…разумная мысль.

Проход был узким и темным, правда, стоило мне ступить, и в стенах его тускло загорелись каменные шары светильников.

Грубый камень. Кладка. Раствор.

Пыль и грязь, которыми ступеньки затянуло, что ковром. И ступать по этому ковру неприятно, но я иду.

Ниже.

И еще ниже.

Воздух тяжелый, сырой. На стенах плесень… призрак становится плотнее будто бы, во всяком случае, я уже не могу рассмотреть стену сквозь мою провожатую.

Гуля здесь же.

И его присутствие придает уверенности.

Шли мы, шли и вот пришли…

Дверь массивная на тяжеленных завесах. Пусть и покрытые толстым слоем ржавчины, они все равно выглядели достаточно надежными, чтобы удержать ее.

Замок…

– И как мне открыть? – поинтересовалась я. Призрак же приложила к двери руку и сделала вид, что толкает. Понятно, значит, не заперто.

Гуля встал на задние лапы, втянул воздух и затряс головой, скривился брезгливо, следовательно, вряд ли зрелище, которое меня ждет, приятно глазу.

Я сделала глубокий вдох.

Закрыла глаза.

И толкнула дверь… еще раз толкнула. И навалилась всем телом. Она поддалась медленно с душераздирающим скрипом.

Вдох.

И выдох.

Порог высокий.

Холод.

И темнота. Здесь шары не спешат загораться, то ли выдохлось заклятье, то ли приводится в действие иначе.

– Где ты? – позвала я, и эхо откликнулось, покатило мой голос по стенам.

Где ты?

Гдеты.

Тыгде.

Где, где…

Шары вспыхнули так ярко, что я зажмурилась, вцепилась в жесткую шкуру гуля. Мне вдруг представилось, что дверь эта захлопнется, а та, которая наверху, и подавно… и кто меня найдет здесь?

Кто меня вообще искать станет.

– Это… – я усилием воли выкинула жуткую мысль из головы. – Это ты хотела показать?

Комната.

Или, скорее, комнаты. В подземелье… странное место… я еще понимаю, тайный ход, который выводил из дома, но второй дом внизу? Какой смысл в этом?

Их было несколько.

Гостиная.

Гнилой ковер на полу. Истлевшие гобелены на стенах. Мебель порчена, потемнела от возраста и пахла гнилью. Пожалуй, ни столик, ни изящные стулья не выдержали бы и прикосновения, не говоря уже о весе. Я потрогала длинный сундук с высокой крышкой и поспешно вытерла пальцы о халат. Ржавчина.

И короста лишайника.

Мха.

Что-то еще, осклизлое, неприятное. Патина на медных подсвечниках. Шары и те заросли толстым слоем грязи, из-за которой свет обретал странный зеленоватый оттенок.

Вторая комната – спальня.

Огромная кровать с остатками балдахина.

…умывальня с чашей ванны. На дне скопилась вода, в которой что-то копошилось мелкое и осклизлое. Уточнять, что именно, я не стала.

Библиотека?

Шкаф.

Тубы темные то ли от грязи, то ли сами по себе. Паутина… стол и мертвец, свернувшийся калачиком под ним…

…не мужчина.

Я не сразу поняла, что это – не мужчина.

Ей остригли волосы, обрядили в мужской наряд.

И приковали цепью.

Из какого металла она была, если осталась такой же новенькой, блестящей даже? Не знаю.

– Это ты?

Призрак кивнула и протянула руки к себе. Завыла беззвучно, но от этого воя у меня волосы дыбом стали.

– Как твое имя?

Она указала на кусок пергамента, который лежал на столе.

– А он не рассыплется?

Все же не хотелось мне уничтожить ненароком важный документ. Но призрак покачала головой.

…пергамент был зачарован.

Он заботился о своем наследии и не допустил бы, чтобы знания исчезли из-за такой нелепости, как сырость или огонь. Пожалуй, защитные заклятья – единственное, что у него получалось, и это злило Харвара.

В злости он был страшен.

…первое время ей казалось, что именно она, благородная Хиргрид из рода, с которым дважды роднились Императоры, сошла с ума, ведь невозможно такое, чтобы родной брат вдруг стал чудовищем.

Потом она поняла, что ошибалась.

Не стал.

Был.

Всегда.

Просто на это не обращали внимания… кошки? Кто их считает… слуги-мальчишки? Их мало меньше кошек… собаки, кони… рабы… у молодого Харвара дурной нрав, это известно многим, но ведь и кровь огненная – не водица.

Повзрослеет.

Остепенится. А он взял и не стал остепенятся, но принес в дом яд, который подсыпал отцу. Верно, в честной схватке он вряд ли одержал бы победу, а так… взять и перерезать горло за обеденным столом… и смеяться… так жутко смеяться… матушке он выколол глаза, прежде чем подарить смерть.

И сказал:

– Смотри, пока есть чем… зажмуришься, я решу, что и тебе они не нужны…

…он отдал теток и кузин чудовищам, которых назвал своими людьми, а потом, когда те наигрались, полубезумных и нагих, растерзанных и опозоренных, велел гнать за ворота.

– Что, дорогая сестричка, – сказало чудовище ей, – все изменилось, верно?

Было страшно.

– Чем мы не императорская чета? – чудовище, напившись чужой крови, добрело. – Но если ты думаешь, что этим меня удержишь…

…ему нужно было иное.

Знания.

Те знания, в которых ему самому было отказано. И разве виновата была Хиргрид, что Вдова выбрала именно ее, ничтожную? Она ведь никогда-то и набожностью не отличалась, а тут…

…высокая честь.

…храмовая школа.

…и пять лет, чтобы подняться на первую ступень.

…еще бы десять, и Хиргрид вошла бы в число сильнейших жриц, которым…

…храмы закрыли, а некоторые и разрушили. И боги, перед которыми недавно пресмыкались люди, стерпели оскорбление. Чего ждать от людей?

…первый год он держал Хиргрид в башне, не забывая, впрочем, навещать.

…он забрал сына.

…и сказал:

– Ты умерла.

А она поверила, потому что на самом деле умерла уже давно. И какая разница, где оказаться? Над землей или под землей. Потом, конечно, она поняла, что разница есть – в башне видно было солнце, но мертвые не жалуются.

Он приходил.

И приходил.

И потеряв к ней интерес, как к женщине, сохранил, как к магу.

…запретные заклинания из Книги Вдовы, куда ей позволено было заглянуть.

…и тайные семейные, подаренные матушкой и тетками.

Однажды она решила, что больше не станет работать на него и оказалась в пыточной. Всего несколько часов боли, и Хиргрид передумала. А он сказал:

– Помни, ты жива лишь пока приносишь пользу…

…в ее заключении появлялись свитки. На них стояли печати других домов, и Хиргрид не знала, что стало с этими домами. Часто свитки были подпорчены, порой огнем, порой – кровью. Всегда – изменены, ибо таков был обычай: чужак, даже украв сокровище дома, не сумеет им воспользоваться.

Если, конечно, у него нет той, которая способна вычислить ошибку.

…это длилось.

Ей показалось – вечность, а если верить календарю, созданному ею же в углу камеры, прошло едва ли три года. Потом он перестал приходить.

Иногда он исчезал.

На день.

На два… на пять… но всегда возвращался.

Не в этот раз.

Хиргрид ждала.

Она берегла еду, которую он оставлял здесь же, и воду… в воде не было недостатка, благо, текла она в ванну легко…

…а он все не шел.

И не шел.

И когда Хиргрид догрызла последнюю корку хлеба, она осознала: ее мучитель мертв. Что с ним случилось? Хиргрид не знала, она надеялась, что смерть его была долгой.

Как и ее собственная.

…голод.

Слабость.

Надежда: вдруг кто-нибудь да отыщет тайник… спустится… найдет ее…

…отчаяние.

Она вновь и вновь пытается разбить оковы из белого металла, запершего ее дар внутри. Она рвет злосчастную цепь, которая выглядит такой тонкой, но на деле цепь неверотяно прочна.

И крюк, замурованный в стену. И сама стена.

Ее единственное оружие – нож для бумаг.

И еще бронзовая чернильница.

Приборы для черчения… они слишком мягки, чтобы и вправду одолеть камень.

И с усталостью приходит понимание.

Она уйдет из жизни с достоинством. Допишет и… тело не камень.

…тому, кто прочтет эти строки…