Сньёл где-то шлялся три дня. Хотя, что я говорю «где-то». Знаю я, где он был. У этой Ливен он был. Тусил с дорогой подружкой, холера скандинавская. Вернулся довольный, как слон африканский.

Едва он появился и засел в кабинете, пошла отпрашиваться. Всё же решилась съездить, глянуть на местности и, может быть, внести изменения в свой план.

Моя Мэри Поппинс сидела за столом, заваленная бумагами по самую маковку, и, когда я сказала, что хочу съездить до столицы и обратно, кивнула головой, не отрываясь от документов. И вот не подумала я, что надо было взять письменное разрешение или пригласить кого-нибудь в свидетели!

Мне оседлали коня, помогли сесть в седло, хотя я и сама могла, но не стала – понравилось, что ухаживают, как за стеклянной вазой. Выехав из дворца, отправилась на разведку. Сколько я там ездила? Часа два? Я и в столицу не поехала. Что я там не видела? Покрутилась на берегу озера, посмотрела, как идёт расчистка дороги и вернулась во дворец.

Валер встретил меня на крыльце. Помогая слезть с коня, сообщил:

– Мадам, его светлость зовёт, – и добавил шёпотом: – Будьте осторожны, он очень злой.

А это ещё с чего вдруг? Пошла к викингу. Тот сидел за столом надутый как хомяк в амбаре. Едва я появилась на пороге, наехал:

– Мадам, кто вам разрешил покинуть дворец? Вы снова посмели нарушить мой запрет? Вы когда-нибудь повзрослеете и начнёте реально оценивать последствия своих действий?

Может быть, если бы Сньёл не стал упрекать меня в детской безалаберности, я бы просто напомнила, как заходила и отпрашивалась, но напоминание о маргаритином возрасте сыграло свою пагубную роль, я сорвалась. Сходу перейдя на «ты», возмутилась:

– Ты офигел? Ты сам отпустил!

– Что? – голос викинга не предвещал ничего хорошего, – мадам, не переходите границы. Или их перейду я! И учтите, в этот раз простым арестом вы не отделаетесь!

– Лечи склероз!

Я грохнула рукой по столу. Викинг пообещал отправить в подвал. Ах, так? Тормоза сорвало окончательно, и меня понесло. Всё высказала, используя исключительно непарламентские выражения. Но только словами не ограничилась. В дело пошла ваза, которую я запустила в голову склеротику. Увернулся, собака. Я начала громить кабинет. Сньёл подхватился с места, попытался меня поймать. Щаз! Успела кинуть ему под ноги стул, обежала вокруг стола для совещаний, запустив в узурпатора стопку бумаг, которые полетели-закружились по комнате. Следом отправилось пресс-папье. Сньёл метнул в меня кофейной чашкой, крикнув, что когда поймает, ноги вырвет.

Не знаю, чем бы дело кончилось, если бы на поле боя не появился Валевски. Он встал между нами, выставив в разные стороны руки, как судья на ринге, только что полотенце на пол не бросил, ехидно заметил:

– Какая дивная музыка доносится из кабинета его светлости. Слушатели рукоплещут и просят исполнить на «бис».

– Наручники на неё и в подвал. И никаких будуаров и сладостей! – рявкнул викинг. Пошёл на своё место, по пути отбросив в сторону стул.

Да делайте вы, что хотите!

Но отправить меня под арест не успели. В кабинет вошёл Мартин, который, кажется, всё слышал?.. Положив перед викингом огромную книгу, открыл, ткнул пальцем в одну из строчек, доложил:

– Десять тридцать две. Мадам Маргарита Кински. Пробыла в кабинете минуту. Вышла, приказала седлать коня.

Ай, какая прелесть! Сньёл остановился на полном скаку, как в бетонную стену врезался. Ну, и лицо у него было! Какое счастье, что на свете существуют такие дотошные и скрупулёзные люди, как Мартин. Послала ему воздушный поцелуй, а склеротику предложила ставить зарубки на память. Всё, все в сад!

Маргарита вышла из кабинета управляющего. Захлопнулась дверь. Управляющий посмотрел на Валевски, на Мартина, рявкнул:

– Где мой кофе?

Мартин за шиворот вытащил Валевски из кабинета управляющего. Закрыл дверь. Бам! Что-то тяжёлое ударилось в створки.

Секретарь управляющего зашёл в кабинет, обойдя обломки стула, лежащие на полу, поставил на стол поднос с кофейником и чашками, поклонился и тихо сказал:

– Вы просили напомнить, ваша светлость…

– О чём? – рыкнул Сньёл, беря кофейник и наливая кофе в чашку.

– Вы хотели поговорить с мадам Маргаритой о её гардеробе.

Сньёл бросил испепеляющий взгляд на секретаря:

– Очень вовремя напомнил!

Секретарь выскочил из кабинета. Дверь закрыть не успел. Мимо пролетел кофейник, упал на пол приёмной. Полетели во все стороны коричневые брызги. Из кабинета донеслось нервное:

– Достали!

Великий магистр отодвинулся от шара, не поднимая головы спросил:

– И что?

Секретарь ордена – непримечательный мужчина непонятного возраста, поклонился, прошелестел:

– Как можно доверять такому несдержанному, вспыльчивому человеку целое королевство?

– Вы ставите под сомнение моё умение разбираться в людях? – поинтересовался Великий Магистр.

– Ни в коем случае, но вас могли ввести в заблуждение… – произнёс секретарь, тут же осёкся, склонился в поклоне, понимая, что говорит ерунду.

Великий магистр повёл рукой:

– Идите. И не отвлекайте меня по пустякам.

Секретарь вышел. Великий Магистр снова посмотрел на волшебный шар:

– Что, зашевелились? То ли ещё будет!

Не знаю, каким образом компьютер учитывал мой профессиональный рост как человека, наделённого магическими способностями, но вскоре компьютер открыл для меня новый уровень. Данный факт меня порадовал, я расслабилась и совершила очередную глупость.

Князь Лисницки, да пошлёт ему Небо здоровья, так разозлился на Линца и викинга, что решил отомстить. И княжеская месть оказалась страшной!.. Добыв где-то клубни картофеля, который в этом мире называли потатами и считали страшным ядом, князь на радость мне засадил целое поле картошкой.

К сожалению, я узнала о жестокой княжеской мести только осенью, когда пришла пора копать потаты, о чём мне и сообщил компьютер. Я чуть со стула не грохнулась, когда узнала, что тут есть! Жалея, что не узнала раньше, я начала собираться на полевые работы.

Дело осложнялось тем, что пойти в открытую и накопать было нельзя. Местные считали картофельные клубни отравой, к которой и прикасаться-то опасно, а если увидят, что я копаю, сразу ярлык отравительницы пришпандорят, а мне только такой славы в жизни не хватало. Потому я отправилась на поле поздним вечером, прихватив небольшую лопатку, которую, судя по слою ржавчины, не брали в руки лет десять, не меньше.

Я выбралась в парк через ход в башне, спустилась к озеру, перелезла через дыру в парковой ограде и помчалась к полю. Нильс летел над головой, расставив руки, как крылья самолёта и ухая, как полицейская сирена.

Пробегая под деревьями, я подпрыгивала, била рукой по листьям от избытка чувств и сил. Как же давно я не тренировалась! Может, начать? Нет, надо начать, а то ещё превращусь в такую же местную клушу, которая еле-еле на третий этаж вскарабкивается.

Стих топот и голоса. Зашелестели кусты. На аллею выбрался управляющий Ройтте, посмотрев вслед странной парочке, только что промчавшейся мимо, тихо сказал:

– Ох, ни хрена себе!

Посмотрев в тёмную аллею, Сньёл тряхнул головой, произнёс: «Да не может этого быть!» и пошёл в сторону дворца, ускоряя шаг.

На террасе за столом сидели Валевски, Моэр и шенк и обсуждали светские новости.

Открылось окно библиотеки. В проёме появился встревоженный Мартин, стоял, вглядываясь в тёмную аллею. Из темноты появился Сньёл. Он шёл очень быстро, почти бежал. Подходя к террасе, заметил Моэра, кивнул на ходу:

– Привет! Давно не видел, – взбежал по ступеням, махнул рукой: – Норберт!

Валевски отложил салфетку, встал: