— Ты родишь ровно столько детей, сколько захочешь. Да, я был недопустимо беспечен и не озаботился тем, чтобы уберечь тебя от беременности, пока ты ещё не привыкла к новому телу и ко мне. Обещаю, в дальнейшем я сделаю всё, лишь бы ты, получая мою любовь, не зачинала нежеланных детей. Но прошу, не пытайся избавиться от малыша, которого носишь. Я уверен, и с ним, и с тобой всё будет в порядке! Наш ребёнок родится здоровым и красивым. Однажды он будет любим и тобой, а я его уже люблю больше жизни, — ладонь Дхана Нанда соскользнула на живот Юэ и погладила его с такой нежностью, что сердце махарани дрогнуло. — Если тебе не нравится лекарь, который осматривал тебя сегодня, он больше не приблизится к тебе. Найдём другого. Няня Дайма сведуща в вопросах рождения детей. Она может присматривать за тобой, и я сам буду. Когда мама носила Дурдхару, я ухаживал за ней, и я ничего не забыл о тех днях. Смогу позаботиться и о тебе. Знаешь, мама, зачав мою сестру, тоже не могла ни есть, ни пить на протяжении многих дней, но ей в воду её личная служанка стала класть тонкую корочку лимона. Выпив несколько глотков этой воды, мама спустя час могла протолкнуть в себя немного риса или съесть кусочек манго. Давай, я попробую поить тебя такой же водой, пропитанной лимонным ароматом. Вдруг поможет?

Юэ кивнула, чувствуя, как первобытный ужас, охвативший её после известия о беременности, понемногу отступает.

— Многие говорят, что рождение детей нельзя видеть мужчинам, — спокойно продолжал Дхана Нанд, — но у нас это правило уже нарушено, ведь ты жил до восемнадцати лет в теле юноши. Тем не менее, ты вскоре увидишь рождение своего ребёнка. Если моя беспечность привела к тому, что ты вынужден в этой жизни стать матерью, то я обязан поддержать тебя, находясь рядом в трудный час. Я готов держать тебя за руку и слушать твои проклятия, направленные на меня, когда малыш будет рождаться. Я на всё согласен.

Глаза Юэ округлились.

— Неужели ты готов сидеть рядом, когда я рожать начну? — не поверив своим ушам, спросила она.

— И первым взять ребёнка на руки, — улыбнулся Дхана Нанд. — Поверь, ни вид крови, ни вид сморщенного младенческого тельца, перепачканного смазкой, меня не оттолкнёт. Я уже присутствовал несколько раз при рождении детей служанок, чтобы проверить себя, так ли я силён, как думаю. Ведь одно дело — видеть кровь врага, совсем другое — кровь женщины, дарящей жизнь младенцу. Но я не сбежал, хотя меня предупреждали, что я не вынесу такого зрелища. Я сумею принять нашего ребёнка не хуже повитухи и лекаря, случись в том надобность. Я не покину тебя ни на мгновение, если ты сама, конечно, не выгонишь, разгневавшись за то, что именно я стал причиной твоих страданий. Я выполню каждое твоё желание! Только не проси лекаря избавить тебя от плода раньше срока.

— Избавить? — Юэ непонимающе посмотрела на мужа. — Ты второй раз говоришь об этом, но разве такое возможно?

Дхана Нанд прикусил язык, поняв, что выболтал лишнее. Он думал, что его махарани знает, но она не знала… Он подал ей опасную идею. Однако Юэ не могла успокоиться, не узнав всю правду.

— Как лекарь может избавить меня от ребёнка? — недоумевала она. — Если ты не скажешь, я сама у него спрошу!

— Есть травяные настойки, способные вызвать спазмы, и твоё чрево извергнет плод раньше, чем ребёнок родится естественным образом, — неохотно сознался царь. — Но ты же не поступишь так? — он с заметным волнением смотрел на супругу.

Юэ тоже глядела на него, и в глазах её читалась внутренняя борьба. Потом она опустила взгляд на руку мужа, всё ещё лежавшую на животе. Ладонь Дхана Нанда так крепко прижималась к её телу, словно царь всеми силами пытался защитить малыша от неё же самой.

— Я прекрасно осознаю, что ничего не смогу сделать для этого ребёнка, если ты пожелаешь уничтожить его. И я не посмею отвергнуть тебя после такого поступка и взять другую жену, потому что вложил семя в того, кто не родился женщиной и знал слишком мало о своём новом теле. Я признаю, что твоя внезапная и, как вижу, нежеланная беременность — на моей совести. Я ответственен за это, однако, избавившись от малыша, ты нанесёшь мне неисцелимую рану. Как бы сильно я ни любил тебя, как бы сильно ни желал простить, эта тень навсегда останется между нами. В розе моей любви заведётся червь гнева, которого сейчас нет в помине, ибо я ничуть не злюсь на тебя за восстание и предательство, случившиеся в прошлом. Если же, родив, пусть и против воли, ты любить ребёнка не сможешь, я обещаю не упрекать и не сердиться. Моя любовь к тебе останется прежней, а ребёнка я буду любить за двоих. И, клянусь, только этот малыш будет назван наследником Магадхи. А теперь поразмысли ещё раз и скажи, как ты поступишь?

Он сказал всё, что мог. Более никак он не мог убедить свою супругу не совершать ошибки по отношению к нерождённому царевичу. Юэ вся трепетала, но не знала, что ответить супругу. Наконец, промолвила:

— Я умираю от ужаса при мысли о том, что из моего чрева появится кто-то, похожий на меня, и в то же время — другой. И я даже не представляю, какова боль родов, которую мне предстоит испытать… И я не уверен, что не сойду с ума, когда меня впервые назовут «мамой», потому что — о боги! — какая из меня мама? Это всё равно что из Брахмы пытаться сделать Парвати… Но я не стану пить травяную настойку, вызывающую спазмы. Никогда, клянусь.

Дхана Нанд с облегчением выдохнул, услышав это, а Юэ решительно продолжала, совладав с собой:

— Некогда я ненавидела мать за то, что она бросила меня. Но убить невинного, беспомощного ребёнка — куда больший грех. Я уже не понимаю, кем стала. Я — Юэ или всё ещё Чандрагупта? Но я не убью душу, доверившуюся мне. Я буду оберегать этого малыша, несмотря на то, что сейчас я не испытываю по отношению к нему ничего, кроме страха и настороженности. Возможно, так останется и впредь. Возможно, мои чувства не изменятся никогда. Пусть даже я окажусь плохой матерью, у младенца будет любящий отец — ты. Если ты уверен, что сможешь полюбить его — ребёнка, рождённого бывшим заговорщиком и врагом, тогда я вытерплю всё, лишь бы подарить ему жизнь.

Крепко обняв Юэ, Дхана Нанд прижал к себе её голову и покрыл волосы тысячью поцелуев:

— Ты мне не враг, и в моём сердце нет ни капли ненависти к тебе. Я даю слово, что восполню недостаток любви нашему малышу. Обещаю, никогда словом тебя не упрекну, если ты не сможешь принять это дитя как своё. Только положи его на мои руки после рождения, прие, и вся моя любовь будет у твоих ног. Пусть даже он окажется моим единственным ребёнком. Мне главное, чтобы он жил, дышал, рос на наших глазах, называл нас отцом и матерью. Мой и твой. Наш.

Оторвав голову от груди мужа, Юэ удивлённо воззрилась на Дхана Нанда.

— Неужели ты так сильно меня любишь, что готов иметь всего одного наследника? И даже не требовать от меня любить его?

— А ты не поняла? — полный печали взгляд был ей ответом. — Если бы я не любил тебя, твоя жизнь оборвалась бы в тот день, когда ты замахнулась на меня мечом уруми на глазах у моих подданных.

— Я, — голос Юэ стал совсем слабым, — на самом деле целилась по твоему мечу. Хотела выбить. А лезвие соскользнуло и ударило по запястью. Я жутко испугалась! Думала, увижу, как падает на землю твоя рука, отсечённая мной, но, к счастью, обошлось… Я не покалечила тебя.

Вот теперь она увидела, как лицо Дхана Нанда озарилось удивлённой улыбкой.

— Прие, — царь рассматривал жену, словно впервые, — но если ты не чувствовала ко мне прежде ничего, кроме ненависти, то почему беспокоилась о целости моей руки?

Юэ поспешно отвернула лицо, залившись краской.

— Скажи, что ты чувствовала до нашей свадьбы? До того, как получила тело дэви?

— Дхана, это был ад. Я знала, что ты — враг, а я обязана отомстить за отца и мать, за Пиппаливан, за кучу людей из чужих царств, которых ты предал, но… Каждый вечер, ложась спать, я втайне желала, чтобы вся моя прежняя жизнь оказалась кошмаром, чтобы мы все проснулись однажды и оказались сверстниками, живущими в соседних домах в какой-нибудь дэвами забытой деревне, где мы могли бы дружить, — Юэ говорила и говорила, не в силах остановиться, выбрасывая из сердца всю тьму прошлого. — Ты, Дхум, Стхул, Индра… И пусть бы не было в Бхарате никаких царей, зла, предательств и войн! Я думала только о дружбе, клянусь! В мыслях не было иного! Но когда мы ехали обратно в Магадху после того, как я уже превратился в Юэ, однажды ночью моё лоно стало влажным и горячим при одной мысли о тебе, о твоей улыбке, о том, как ты прикасаешься ко мне, снимаешь передо мной одежды… Не было сил сдержаться. Я трогала себя тайком от друзей и аматьи, думая о тебе и чувствуя себя такой низкой, недостойной, — договорив до этой фразы, Юэ умолкла, зато Дхана Нанд больше не мог молчать.