Она отошла прочь от него, вдоль пляжа. Солнце сегодня такое яркое, что тень рядом с её Ахилловым сухожилием обрисовывается отчётливо чёрной: как шов от пятки шёлкового чулка. Её голова, как всегда, склонилась вперёд, прочь, открытая шея, которую он никогда не перестанет любить, никогда уже не увидит, беззащитна как её красота, её неведение насколько в постоянной опасности движется она в Мире. Она может знать слегка, может думать о себе, про лицо и тело, как о «симпатичной»... но он никогда не мог сказать ей остального, как много прочего живого, птиц, ночей пахнущих травами и дождём, залитые солнцем минуты простого покоя, тоже вобрано в то, что она для него. Была. Он теряет больше, чем одну только Джессику: он утрачивает целый пласт жизни, где впервые ему было уютно в Миру Сотворённом. Теперь уходит обратно в зиму, вкладывается в его единственный конверт. Усилие необходимое для того, чтобы продолжать больше того, на которое он способен в одиночку.
Он не думал, что будет плакать, когда она ушла. Но он плакал. Соплей с полкубометра, глаза красные как гвоздики. Вскоре, всякий раз как его левая нога ударяла при ходьбе о землю, боль всплескивалась в половине его черепа. А, наверно это и есть то, что называют «боль разлуки!» Пойнтсмен являлся с охапками работы. Роджер чувствовал, что не может забыть Джессику и меньше беспокоиться о Слотропе.
Но в один из дней заскочил Мильтон Гломинг освободить его от этого ступора. Гломинг только что вернулся из прогулки по Зоне. Там, в одной с ним рабочей группе оказался некто Джозеф Шляйм, перебежчик вторичной величины, который когда-то работал на IG, в управлении д-ра Райтингера, ВАУI—Отдел Статистики при НВ7. Там Шляйм получил назначение в Американский подотдел, собиравший экономическую информацию для IG, через подрядчиков и лицензиатов вроде Химнико, Дженерал Анилин, а также Филм, Анско, Винтроп. В 36-м он приехал в Англию работать в Империал Кемиклз, на должность, которая так до конца и не прояснилась. Он слыхал о Слотропе, да действительно… припоминал его по старым дням. Когда Лайл Бленд отправился в своё последнее застенное странствие, по кабинетам IG неделями листались секретные доклады, GeheimeKommandosache, слухи сплетались и расплетались, как молекулы угольной смолы под давлением, всё о том кому перейдёт наблюдение за Слотропом теперь, после кончины Бленда.
Это было ближе к началу великой борьбы за аппарат разведки IG. Департамент экономики министерства иностранных дел и департамент иностранных дел министерства экономики оба хотели заполучить его. И точно также военные, в особенности Wehrwirtschaftstab, секция Генштаба, которая заведовала связью ОВК с промышленностью. Собственную связь IG с ОВК координировали д-р Дикман и д-р Горр. Картина становилась ещё запутаннее из-за обычного дублирования офисами Нацистской Партии, Абвер-Организациями, что охватили всю Германскую промышленность после 1933. Нацистским контролёром за IG был так называемый « Abteilung A», располагавшийся в том же здании управления что и—и это считалось вполне приемлемым—группа связи IG с Армией, Vermittlungsstelle W. Но Технология, увы, девица с косами венчиком и золотистой попкой, всегда нарывается на такие вот лапанья. Скорее всего, грызня и разборки Армии с Партией и вынудили в конце концов Шляйма податься за бугор больше, чем какие-либо моральные чувства относительно Гитлера. Во всяком случае, он помнит, что наблюдение за Слотропом было поручено вновь созданному отделу Sparte IV при Vermittlungsstelle W. Sparte I занимался азотом и бензином, II красителями, химикатами, нитриловой резиной и фармацевтикой, III плёнками и волокнами. IV ведал исключительно Слотропом и больше ничем, кроме—Шлям слышал разговор—одного или двух разношерстных патентов полученных через сделки с IG Chemie в Швейцарии. Обезболивающее, название которого он совсем не помнил и новый пластик, имя такое Миполам… «Полимекс» или типа того...
– Звучит, как должно быть бы под присмотром Sparte II,– заметил Гломинг в тот раз.
– Пара управляющих были недовольны,– согласился Шляйм. – Тер Мейер был весь такой Draufgänger и Хорляйн тоже, оба своего не упустят. Может, и перевели на себя.
– А Партия приставила Abwehr человека к тому Sparte IV?
– Должны бы, но я не знаю, был ли тот из SD или SS. Вокруг так много их было. Припоминаю какого-то тощего типа в толстых очках, раз или два выходил там из кабинета. Но он был в штатском. Не могу сказать, как его звали.
Что за чертовщина...
– Наблюдение?– Роджер тормошит вовсю свои волосы, галстук, уши, нос, костяшки пальцев.– IG Farben следили за Слотропом? До войны? Зачем Гломинг.
– Странно, не правда ли?– Пока-пока, бац и выпулился за дверь ни слова не сказав, оставив Роджера наедине с самым неприятным светом, что тихо начинает брезжить, острие откровения, ослепляющего, нарастающего, проникает на край его сознания. IG Farben, да? Пойнтсмен тёрся, почти исключительно, в последнее время, с людьми из ИК. У ИК картельные соглашения с Farben. Ублюдок. Он ведь наверняка должен был знать про Слотропа всю дорогу. Дело Джамфа было всего фасадом для… чёрт побери, что тут творится?
На полпути в Лондон (Пойнтсмен забрал обратно Ягуар, так что Роджер на мотоцикле из гаража ПРПУКа, где теперь всего лишь мото и Морис практически без коробки передач) ему приходит на ум, что Гломинг был специально подослан Пойнтсменом, как неясный тактический ход в этой кампании Найланда Смита, которую он похоже проводит (у Пойнтсмена подборка всех книг великой Манихейской саги Сакса Ромера, и он в последнее время может заявится когда вздумает, обычно когда Роджер спит или тужится посрать потихому, и в натуре стоит тут, напротив унитаза, вычитывает вслух подходящий текст). Ничто не укроется от Пойнстмена, он хуже старого Падинга. Может использовать кого угодно—Гломинга, Катье Боргезиус, Пирата Прентиса, никто не (Джессика) застрахован от его ( Джессика?) Макиавеллиевских—
Джессика. О. Да канешканешно Мехико ты ёбаный идиот… нечего удивляться, что в 137 увильнули от ответа. Ничего удивительного, что приказ ей пришёл Слишком Сверху. А он даже, ягнёночек, топочет копытцами вокруг вертела, попросил Пойнтсмена походатайствовать, если есть возможность… Дурак. Дурак.
Он прибывает в Дом-Двенадцать готовым к человекоубийству. Угонщики велосипедов смываются в окраинные улицы, старые профи крутят педали трое в ряд. Молодые мужчины с модными усиками прихорашиваются в окнах. Детвора занята грабежом мусорных ящиков. По углам двора разметает официальную документацию, сброшенная кожа самого́ Зверюги. Дерево необъяснимо усохло на улице в окостенело чёрный труп. Муха сверзилась вверх брюхом на переднее крыло мотоцикла Мехико, дёргается секунд десять, складывает свои чуткие крылья в разводах и сдыхает. Вот так сразу. Роджер впервые такое видит. Эскадрильи Р-47 пролетают плотными формированиями, в каждом размашистый знак «птички» КрасноБелоСинеЖёлтой в неизменной форме беловатого неба, эскадрилья за эскадрильей: это либо военный смотр, либо следующая война. Штукатур работает на углу, затирает шрамы от бомб в стене, раствор кучей на его соколе словно сочный сыр, непривычный руке мастерок унаследован от мёртвого друга, всё ещё, в эти первые дни, оставляет борозды, как ученик, лопатка инструмента чуть великовата для его силы… Генри был здоровый увалень… Муха, которая не сдохла, расправила крылья и улетела дурачить ещё кого-то.
Ну погоди, Пойнтсмен, врывается в Дом-Двенадцать, пробковые доски встряхтадахнули во всех семи холлах с пролётами, руки регистраторов, удлиняясь, потянулись к телефонам, так, где же ты, падла.
В офисе нет. Но Гёза Рожавёлги тут и пробует умничать с Роджером: «Вы устраи-ваите це-лое представ-ление, мол-одой чел-овек».
– Заткнись Трансильванский олух,– рычит Роджер,– мне нужен босс, а ты попробуй дёрнуться и забудешь вкус первой группы крови, Джексон, эти клыки даже овсянку не осилят, после того как разберусь с тобой—
