Это место никогда не реквизировали. Никто никогда не видел владельца и даже не знает, существует ли «Пуци» вообще. Бодайн загоняет грузовик в то, что когда-то было конюшней и все выходят, Ширли уракает под луной, Криптон бормочет ё-моё, ё-моё, утопая в романтичном настрое. В дверях маленькое недоразумение насчёт пароля с охраной по поводу свинского прикида, но Слотроп козыряет шахматным конём из белого пластика и тот срабатывает. Внутри, они находят ярко освещённую и бьющую ключом комбинацию бара, опиумного логова, кабаре, казино и дома сомнительной репутации, комнаты которого полны солдат, матросов, дам, шулеров, победителей, лузеров, заклинателей, толкачей, наркоманов, вуеристов, гомосексуалистов, фетишистов, шпионов и просто любителей компании в поисках её, все говорят, поют или устраивают разборки на уровне шума, который молчащие стены дома глушат от внешнего мира. Духи, дым, алкоголь и пот разливаются по дому в турбуленциях слишком тонких, чтобы увидеть или ощутить. Это текущее празднество, которое никто не додумался завершить: вечеринка победы настолько вечная, так легко собирающая новичков и регулярных участников, что кто его знает, какая победа? в какой войне?
Шпрингера нигде не видать и, насколько выяснил Слотроп из пробных расспросов, вскоре не ожидается, если будет вообще. А это та самая дата по доставке отставки, как договорено в плавании с фрау Гнаб к Штралсунду. И именно в эту ночь из всех ночей, после недельной передышки, полиция решила повязать Слотропа. О да, да ещё как НННННННН Добрый Вечер Тайрон Слотроп А Мы Тебя Ждали. Конечно Мы Тут Как Тут. Ты Же Не Думал Что Мы Растворились, Нет, Нет, Тайрон, Придётся Снова Сделать Тебе Больно, Если Будешь Таким Глупым, Сделать Тебе Больно Ещё И Ещё Да Тайрон Ты Такой Безнадёжный И Тебе Конец. С Чего Ты Взял, Что Должен Найти Что-то? Что Если Это Смерть Тайрон? Что Если Нам Не Надо , Чтоб Ты Что-то Нашёл? Что Если Не Дадим Тебе Отставки, Чтоб Ты Так И Продолжал Всегда? Может Нам Надо, Чтоб Ты Всегда Так И Продолжал. Ты Же Не Знаешь, Правда, Тайрон? С Чего Ты Взял Что Можешь Играть Не Хуже Нас? Не Можешь. Думаешь Ты Хорош А На Самом Деле Дерьмо И Все Мы Знаем Это. Так Стоит В Твоём Досье. (Смех. Траляляканье.)
Бодайн находит его в шкафу для одежды жующим бархатное ухо своей маски: «Ты плохо выглядишь, Ракет. Это Золанге. Она массажистка». Та улыбается, вопросительно, дитя приведённое проведать свинью в её пещере.
– Прости. Прости.
– Давай, я провожу тебя в баню,– голос женщины намыленная мочалка уже приглаживает его тревоги,– там очень тихо, спокойно...
– Я буду тут всю ночь,– грит Бодайн.– Скажу тебе, если вынырнет Шпрингер.
– Это всё нарочно, правда?– Слотроп сосёт слюну с бархатного ворса.
– Вообще-то, всё какой-то сговор, мэн,– смеётся Бодвайн.
– А да, но стрелки все смотрят в разные стороны,– Золанге для наглядности поигрывает руками, красноконечные пальцеуказатели.– Это для Слотропа новость, впервые, вслух, что Зона может содержать много других планов помимо сосредоточенных на нём… что это всё электрички и автобусные маршруты необъятной транспортной системы тут в Ракетограде, более запутанной, чем в Бостоне— и что проехав по любой ветке сколько нужно, зная где пересадки, держа себя минимально в руках, хотя часто может казаться, что он поехал не туда, эта сеть всех планов может ещё вынести его к свободе. Он понимает, что не надо впадать в паранойю из-за Бодвайна или Золанге, а просто проехать часть их подземки, посмотреть, куда это его приведёт...
Золанге уводит Слотропа в баню, а Бодвайн продолжает поиски своего клиента, 2½ бутылочки с кокаином позвякивают и увлажняются на его голом животе под нижней рубахой. Майор не играет ни в покер, ни в зернь, не присутствует на представлении, в котором некая Йоланда, блондинка вся в детском масле, танцует от стола к столу, подбирает флорины и соверены, зачастую накалённые пламенем зажигалки какого-нибудь хохмача, цепкими губками своей пизды—он не пьёт, и даже, по свидетельству Моники, общительной, курящей сигары, мадам борделя Пуци в костюме из матлассе, не ебётся. И даже к пианисту он не приставал с требованием «Розы Сан Антонио». Бодвайну потребовалось полчаса прежде, чем наконец столкнулся с ним, когда тот выруливал через дверь-вертушку из писсуарной на ватных ногах после противостояния с пресловутой Eisenkröte, известной всей Зоне как максимальный тест на мужественность, перед которой заслуженные убийцы Капустников в чинах и медалях, а также наикрутейшие всё-похуй-пополощу-перо-кровью беглецы из самых жутких военных тюрем Зоны, все без разбора тушевались, млели, трусили, порой блевали, да, прямо там, где стояли. Потому что это и впрямь Железная Жаба, как живая, с тысячею бородавок и, утверждают некоторые, с лёгкой улыбочкой, в фут длиной, не более, затаившаяся на дне смердящего задерьмованного унитаза и подключённая к Европейской Электросети через реостат настроенный пропускать переменные, хотя и не летальные, разряды напряжения и тока. Неизвестно, кто лично сидит за потайным реостатом (некоторые говорят, что это сам полумифический Пуци), или же к нему встроен самодельный таймер, потому что не каждого трахает, правда—можешь поссать на Жабу и хоть бы что. Но тут не угадаешь. Достаточно часто, чтоб знали, электроток на месте—рейд пираньи и прыжок лосося по отблескивающей золотом струе твоей мочи, твой предательский мочевой пузырь с солями и кислотами, заземляют тебя накоротко с Землёй-Матушкой, с великим, планетарным общим котлом электронов, сливают тебя в одно с твоим прототипом, с легендарным несчастным пьяницей, слишком пьяным, чтобы что-то понять, поссавшим на провод высокого напряжения для электрички и испепелённым в древесный уголь, во тьме эпилептичной ночи, а вопль не его, даже и не доссавшего, а, по сути, электричества, амперов заговоривших через его идущие вразнос капилляры, спёкшиеся слишком быстро, чтоб успеть сказать своё, объявить о своём освобождении от молчания, никто всё равно и не слышал, разве какой-то обходчик бредущий вдоль путей, какой-то старик вышедший прогуляться от бессоницы, какой-то городской бомж на скамье под миллионом Июньской мошкары в зелёном нимбе вокруг уличного фонаря, с его шеей то обмякавшей, то твердевшей по ходу снов, а может то просто кошачья ебля, церковный колокол под порывом ветра, окно разбилось, не понять даже в какой стороне, и не встревожило, сменившиеся быстро всё той же давней, угольный газ и Лизол, тишью. А кто-то ещё находит его уже на следующее утро. Или можешь найти ты, в любую ночь у Пуци, если хватит мужества пойти поссать там на ту Жабу. Майор на этот раз отделался лишь лёгкой встряской и пребывает в самодовольном расположении духа.
– Эт’ х’соска с корявой рожей во всю старалась,– забросив руку вокруг шеи Бодвайна,– да ток’о зря сёдни сибе жопу надырвала.
– Достал «снежку» для вас, Майор Марви. Полбутылки недостача, звиняюсь, то всё что было.
– ’сё нормалёк, моряк, знаш каки’ привычки в бальшинсте носов между тут и Висбаденом, те х’сосы и три тонны в день принюшат.– Он расплачивается с Бодвайном по полной, отклонив предложение удержать за нехватку.– Щитай за падарачек, карифан, так Двайн Марви делаит дела. Бля, та стара жаба падбадрила мой канец. Бля, я б ща засадил какой ни то простипоме. Эй! Кора́бельный, ’де тута найти сибе пиздёнку?
Моряк показывает как подняться в бордель наверху. Они заводят тебя типа в частную парную баню для начала, можешь ебтись там, если охота, никакой сверхоплаты. Мадама—эй! ха! ха! смотрится как лесба с той её сигарой среди рожи! подымает сперва бровь на Марви, когда он ей говорит, что хочет негру, но потом прикидывает, что может предоставить одну.
– Тут не Дом Объединённых Наций, но мы стремимся к разнообразности,– пробегая черепаховым концом мундштука её сигары по списку персонала.– Сандра занята на данный момент. У неё показ. А пока что, вот наша великолепная Мануэла составит вам компанию.
На Мануэле только лишь высокий гребень и мантилья чёрного кружева, тене-цветы спадают до её бёдер, профессиональная улыбка толстяку Американцу, что уже начал возиться с пуговицами своей униформы.
