Потому что его строки, написанные кровью других Охотников, павших за тысячи лет до его рождения, проповедовали безумие. Ну какой смысл бы во всех этих смертях? Они сделали Клан сильнее? Нет, равно как и смерть его братьев никому не принесла добра. Из-за случившегося в Пирамиде они лишь потеряли двух бойцов которые, при должном обучении могли стать гордостью Клана. Но от них предпочли избавиться. Выкинуть их, как мусор, ради соблюдении традиции, в которой он теперь не видел никакого смысла и которая представляла опасность для населения целой планеты. Действия его народа были безответственными и бессмысленными.
Невольно Шрам задумался, а сколько ещё сыновей и дочерей остались за бортом истории, погибнув вот так же глупо и бесцельно, как он едва не погиб сегодня? Сотни, тысячи, миллионы? Целая армия мертвецов, призрачные голоса которой чудились ему в завываниях ветра за стенками убежища, которое человеческая самка научила его строить. Да. он слышал их, потому что теперь они, наверное, были на одной стороне. Несмотря на то, что неумелые действия союзницы сохранили ему жизнь, хищник всё равно чувствовал себя мертвецом. Он был опустошён и ощущал, что «перегорел». Совсем, как те старики, что искал смерти в бою.
Внутренний голос трубил, что он позорит Клан подобными мыслями, но Шрам не послушал его, заставив заткнуться. Он был зол, потому что действительность оказалась совсем не такой, как он ожидал. Отправляясь на Посвящение, хищник рассчитывал, что они будут прорубаться сквозь полчища ползучей нечисти, круша хитиновые тела неправо и налево. А люди, встретившиеся им на пути, все как один окажутся достойными воинами. На деле же всё оказалось совсем не так. Полдюжины тварей расправились с его товарищами прежде чем он успел что-то сделать, а потом ему пришлось лишить жизни умирающего старика и принять помощь женщины, которой там вообще не должно было быть. Всё это было бесчестно и всем было на это плевать. Старейшины трактовали Кодекс так, как им было нужно, оправдывая собственную жестокость. И он не хотел больше в этом чувствовать – больше не хотел.
Поэтому и отдал союзнице наручное устройство. Он знал, отследив её у спасательной капсулы те, наверху, решат что он мёртв и сознательно пошёл на это. Шрам понимал, что лишится единственного способа вернуться на корабль, однако ни тени сомнений не промелькнуло в его холодном, дисциплинированном уме. Он принял решение и собирался придерживаться его до конца. Стороннему наблюдателю, могло бы показаться, что он подставляет свою спутницу, но Шрам знал, что Старейшина никогда не посмеет убить ту, кого носит клановую отметину. А потому жизни Алексы ничего не угрожало. Если не считать ураганного ветра, завывавшего снаружи.
Шраму трудно было это признать, но он беспокоился за неё. Эта человеческая женщина была особенной. Она помогла ему в битве с мерзостями, которым его народ приписывал величие, и не отступила даже столкнувшись с их Маткой! С ней он готов был выйти на битву с любым противником, твёрдо зная что может рассчитывать на её плечо и поддержку. Ведь несмотря на своё слабое тело и несовершенные рефлексы человеческая эта женщина, оказалась сильна духом и наделена храбростью настоящего воина.
При этом Алекса не была бессердечна, подобно другим Охотникам и позволяла себе быть слабой. Наблюдая, как она скорбит по своему товарищу, чьи страдания ей пришлось оборвать в Гнезде мерзости, Шрам почти завидовал ей. Сам он не смог бы заплакать, даже если бы захотел. В его случае Инструктора, Наставники и Воспитатели всё-таки справились со своей задачей. Превратили его в бесчувственную машину для убийства, не способную по-настоящему поскорбеть даже о двух самых близких существах во Вселенной.
Вот об этом хищник действительно сожалел. А ещё он переживал за Алексу, ожидая её возвращения. И только собственная, ненавистная слабость удерживала его от того, чтобы отправиться на её поиски. Как бы тяжело ни было ему это признавать, но женщина была права. С неисправным нагревательным элементом он просто напросто замёрз бы насмерть. А поскольку подвергнув себя опасности он обесценил бы риск, которые взяла на себя его подруга, Шрам заставил себя оставаться на месте. Время в ожидании союзницы он коротал за сеансом медитации, очищая разум и восстанавливая силы, так необходимые его телу для лечения.
***
Сказать, что Лекси была удивлена, значило ничего не сказать. Она-то ожидала, что Шрам будет злиться, заметив пропажу наручного устройства, но он вообще никак не отреагировал. Лишь скривил клешнеобразные челюсти в подобии кривой ухмылки и продолжил себе сидеть с таким видом, словно произошедшее его вообще никак не касалось. Поначалу женщина даже подумала, что это «нордическое» спокойствие было отличительной чертой его характера, но, вспомнив, как хищник вёл себя в Пирамиде, отбросила эту мысль. Он был вполне эмоционален и не стеснялся выражать недовольство, отвращение, гнев, а в паре случаев – даже страх.
Потеря элемента брони и спасательной капсулы должна была привести его в бешенство. Забираясь обратно в иглу, Лекси уже представляла себе, как огромный пришелец будет пинать её от одной стены до другой заместо футбольного мяча, или поднимет над полом и придушит, как Вейланда, но тот и усом не повёл. Всё это было более, чем странно, но у женщины уже не осталось сил удивляться. Буран доконал её. Всего произошедшего оказалось слишком много для одного ужасающего дня. И это надломило её.
Не снимая куртки, Вудс рухнула на брезент, который Шрам в её отсутствие всё-таки потрудился расправить и свернулась в позе зародыша пытаясь согреться. Ветер снаружи всё крепчал и крепчал и вскоре её стало страшно за сохранность их маленького убежища. Шторма на побережье Антарктики могли быть сокрушительными, достигая в порывах 240 километров в час. Ни одно укрепление не способно было выстоять против такой мощи. Ощущая свою полную беспомощность, Лекси съёжилась, приготовившись принять смерть. Для своего спасения они сделали всё, что могли и теперь им оставалось только одно – положиться на волю случая.
Время тянулось томительно-медленно, однако стены иглу не спешили обрушиваться им на голову, погребая их под собой. Это утешало но слабо, и женщина всё равно была как на иголках. Хищнику, похоже, тоже было не по себе, потому что завершив медитацию (ну или чем он там занимался) и присоединился к ней на полу, одарив покровительственным, защитным объятьем. В который раз за эти бесконечные сутки Лекси снова оказалась в его руках, и это объятье ощущалось таким простым и естественным.
Его тело давало ей небольшое и чисто символическое укрытие, оказавшееся, меж тем таким спокойным и надёжным. Шрам окружил её тёплой, успокаивающей темнотой, затмившей даже дьявольское сияние красного света, исходившего из глазницы отложенной в сторону маски, работавшей теперь, в качестве ночника. Почти не осознавая, что делает, Лекси сама потянулась к Шраму, ощутив как он вздыхает от её прикосновения. Понимая, что он, пока ещё тоже не до конца привык к ней, она проигнорировала этот факт, и обхватила руками его источавший тепло торс. Прорехи в его обмундировании всё ещё фонили и хотя теперь, с запчастями, которые она добыла с риском для жизни, они могли произвести ремонт, однако ни у него, ни у неё уже не осталось сил для этого. К тому же, действуя дрожащими от усталости руками легко было испортить что-то. Поэтому оставили всё, как есть.
Оставив всё как есть, двое существ с разных планет замерли в объятьях друг друга, находя комфорт и утешение в простом прикосновении тела к телу. Лекси прижалась лицом к груди Шрама, чувствуя под щекой его оголённую, чешуйчатую кожу. В ответ из его глотки донеслось довольно пощёлкивание – нынешнее положение вещей нравилось хищнику не меньше, чем ей самой. Однако не это было целью женщины – в действиях крылся и более глубокий смысл, чем проста потребность в прикосновениях. Она просто желала услышать успокаивающее биение его сердца, позволив звукам адского шторма раствориться в нём. Уйти на задний план.
