Уже мало-помалу доходит: до чего запросто может она  уйти. Впервые осознал отчего это то же, что расстаться с жизнью, и почему тянет расплакаться, когда она уходит. Он научился распознавать моменты, когда её ничто уже не удержит, кроме его тощих рук на 20 отжиманий... Если она уйдёт, то без разницы станет куда падают ракеты. Но совпадения карт девушек и ракетных ударов немо проникли в него, молчаливые как лёд и молекулы Квислинга, сыпанули сквозь решето заморозить его. Если бы он мог чаще бывать с нею… пусть бы это случилось, когда они вместе—в когда-то это прозвучало бы романтично, просто в культуре смерти определённые ситуации излюбленная тема—но они так часто не вместе...

Если её не отнимут ракеты, всё равно остаётся её Лейтенант. Чёртов Бобёр/Джереми, он-то  и есть Война, воплощение любого и каждого из утверждений когда-либо выдвинутых ёбаной Войной—что наше предназначение в работе и службе правительству, в бережливой экономности: и что это всё должно стать превыше любви, мечты, духа, чувств и прочей неважной ерунды, что может взбрести на ум в часы безделья  и бездумного бодрствования... Да пошли они со своей трепотнёй. Они безумны. Джереми заберёт её словно сам Ангел в своё безрадостное выдро-сословное прозябание, а Роджер будет забыт, забавный маньяк, но неуместный в рационализированном ритуале власти, которым обернётся близящийся мир. Она станет подчиняться приказам своего мужа, превратится в домашнюю управляющую, младшего партнёра, и будет вспоминать Роджера, если вообще будет, как ошибку, которую, слава Богу, она не совершила... О, он чувствует как накатывает вал неистового бушевания—как чёрт побери выжить ему без неё? Она утепляющие Британские прослойки на его сутулых плечах, и зазимовавший воробей, которого он держит в своих ладонях. Она его глубочайшая невинность в пространствах сена и кущей из времён до подразделения желаний отдельными наименованиями как предосторожность на случай, что могут ведь и не сбыться, а она его гибкая парижская дочка радости, пред вечным зеркалом, с изменчивым ароматом, в декольте от подмышек, которая запросто может пойти на это: обездолить его ради более стоящей любви.

Ты бродишь во мне из одного сна в другой. Достигла самого мусорного из моих уголков и там, в отбросах, обнаружила жизнь. Мне уж  не разобрать какое среди всех слов, образов, снов или духов «твоё» а какое «моё». Поздно сортировать. Мы теперь оба кто-то новый, кого не было прежде...

Его подвиг веры. На улице ребятня распевает:

Слышишь, ангелы сходят с небес, трубя:

М-с Симпсон украла нашего Короля…

На каминной доске сын Сути, Ким, страшно толстый косоглазый сиамец, затаился, чтоб отчебучить свою самую теперь излюбленную забаву. Больше жратвы, сна или ебли, ему нравится запрыгнуть или свалиться на свою мать и держаться там, ухохатываясь, пока она с воплями бегает по комнате. Нэнси, сестра Джессики выходит из уборной прекратить то, что уже переходит в полномасштабную ссору между Элизабет и Клэр. Джессика делает шаг назад от Роджера, чтобы высморкаться.

Звук знаком ему как пение птички, ип-ип-ип-ип НГАННГГ, и платочек прячется… –«О, суббер дуббер»,– говорит она,–«бахоже я батхватила простуду».

Ты подхватила Войну. Она заразная, мы с тобой не знаем как уберечься. О, Джес. Джессика. Не покидай меня...

* * * * * * *

2

Un Perm’ au Казино Герман Геринг

Тебе достанется самый высокий, самый темноволосый ведущий актёр Голливуда.

Мериан С. Купер сказал Фэй Рэй

* * * * * * *

Улицы этого утра уже цокают, поближе, подальше, под ногами гражданских на деревянных подошвах. Выше по ветру стая чаек. Скользят легко, бок о бок, крылья раскинуты неподвижно, когда-никогда слегка пожмёт плечом, чтоб разместиться выше в этом раскладе-сборе белой замедленной растасовки карт в фараоне под невидимыми пальцами...  Вчерашний первый взгляд, подъезжая днём по эспланаде, наткнулся на суровый приём: море в оттенках серого под серыми тучами, Казино Герман Геринг обесцвечено белым, чёрная зубчатая бахрома пальм слегка отмахивалась... Но в это утро деревья снова зелены под солнцем. Налево, вдалеке, древний акведук заворачивает, обваливаясь, иссохше-жёлтый, вдоль отрогов Козырька, дома и виллы испеклись там до тёпло-ржавого, мягкая коррозия через все цвета Земли, от бледно сырой до глубоко прожаренной.

Солнце, не слишком, пока что, высокое ухватывает ту или иную птицу за оперенье её крыльев, превращает кончики их в сверкающие ноготки срезанного льда. Слотроп выстукивает зубами к птицам столпившимся в вышине, охвачен дрожью тут внизу, на своём мини-балкончике, тепло от электро-камина в глубине комнаты, едва дотрагивается тыла его ног. Ему отвели комнату высоко в белом, обращённом к морю фасаде, на одного. Тантиви Макер-Мафик с его приятелем Теди Блотом в одной на двоих, дальше по коридору. Он втягивает ладони внутрь рубчатых манжет свитера, скрестив руки, наблюдает изумительное заморское утро, внося в него призраки своего дыхания, ощущая первое тепло солнца, позыв к первой сигарете—и, совсем уж ненормально, всё ещё дожидаясь грохота первой ракеты, которая положит начало дню. Зная всё это время, что он в сторонке от великой войны отодвинутой к северу и что взрывом тут может быть лишь хлопок пробки шампанского, мотора шикарного Испано-Свиза, любовного шлепка, будем надеяться... Вдали от Лондона? Никакого Блица? Сможет ли он свыкнуться с этим? Ну конечно, как раз к моменту, когда пора будет возвращаться назад.

– Так он уже проснулся.– Блот, в пижонистом костюме в тончайшую полоску, украдкой проник в комнату, покусывает чубук дымящей трубки, Тантиви следом в униформе.– Торчит у щёлки, прочёсывает пляж насчёт незанятой мамзели или двух, могу поспорить…

– Не мог заснуть,– Слотроп, зевая, возвращается в комнату. Залитые солнцем птицы парят позади него.

– Мы тоже,– откликается Тантиви,– Годы уйдут, пока привыкнешь.

– Боже,– Блот не скупится на показной энтузиазм в это утро, театрально указывая на огромную постель, потом туда же рухнул   и принялся покачиваться вовсю,– За тебя точняк замолвлено словечко, Слотроп. Роскошь! А нам-то дали какую-то заброшенную кладовку, прикинь.

– Эй, чё ты тут гонишь?– Слотроп рыщет вокруг в поисках сигарет.– Я типа Ван Джонсона что ли?

– Только там, что касается,– Тантиви с балкона бросает свою зелёную пачку Кревенс,– девушек, понимаешь—

– Англичане довольно сдержаны,– поясняет Блот, учащая качку для выразительности.

– О, маньяки возбудились,– бормочет Слотроп направляясь в свой личный туалет,– ворвались, в натуре банда сдвинутых... – Стоит довольный, ссыт без рук, закуривает, но малость мозгует насчёт этого Блота. Типа как давний приятель Тантиви. Спичка щелчком послана в унитаз, краткий пшик: но со Слотропом держит он себя как-то, свысока что ли? может из-за нервов…

– Так вы, парни, раскатали губу, что я устрою вам знакомства,– орёт он, покрывая шум спуска воды в туалете,– а мне всегда казалось, стоит из вас кому-то пересечь Пролив и он уже заправский Валентино.

– Мне говорили, будто до войны была такая как бы традиция,– Тантиви с печалью прислоняется к двери,– но Блот и я из Нового Поколения, нам приходится полагаться на образованного Янки…

И тут Блот выскакивает из постели в попытке пояснить это Слотропу песней:

Англичанин застенчив очень(фокс-трот)

Англичанин застенчив очень, повторю вам снова,

Это вам не Ка-за-но-ва,

А там где дам надо  раскрутить,