— Почему ты вдруг прекратила? — спросил царственный супруг у Юэ с лукавой улыбкой, поворачиваясь на бок и откидывая со лба жены влажную прядь волос. — Продолжай. Это было волшебно. К тому же ты остановилась на самом ответственном моменте. И я теперь страдаю.

— Но… я ничего не делала. Тебе что-то приснилось.

— Ага, — всё с тем же лукавством продолжал Дхана Нанд. — Приснилось. Твои руки и язык на моём лингаме?

— Не было такого! — мгновенно отреклась от своих тайных поступков Юэ.

— Если супруга не может сдержаться от прикосновений, мне такое только лестно, — мягко промолвил Дхана Нанд, продолжая водить пальцами по щеке Юэ. — Впрочем, если ты не хочешь сознаваться — и не надо. Давай проверим, какие сны сегодня видела ты, — его рука нырнула под покрывало и проникла меж её ног так стремительно, что юная махарани не успела ничего предпринять.

Сердце трепетало цветком жасмина на сильном ветру. Пальцы мужа с лёгкостью погрузились в податливое лоно, истекавшее влагой.

— Вижу, я нужен тебе не меньше, чем ты мне, — тихо засмеялся Дхана Нанд, и Юэ окончательно смутилась. Она открыла рот, чтобы возразить, но ладонь мужа остановила все слова оправдания. — Не надо ничего говорить. Просто наслаждайся.

— Я… Ты только не подумай… Боги, Дхана, — от его прикосновений она снова выгнулась всем телом, затрепетав, а потом перекатилась к нему на грудь и прижалась к его губам, оседлав его и начиная тереться о его живот и лингам. — У меня внутри будто тысяча лампад горит. Так горячо! Я не могу остановиться! — она выглядела очень трогательно с раскрасневшимися щеками, с ощущением своей полной беспомощности и невозможностью контролировать желания.

— И не надо останавливаться, — дыхание царя тоже участилось. Он поймал её за талию и помог устроиться сверху удобнее. — Попробуй соединиться со мной, слегка наклонившись вперёд. Я поддержу тебя, не бойся.

Из груди Юэ исторгся громкий крик, когда их тела слились. Безумие продолжалось. Юэ снова ощутила, как превращается в поток огня, взлетающий ввысь, к неизведанным, чуждым мирам, полным пьянящего экстаза. И тот, кого она любила, тоже стал пламенем, сжигающим и возрождающим их обоих. Это длилось и длилось, и она не молчала, выражая стонами свой восторг.

Охрана не прибежала, вероятно, лишь потому, что телохранителям вчера пообещали смерть. Юэ тяжело упала на грудь мужа, пытаясь отдышаться. Дхана Нанд лежал, раскинув руки, и смотрел в потолок ошеломлённым взглядом, совершенно потерянный, но невероятно счастливый.

— Вот это да, — выдохнул он. — Я выбрал в жёны Кали и Парвати в одном лице!

Юэ подняла голову и заметила, что на правом плече мужа видна ярко-розовая набухшая полоса, а на шее царя обнаружилась пурпурно-лиловая отметина, похожая на изящную татуировку.

— Это я сделала?! — испугалась Юэ, осторожно дотрагиваясь кончиками пальцев до следов своей неуправляемой страсти. — Неужели я?

— Тебя, похоже, действительно, изнутри лампады жгут, прие. И сильно! — рассмеялся Дхана Нанд.

— Мне нет прощения… Надо обработать твои раны! — Юэ вскочила с постели и, схватив кусок чистой ткани, бросилась к кувшину со свежей водой.

— Да разве это раны? — счастливо рассмеялся Дхана Нанд. — Успокойся, это даже царапиной не назвать. Если моя возлюбленная тигрица поиграла со мной, я только рад.

— Но я не помню, как это случилось! — лицо Юэ было виноватым.

— Зато я помню. Могу рассказать.

— Говори! — она напряжённо ждала ответа.

— Ты совершенно не осознавала, что творишь, потерявшись в блаженстве. Но какой ты при этом была прекрасной… Если бы только могла себя видеть! Не беспокойся, мне не больно. Ты же меня не мечом проткнула, просто приласкала.

— Я развратная женщина, — с раскаянием заключила Юэ, потупив голову. — Праведные жёны такое не творят.

— Если под «праведными» ты подразумеваешь тех, кто предпочитает лежать неподвижно с лицом мученицы, подвергающейся пыткам, я счастлив иметь жену неправедную, способную оцарапать меня или укусить в порыве страсти, потом забыть об этом и мило просить прощения, — Дхана Нанд сиял, словно только что отчеканенная монета.

— Ты не злишься? — Юэ посмотрела на него так робко и умоляюще, что Дхана Нанд не сдержался и снова привлёк её к себе.

— Я выглядел бы глупцом, рассердившись на такое. И вот ещё что: не беспокойся снова потревожить меня во сне, если в тебе однажды снова загорятся лампады. Всегда зови меня тушить пожар.

В последующие несколько дней Юэ чувствовала необыкновенный прилив сил. Её печалило лишь одно: она не могла поделиться своими переживаниями с подругами, потому что Цэй и Джаохуа уехали к мужьям, покинув Паталипутру. Однако Дхана Нанд уверил её, что, судя по посланиям, которые он недавно получил от Говишанаки и Бхутапалы, оба царевича вполне довольны жёнами. Поначалу они были не в восторге от необходимости жить с теми, кого им навязали силой, но спустя несколько дней убедились: брат позаботился о них наилучшим образом.

— Говишанака пишет, что раджкумари Цэй в первую брачную ночь была несговорчивой, и любви между ними не случилось, — воодушевлённо рассказывал Дхана Нанд. — Однако на следующий день Гови вызвался помогать жене с приготовлением сладостей. Они вдвоём наделали горы ладду, джалеби, бурфи и модаков, начали кормить друг друга с рук. Закончилась их трапеза в опочивальне, где они довольно быстро пришли к согласию по поводу другого важного занятия, необходимого обоим, — царь многозначительно хмыкнул.

— А как дела у Джаохуа и царевича Бхутапалы? — поинтересовалась Юэ, внутренне порадовавшись за счастье Говишанаки и Стхулбхадры.

— У них гораздо любопытнее вышло. Три дня раджкумари Джаохуа держала прочную оборону, забаррикадировав вход в опочивальню кроватью. Как ей в одиночку удалось сдвинуть огромное ложе с места — уму непостижимо! Потом, знаешь ли, голод одолел. Еда на подносе, приготовленная служанками для брачной ночи, закончилась. Вода в кувшине тоже. Пришлось выйти. Бхутапала был очень зол. К его чести могу сказать: он сдержал гнев и не отомстил жене за её оскорбительную выходку. Наоборот, повёл себя разумно. Сделал вид, будто ничего не случилось, проигнорировал насмешки слуг, никого не высек и не казнил. Но в тот же день, не полагаясь на слуг, добавил в завтрак супруге некоторые известные ему травы, а потом то же самое повторил во время обеда и ужина. К вечеру несговорчивая принцесса из Чжунго возжаждала мужской ласки так сильно, что Бхутапале даже уговаривать её не пришлось. Джаохуа сама явилась в опочивальню, и мой брат не ударил в грязь лицом. Недаром он много лет изучал искусство Камадэва. Я даже не уверен, что он мне сообщил все секреты, хотя год тому назад, пока я ожидал здесь вашего прибытия из Чжунго, я всеми правдами и неправдами выбивал из него накопленные им за много лет сведения. Нет, я, конечно, и сам многое умею, но Бхутапала знает больше!

— Ты сожалеешь, что не набрался такого же богатого опыта с наложницами? — нахмурилась Юэ.

— Сожалею, что не смогу подарить тебе столь же изысканных наслаждений, какие Бхутапала способен дать царевне Джаохуа, — печально признался Дхана Нанд.

— Твои наслаждения достаточно изысканны, — промолвила Юэ бархатным голосом. Сейчас она снова напомнила Дхана Нанду молодую тигрицу, отдыхающую в траве и стерегущую добычу. Дхана Нанд вздохнул, чувствуя, как снова восстаёт плоть, пробуждённая горящими взглядами жены. Он поймал Юэ в свои объятия, и они оба упали на персидский ковёр, устилавший пол опочивальни.

«Дар Луны» не явился в положенный срок, но Юэ не обеспокоилась этим. Лишь обрадовалась, что надоевшие за прошлые пять лун мучения по неизвестной причине откладываются. Она чувствовала себя легкокрылой птицей, парящей над землёй. С Даймой старалась вести себя спокойно и говорить поменьше и покороче, особенно о своей мнимой семье из Чжунго, ибо опасалась быть пойманной на какой-нибудь мелочи. Теперь, когда между ней и самраджем возникли близкие отношения, раскрытие правды перед няней царя или кем-то другим грозило бы катастрофой. Закончилось всё тем, что Дайма, сочтя её слишком тихой, либо чересчур запуганной, перестала задавать вопросы.