И вот так он шатается по ярким людным комнатам для игр, обеденному залу и его приватным спутникам поменьше, обламывая тет-а-теты, сталкиваясь с официантами и видя одних лишь незнакомцев, куда ни глянь. А если нужна помощь, так я тебе помогу... Голоса, музыка, растасовка карт становятся всё шумнее, гнетущее, и вот он снова стоит оглядывая Гимлер-Шпильзааль, уже заполненный, блеск драгоценностей, глянец кожи, спицы рулетки крутятся-вертятся—именно тут он понял, что сыт по горло, это всё эта игральная круговерть, слишком много её, слишком много игр: гнусавый прилипчивый голос крупье, которого ему не видно—messieurs, mesdames, lesjeuxsontfait—вдруг заговорили из Запретного Крыла с ним напрямую и о том именно, во что Слотроп играл против невидимого Заведения, то есть, в конце концов, за собственную душу, весь день—в ужасе, он разворачивается, возвращается снова под дождь, где электрические огни Казино, во весь холокост, глазеют из отражений в обожжённых плитах мостовой. Задрав воротник, натянув фуражку Блота до ушей, повторяя блядь каждые пару минут, дрожа, спина всё ещё ноет после того падения с дерева, он бредёт, спотыкаясь, под дождём. Чувствует, что может расплакаться. Как всё так быстро обернулось против него? Его друзья, давние и новые, каждый клочок бумаги и одежды, что увязывали его с тем, кто он есть, просто исчезли к ебеням. Как можно снести такое не теряя достоинства? Только много позже, измотанный, шмыгая носом, замёрзший и несчастный в этой тюрьме из отсыревшей армейской шерсти, он таки подумал о Катье.
В Казино он возвращается около полуночи, её час, топает наверх, оставляя мокрые следы за собой, громкие как стиральная машина—останавливается перед её дверью, дождь стекает на ковёр, боясь даже постучать. Её тоже забрали? Кто ждёт за дверью и какие приборы принесли Они с Собою? Но она услыхала его и открыла с улыбчивыми ямочками улыбки упрёка, что такой мокрый. «Тайрон, я по тебе скучала».
Он пожимает плечами, конвульсивно, беспомощно, окатив их обоих брызгами: –«Это единственное место, куда я мог прийти». Её улыбка медленно распахивается. Тогда он мягко ступает через порог, толком не соображая дверь это или высокое окно, в её комнату.
* * * * * * *
Добрые утра старой доброй похоти, ранние ставни распахнуты к морю, ветра входят с ощутимым трением пальмовых листьев, безудержный вспрыг сквозь поверхность к солнцу, дельфины в гавани.
– О,– стонет Катье, где-то под кипой батистов и парчи,– Слотроп, ты свинья.
– Хрю, хрю, хрю,– грит Слотроп радостно. Отсветы моря пляшут по потолку, вьётся дым сигареты с чёрного рынка. Свет в эти утра отчётлив и резок, всплывающий дым демонстрирует элегантность форм, в извивах, сплетениях, истончаясь тает до ясности...
В свой обычный час, синь гавани отразится в выбеленном морем фасаде и высокие окна снова закроются. Образы волн замигают по ним светящейся сетью. К тому времени Слотроп уже встанет, оденет Британскую униформу, будет глотать круассаны и кофе, готовый к повторительному курсу технического Немецкого, либо что есть мочи заучивать теорию стреловидно-стабильных траекторий, а может водить, почти касаясь, кончиком носом по каким-нибудь Немецким электросхемам, в которых сопротивления выглядят как катушки, а катушки, как сопротивления— «Что за блядская каламуть»,– возмутится он однажды,– «с чего это они их так вот поменяли? Для маскировки, или что?»
– Вспомните свои древние Германские руны,– предлагает сэр Стивен Додсон-Трак, который из ОПР при МИДе и говорит на 33 языках, включая Английский, с заметным Оксфордским акцентом.
– Мои что?
– О,– губы стискиваются, тут явный приступ тошноты в мозгах,– этот символ катушки весьма подобен Старо-Норвежской руне “S”, sôl, что означает «солнце». На Старом Верхне-Немецком именовалась “sigil”.
– Кручёный нашли способ солнце рисовать,– высказывает своё мнение Слотроп.
– Действительно, Готы, намного ранее, для этого применяли кружок с точкой в его центре. Обрыв данной традиции явно указывает на период утраты наследия, фрагментацию племени, а возможно и отчуждения—любая аналогия годится, в социальном смысле, вплоть до развития независимого эго в ребёнке, понимаете ли…
В общем-то, нет, Слотроп как-то не очень понимает. И такое вот всякое слышит он от Додсон-Трака почти каждый раз как только сойдутся. Этот человек в один из дней просто возник, там на пляже, в чёрном костюме, по плечам звёздная пыль перхоти из редеющих морковных волос, материализовался на фоне белого лика Казино, трепещущего над ним пока он приближался. Слотроп читал какой-то из комиксов про Пластмасмэна. Катье дремала на солнце, лицом кверху. Но когда звук его шагов ей услышался, она перевернулась на локоть и помахала приветно. Партнёр валяется во весь рост, Отношение 8.11, Апатия, Второкурсник.– «Стало быть, это Лейтенант Слотроп».
Четырёхцветный Пластмасмэн втекает через замочную скважину, за угол и по трубе к раковине в лабораторию чокнутого-учёного нациста, из крана уже показывается голова Пластма, пустой глаз снаружи и распласмасенная челюсть, как раз готовы капнуть.– «Да я, а ты кто, Асс?»
Сэр Стивен представляется, с любопытством взглядывает на страницы комикса:– «Насколько я понимаю, это не учебное пособие».
– Он в теме?
– Он в теме,– Катье, пожимая плечом, улыбается Додсон-Траку.
– У меня сейчас перемена в этом радиоконтроле Телефункена. Та их разработка, «Гаваи I». Что-нибудь говорит?
– Ровно столько, чтобы удивиться откуда они взяли это имя.
– Имя?
– В нём явное присутствие поэзии, инженерной, то есть, поэзии… тут заложено Haverie—среднее, сами знаете—наверняка, там речь о двух полусферах, не так ли, симметрично предполагаемому азимуту курса ракеты… а ещё, также, hauen—разбивать что-то мотыгой, или палкой…– и вот уже унёсся в персональное путешествие, улыбается не кому-то конкретно, приводит в пример популярные выражения времён войны ab-hauen, quarterstaff-technique, крестьянский юмор, фалличную комедию из времён древних Греков… первым порывом Слотропа было вернуться к тому, что там дальше с Пластмом, но что-то в этом человеке, несмотря на его явную причастность к заговору, заставляло слушать… невинность, возможно старание проявлять дружелюбие единственным доступным ему образом, делясь тем, в чём вся его жизнь, любовью к Слову.
– Ну может, просто для пропаганды Оси. Что-то на тему того Пирл-Харбора.
Сэр Стивен взвешивает предположение, явно довольный. Он выбран Ими из-за всех тех Пуритан пришибленных словом, которыми тут и там увешано фамильное дерево Слотропа? Или Им теперь охота и мозги его в соблазн ввести, не только его вчитывающийся глаз? Случаются моменты, когда Слотропу и впрямь удаётся найти рычаг сцепления между собой и Их движком окованным железом в дальних далях цепочки власти, об очертаниях и конструкции которой ему остаётся лишь гадать, он может отключить сцепление, и чувствует тогда всю инертность своего движения, всю свою беспомощность… ни то, ни другое не так уж и неприятно. Странное дело. Он почти уверен, что в Их намерения не входит рисковать его жизнью, ни даже создать слишком большие для него неприятности. Однако общая картина никак у него не складывается, невозможно увязать такого как Додсон-Трак, с такой как Катье...
Соблазнительница-и-простофиля, ладно, это не такая уж и плохая игра. Они почти не притворяются. Он не винит её: истинный враг где-то далеко, в том Лондоне, а это просто её работа. Она умеет быть изменчивой, весёлой, доброй и ему лучше тут с ней, чем мёрзнуть в Лондоне под Блицем. Вот только иногда… слишком неощутимо, чтобы определить, в её лице мелькает выражение не поддающееся её контролю, и его гнобит, что так оно и есть как и хотелось даже, но жуть открытия бросает в дрожь: ужасная возможность, что и она тоже узница. Жертва, как и он—эта придавленность, непередаваемое выражение отнятого будущего...
