Горящей ярче, а резкость, отхлынув
Из всего вокруг, сосредоточена на нём
(Но не настолько, чтобы аж слепить), как фокус наведённый.
Хоть вокруг, в гипнозу равном комнаты смерканьи,
Немало прочего всего—здесь книги, инструменты,
Одежда старика, для городков увесистая бита,
Всё стушевалось в призраки вещей,
В мои воспоминанья о том, где, как и почему всё было,
Стёрты, в этот миг, лишь фокус пламенеет:
В наклоне к хрупкому и ждущему цветку…
Попутно, что-то там из остального—ручка, иль пустой стакан—
Задето, уронилось с места, где стояло, и, возможно, закатится
Вовне границ померкших памяти...
Что, ясность тут внесём, отнюдь не «ротозейство старца»,
Тут сконцентрированность, которую те, что помоложе,
Со смехом, тут же отметут, их мир
Им дарит больше, чем одна потеря—
Тогда как, в восемьдесят три, кора уж ослабела,
Процессы возбуждения сгорели до золы,
Настройкой сдерживающих запретов истёрты пальцы,
И всякий раз, как комната уходит в неясность таковую,
Мне кажется, что некий город вижу я где ведут ученья по отключенью света
(Докатимся и до такого, если Германия продолжит
Столь безумный курс). И гаснет каждый огонёк...
За исключеньем одного цветка горящего,
И не под силу погасить его Дежурным. Иль не на этот раз.
Еженедельные брифинги в «Белом Посещении» попросту прекратились. Бригадного Генерала как-то и не видать нигде. Явный признак бюджетной необеспеченности начавшей просачиваться в увенчанные херувимами залы и закоулки дислокации ПРПУК.
– Старик сдрейфил,– вопит Майрон Грантон, и сам-то не сильно стабильный в эти дни. Группа по Слотропу собралась на своё регулярное заседание в крыле ОИА.– Он прикончит всю программу, стоит ему хоть одну ночь промаяться бессонницей...
Некая доля благовоспитанной паники проступает среди присутствующих. На заднем плане движутся лабораторные ассистенты занятые уборкой собачьего дерьма и калибровкой инструментов. Крысы с мышами, белые и чёрные, а также нескольких оттенков серого, топоча, мчат в колёсах внутри сотни клеток.
Лишь Пойнтсмен сохраняет посреди всего спокойствие. Его отличает вид невозмутимой силы. В его лабораторных халатах с недавних пор начала проглядывать беззаботность Севил-Роу, талия присобрана, рукава клёшем, прорези в лацканах с лёгкой задоринкой. В эту засушливо скудную пору, он лучится изобилием. Когда лай, наконец, улёгся, он произносит, успокаивающе: –«Бояться нечего».
– Бояться нечего?– вскрикивает Аарон Тростер и все они заводят снова свой скулёж и причитания.
– Слотроп вышиб Додсон-Трака и девушку за один день!
– Всё рухнуло, Пойнтсмен!
– С момента возвращения сэра Стивена, Фицморис-Хаус отменил их участие в программе, и последовали нескромные запросы от Дункана Сандис—
– Это же зять Премьер-Министра, Пойнтсмен, нехорошо, нехорошо!
– Мы начинаем уже скатываться в дефицит—
– Финансирование,– ЕСЛИ не терять головы,– выделено и вскоре будет поступать… наверняка, раньше, чем у нас возникнут серьёзные трудности. Сэра Стивена вовсе не «вышибли», и он, как ни в чём не бывало, работает в Фицморис-Хаус, желающие могут убедиться. Мисс Боргезиус остаётся в программе, а м-р Дункан Сандис получил ответы на свои запросы. Но самое главное, мы в бюджете на финансовый '46-й, прежде, чем что-либо смахивающее на дефицит начнёт поднимать голову.
– Опять ваши Заинтересованные Стороны, Пойнтсмен?– грит Ролло Грост.
– А, то-то я заметил, как Клив Монсун из Империал Кемикалз позавчера уединялся с вами,– припоминает Эдвин Трикл.– Мы с Кливом проходили курс-другой органической химии в Манчестере– Так ИК один из наших, э, спонсоров, Пойнтсмен?
– Нет,– без запинки.– Клив Монсун, вообще-то, работает от Молет-Стрит сейчас. Боюсь, мы не злоумышляли ничего страшнее небольшой координации усилий в этом деле по Schwarzkommando.
– Чёрта с два. Я знаю, что Клив в ИК заведует какой-то разработкой по полимерам.
Они уставились друг на друга. Один из них лжёт либо блефует, или оба, или же сразу всё из вышеперечисленного. Но при любом раскладе у Пойнтсмена есть небольшое преимущество. В упор наблюдая, как сдыхает его программа, он обрёл здоровенный шмат Мудрости: что если в природе существует некая жизненная сила, то бюрократия ничего подобного не имеет. Ничего настолько мистичного. Всё сводится, как и следовало ожидать, к желаниям отдельных индивидуумов. О, и женщин тоже, конечно, да будут благословенны их пустые головки. Но выживание зависит от наличия достаточно сильных желаний—от знания Системы лучше, чем другой, и от умения использовать её. Работа такая, только и всего, и тут не остаётся места внечеловеческим опасениям—те только расслабляют волю, делают её бабьей, а мужчина либо поддаётся им, или же бьётся до победного конца, undsoweiter. «Хотел бы я, чтобы ИК и впрямь отчасти финансировали это»,– улыбается Пойнтсмен.
– Слабовато, слабовато,– бормочет д-р Грост, молодой ещё.
– Ну и что с того?– кричит Аарон Тростер.– Стоит старику встать не с той ноги и всей музыке капут.
– Бригадный Генерал Падинг будет придерживаться своих обязательств,– Пойнтсмен непоколебимо уверен, спокоен,– с ним у нас имеются договорённости. Детали не слишком важны.
А других и не бывают на этих его собраниях. Трикл в два счёта пущен по ложному следу насчёт Монсуна, въедливое пыхтенье Ролло Гроста никогда не поднимается до уровня серьёзной оппозиции, и оно на руку для придания видимости открытого обсуждения, так же как эпизодические истерики Тростера для отвлечения остальных... Так-то вот, собрание заканчивается, заговорщики направляются к чашечкам кофе, жёнам, виски, сну, безразличию. Вебли Силвермейл остаётся настраивать свой аудиовизуальный прибор и шмонать пепельницы. Пёс Ваня, на данный момент в своём нормальном состоянии рассудка, но не почек (которые у него бобо после курса бромо-терапии), выпущен ненадолго из тестового стенда и сейчас со всех сторон обнюхивает клетку Крысы Ильи. Илья прикладывает свою мордочку к гальванизированной сетке и оба замирают так, нос к носу, жизнь и жизнь... Силвермейл, обдувая согнутый в дугу окурок, под грузом 16-мм проектора, покидает ОИА вдоль длинного прохода между клетками. Разминочные колёса мельтешат в свете флуоресцентных ламп. Бережись, робяты, вона прёт мудло. О, он так ничё, Луи, он чувак нормальный. Остальные ухохатываются. Тады, чё он тута делайить, а? Длинные белые лампы зудят над головой. Серо-халатные ассистенты болтают, курят, копошатся в рутинных действиях. Опаньки, Лефти, этот раз за тобой идут. Глянь-ка, гля, хохочет мыш Алексей, ща он меня возьмёт, а я и насру ему прямо в руку! Лучче не нада, сам знаешь шо было Слагу, не? Када он так вот учудил, они ево паджарили, паря, как токо сунулсси не туды в ёбаном лабиринте. Сто вольт, ага. Сказали, шо то так по случайности вышло. Ага… канешна, а шо ж ишчо!
Сверху, под Германским углом съёмки, Вебли Силвермейлу вся эта лаборатуха смахивает на полнейший лабиринт, а чё нет?.. бихейвиористы крутятся вокруг всех тех ихних столов и приборов, прям тебе крысы с мышвой. Их заставляет бегать не кусочек жрачки, а удачный эксперимент. Но кто наблюдает сверху, кто отслеживает их реакцию? Кто слушает зверушек в клетке, когда они спариваются, кормят или общаются через серые прямоугольнички, или же, вот как сейчас, начинают петь… покидают свои загородки, разрастаясь до размеров Вебли Силвермейла (хотя все те лаборанты, похоже, без понятия про это всё), чтоб танцевать с ним вдоль длинных проходов и мимо всякого железа приборов-аппаратов под барабаны конга и там-тамы тропически жгучего оркестра, под очень популярный бит и мелодию:
