— Ох уж эти жители Чжунго! Затейники какие, никогда бы не подумал, — Дхана Нанд склонился к жене и снова поцеловал её. — Не против, если сегодня Дайма искупает тебя, как обычно? Или, — царь немного напрягся, однако всё же произнёс это, — хочешь, чтобы воду подогрели?

— Незачем, — Юэ пожала плечами. — Лубдхак, ачарья и аматья Ракшас для меня никогда такого не делали. Да я и привыкла принимать омовения в реке, в пруду, в озере. Часто из колодца обливался… Обливалась. Неужели боишься, что простужусь? — махарани лукаво посмотрела на мужа.

— Боюсь, — признался Дхана Нанд. — Тебя нельзя простудить, но и нельзя, чтобы ты потеряла плод от купания в чрезмерно горячей воде.

— А такое бывает? — взволновалась Юэ. — От горячей воды может случиться беда с ребёнком?

— Да.

— Тогда никакой подогретой воды! — решительно отозвалась махарани. — Я не желаю навредить малышу. А от холодной воды я ни разу прежде не болел… не болела. А, проклятие! Когда же я привыкну не путаться с тем, кто я есть?!

Дхана Нанд лишь вздохнул, чувствуя угрызения совести за свою частичную ложь, связанную с температурой воды, и, потрепав Юэ по голове, вышел из комнаты.

Шарф из муслина помог ненадолго. К ночи Юэ была уже распалена так, что едва могла терпеть. Успокоиться не помогло ни омовение в прохладной воде, ни долгая беседа с Даймой о том, какие обереги должна носить будущая мать, каких плохих примет надо избегать и каким рукоделием можно заняться, не навредив ни себе, ни ребёнку. Особенно не порадовала новость от многомудрой няни о том, что до конца беременности надо воздерживаться от любовных утех.

— Пусть самрадж ходит к наложницам, позвольте ему это, — внушала Дайма, держа ладонь Юэ в своих руках и поглаживая её пальцы с такой заботой, что молодая царица не имела сил оттолкнуть от себя ту, которую прежде от души ненавидела, — всё равно он любит вас. Эти женщины для него — ничто, они просто успокоят его тело, а душа самраджа принадлежит вам. Женская похоть опасна, не поддавайтесь ей. Она может так разжечь тело, что чрево не выдержит тяжести плода, и вы станете невольной причиной гибели маленького царевича, чего нельзя допустить. Простите мне мою дерзость, что я смею советовать вам вещи, о которых имеет право дочери говорить лишь мать, но ваша матушка сейчас далеко, а я даю советы лишь ради вашего блага, махарани! Молитесь, питайтесь фруктами и воздерживайтесь, и вы доносите ребёнка невредимым.

«Вот ещё! — мысленно фыркнула Юэ. — Позволить мужу посещать наложниц на протяжении семи лун, а самой рыдать в подушку по ночам, потому что любовь Дханы получает кто-то другой, а не я? Да ни за что! Слава дэвам, я теперь знаю, как унять проклятую тошноту. Я могу снова нормально питаться, и мои желания вернулись. Почему я должна терпеть?»

Все эти рассуждения и услышал от жены Дхана Нанд, вернувшись из сабхи.

— А ещё я хочу заниматься не только рукоделием. О! Научи меня яды смешивать. Разумеется, не смертельные и не опасные для младенца, — попросила Юэ, заканчивая пересказывать свою беседу с Даймой. — Или разреши в библиотеку ходить и пергаменты читать. Тоска же смертная, когда тебя рядом нет!

Насчёт пергаментов и библиотеки согласие было дано, в смешивании ядов, даже не смертельных, категорически отказано, после чего всплыл самый животрепещущий вопрос — по поводу наложниц.

— Не беспокойся, я к ним не пойду, — даже не раздумывая, промолвил Дхана Нанд. — Буду ночевать здесь, как и прежде. Но Дайма права: безопасность малыша прежде всего, поэтому на семь лун мы оба воздержимся…

— Нет-нет-нет! — Юэ отчаянно замахала руками. — Для меня эти семь лун станут вечностью в Патале!

— Воздержимся от проникновений, — закончил реплику царь. — Сегодня утром ты спасла жизнь троим несчастным, очень удачно «смягчив» меня перед походом в сабху. Поверь, твоей руки вечером перед сном и ещё раз ранним утром мне будет вполне достаточно. Тебя я могу ублажать по-разному. Не только руками. Помнишь нашу первую ночь? Знаю, тебе нравится, как я делаю это, — добавил он, с удовлетворением заметив вспыхнувший румянец на щеках жены. — Вот так и переживём трудный период. А сейчас ложись. Я уже готов напомнить тебе ту ночь, когда ты едва не отказала собственному мужу в наслаждении, но потом, к великой радости, передумала.

— А если бы я всё-таки отказала тебе, несмотря на твои ухищрения? И вдобавок запретила бы прикасаться ко мне? — хитро спросила Юэ, быстро раздеваясь и опускаясь на ложе в предвкушении ласк. — Что бы ты делал? Взял бы меня силой?

— О, нет! — рассмеялся Дхана Нанд. — Я бы просто разделся в твоём присутствии, встал посреди опочивальни и наглядно продемонстрировал тебе, как от отчаяния и крайней нужды царь способен удовлетворять себя. Полагаю, такого зрелища ты бы не вынесла.

— Пожалуй, — теперь заулыбалась и Юэ, удобнее устраиваясь на постели и позволяя Дхана Нанду улечься меж её бёдер. — Я бы точно сдалась без боя, как сейчас, — и она закрыла глаза, ощутив, как губы царя коснулись её нежной плоти, пахнущей мускусом и фруктами. — Сильнее, Дхана, — только и смогла прошептать она, плавясь в ощущениях, — не щади… Заставь меня кричать! Я хочу потеряться в тебе.

Её пальцы погрузились в густые чёрные локоны мужа. Она раскинулась всем телом на подушках — раскрасневшаяся, распалённая, счастливая. Разумеется, Юэ не могла знать, что именно в этот момент няня Дайма, сидя на кухне при свете лампады, сочиняет письмо для Дургама Джалы, и последствием этого послания станет приезд в Паталипутру влюблённой дэви Калки и Муры, освободившейся от проклятия.

====== Глава 11. Нелёгкий выбор ======

В ночь, предшествующую приезду Муры и Калки, Юэ рассказала Дхана Нанду всё: о своём детстве у Лубдхака, о пережитых унижениях, о собственных некрасивых поступках, связанных с мелкими кражами и мошенничеством, о тайной надежде встретить мать и спросить у неё, почему та продала его, о дружбе с Индрой, Стхулом, Дхумом и Субхадой. О событиях прошлого года, подобных незажившей ране: о краже золотой головы статуи, о первой встрече с Дхана Нандом, о страхе за себя и друзей, о том, как приятно и тревожно было ощутить первое прикосновение царской ладони к своим волосам, о том, как метался беспокойный ум, не понимая, что за чувства поселились в сердце, о встрече с Мурой и с Чанакьей, о смерти Вирабхадры, оказавшейся ловушкой и для царя, и для самого Чандрагупты, о том, как поначалу он отказывался помогать Чанакье, но брамин нашёл слабое место юноши, «подарив» Чандре мать. И Чандра после этого не смог не пойти за Чанакьей, потому что Мура мечтала о мести за Пиппаливан, а она стала ученицей ачарьи куда раньше своего сына и была предана учителю до мозга костей. Прожив несколько дней и ночей связанным в лесном ашраме, куда его отправила Мура, договорившись с ачарьей о «тренировке» сына, Чандра понял, что если не исполнит ожидания матери, значит, из него вышел никудышный сын и никчёмный кшатрий. А ещё Юэ поведала царю о смерти Дхума и о гневе, испытанном на Дхана Нанда после самоубийства друга, а также о желании мстить до победного конца царю-злодею…

Впервые, обняв мужа за шею, прижавшись щекой к его плечу, юная махарани говорила и говорила, пока вместе со словами вся боль прошлого не покинула её сердце.

— Ачарья говорил, что сделает из меня настоящего мужчину, нечувствительного к страданиям. Он сдержал слово. Даже яд от укусов змей не повредил мне. Холод воды из сосуда, которой меня обливали, вскоре перестал ощущаться. И боль от верёвок. Царапины на ногах и руках совсем не болели! Я даже удивился, что всего за несколько дней стал таким сильным! Может, ачарья и грешник по отношению к тебе, но меня он действительно сделал воином. Я теперь могу не дышать под водой больше двух минут, потому что однажды он закрыл меня крышкой в ванне с водой, и мне пришлось научиться сохранять воздух в лёгких.

— А если бы ты не справился с заданием? — нахмурился Дхана Нанд.

— Вероятно, утонул бы, — пожала плечами Юэ. — Но так мне и надо. Ведь выживают сильнейшие. Такие, как ачарья. Или ты. Слабым кшатриям в этом мире не место.