Немецкие асы снизились до высоты 500 метров и сбросили первые бомбы, которые точно накрыли свалку. Я уже было взялся за винтовку, намереваясь попробовать пострелять по этим небесным хищникам, но видимо, пилоты не увидели на земле больше никаких подходящих целей и набрав высоту полетели вдоль реки на юг. Теперь дело было за наземной операцией, однако в этот раз немцы не торопились. Вся моя рота застыла в напряженном ожидании на в своих окопах, даже разговоры смолкли.

Уже после обеда из-за леса лениво выползли немецкие танки: это было 6 легких Pz.II, за ними на значительном удалении растянулась цепь немецкой пехоты, в количестве примерно 2-х рот. Фрицы стали неспешно подползать к позициям нашей обороны, подставляя нам фланги, так как свалка была чуть в стороне. Я отправился на позиции нашей артиллерии, приказав Дуболомову открывать огонь по пехоте противника только по моей команде. Нужно было максимально близко подпустить противника и полностью расправиться с панцерами, для этого я хотел проверить свою меткость на наших орудиях. Мы располагали двумя стандартными 45-мм противотанковыми пушками 53-К образца 1937 года. «Сорокапятки» были основным орудием противотанковой артиллерии Красной Армии в начальный период Великой Отечественной войны, боевой расчет пушки составлял 5 человек. Наибольшая дальность стрельбы нашей арты составляла чуть более четырех километров, прямой наводкой можно было эффективно стрелять по танкам до километра. Бронепробиваемость пушки 53-К была вполне приемлемой — по нормали на 500 м она пробивала 43 мм броню, а на — 1000 м — броню толщиной 28 мм. Этого было вполне достаточно для борьбы с бронетехникой врага на первых этапах войны. Но дуэль артиллериста и танка была все-таки неравной. Расчет защищал только лишь броневой лист толщиной около четырех миллиметров, при этом орудие стояло неподвижно, а танк двигался и просто в лоб его пробить было тяжело. Снаряды у нас были бронебойные, и подкалиберные, и совсем немного осколочных для пехоты. Командовал батареей из двух расчетов — младший лейтенант Спиридонов. В данный момент наша арта сиротливо стояла в укрытии и ждала своего часа.

— Товарищ комроты, расчеты к бою готовы! — отрапортовал мне командир батареи.

— Ну, здравствуйте, товарищи артиллеристы! — сказал я, осматривая позицию.

Артиллеристы готовились к своему первому бою и возможно они были даже неплохими бойцами. Если бы я не располагал своими сверхспособностями, то конечно дал бы им предварительно хорошо пристреляться. Однако, каждый снаряд у меня был сейчас на счету, пополнение боезапаса было под большим вопросом, поэтому я заранее принял решение стрелять из пушек самостоятельно. О чем собственно и сказал командиру расчетов.

Младший лейтенант Спиридонов с большим непониманием и недоверием подпустил меня к своему орудию, оно было и понятно, артиллеристом в его понимании, я не был. Система оперативно произвела мое обучение. У пушки была достаточно простая система наведения при помощи двух рукояток и нехитрый прицел, чем-то напоминающий оптический. Посмотрев в окуляр на медленно ползущие панцеры, я решил, что мне хватит и одной пушки, поэтому, чтобы бойцы не теряли времени даром я дал им команду переместить другое орудие на заранее подготовленную вторую позицию. Играючи я взял бронебойный снаряд и зарядил пушку. Моя система быстро рассчитала лучшие цели, показывая мне наиболее уязвимые места на вражеской технике. Я очень хотел, чтобы мои первые выстрелы были не только эффективными, но и особо-эффектными, поэтому остановил выбор на местах, попадая в которые, снаряд сразу мог бы вызвать детонацию немецких боеприпасов или гарантированно уничтожить экипаж танка. Например, в правой створке люка танка имелся плохо защищенный маленький прямоугольный лючок для флажковой сигнализации, куда обычно было очень трудно попасть. Я решил, что открывать стрельбу стоит на расстоянии километра. В этом случае у меня будет небольшое преимущество. Процесс прицеливания происходил максимально быстро, я просто должен был совместить перекрестия своей системы и пушки. Скорость ветра моя система также учитывалась, как и вес каждого снаряда, который по факту немного отличался. Танки уже прилично подползли к свалке, очень удачно поворачиваясь к нам правыми бортами.

Я решил сначала расправиться с самыми дальними танками, опасаясь, что они смогут покинуть поле боя, если захотят уйти на полной скорости. Первым выстрелом я промазал, — вернее просто снес гусеницу самому дальнему панцеру. Сказывалось приличное расстояние, чуть более километра. Артиллеристы радостно загалдели, для них это был феноменальный успех. Я наоборот немного расстроился, но успокоив себя мыслью, что теперь этот танк точно не сбежит, я перенес огонь на самый ближний танк. Второй мой выстрел словно распустил на поле красивый огненный цветок: огромная башня танка подлетела метров на 20 и красиво вращаясь в воздухе, упала. Охота на немецких железных зверей была объявлена.

Собственно, все оказалось достаточно легко у меня и с пушкой. Следующие четыре выстрела, которые я проделал примерно минут за пять произвели примерно такой же эффект — все танки загорались, но башни правда больше не отлетали. Каждый раз при моем удачном выстреле наши окопы на западном берегу оглашались громогласными криками «ура». Я даже испугался, что немцы смогут по этим крикам установить раньше времени нашу настоящую позицию. Несмотря на потерю танков, наступление продолжалось. Немецкая пехота была уже в пятистах метрах от наших передовых окопов, когда с танками было покончено.

Я достал ракетницу и дал сигнал к бою, в ту же секунду 9 пулеметов, четыре из которых были трофейными, практически во фланг ударили по наступающим фрицам. Пристрелку пулеметов мы провели, поэтому первые же выстрелы скосили десятки солдат. Остальные тут же залегли, и я стал добавлять по ним осколочными, которых у меня правда было всего 4. Но не успел я расстрелять эти снаряды, как снова раздалось громогласное «ура» и я увидел, как из наших окопов без всякого приказа выскочил политрук Сенцов и повел за собой в атаку роту курсантов. Видимо, понимая, что наши сейчас окажутся не в очень выгодной ситуации, свой взвод разведчиков поднял и Дуболомов.

— Твою же богу душу мать! — выругался я на чрезмерно патриотически настроенного политрука и схватив винтовку побежал на западные позиции.

Наши пулеметы первое время еще помогали против вскакивающих и отстреливающихся фрицев, потом, когда пехота сблизилась, их огонь остановился. Дальше свою роль сыграли автоматчики, которые смогли немного вырваться вперед и стрельба которых на близком расстоянии, была гораздо эффективней немецких винтовок. Меня не удивлял тот факт, что, видя гибель танков, потеряв офицеров и попав под перекрестный пулеметный огонь, немцы не отступали, видимо они были под действием своего «первинтина» и им еще редко пока приходилось терпеть поражение, поэтому немецкая пехота даже решила вступить в рукопашную.

Но в атаку на них шли не простые автоматчики, а элита фронтовой разведки. Через минуту завязалась рукопашная схватка, немцев было чуть больше, и видимо это вначале придало им уверенности, но взвод во главе с Дуболомовым смело врезался в их ряды, сразу же перехватывая инициативу. Я понимал, что теперь с нашей стороны потерь конечно не избежать, но фрицы были обречены. У каждого моего разведчика был нож, и он хорошо был обучен приемам рукопашного боя. Один мой боец стоил трех фрицев, а Дуболомов, пожалуй, и всех десяти.

Рукопашная схватка продолжалась всего несколько минут. Надо отдать им должное, подопечные Гёпнера сражались до конца. Только три десятка фашистов из трехсот в конце концов подняли руки, остальные были или ранены, или убиты. Но какие-то фрицы все-же смогли убежать и скрыться в лесу. Из двух рот их спаслось не более 2 отделений.

Поле боя осталось за нами. Это была полная победа, но к сожалению, не бескровная: 8 курсантов и 3 разведчика были убиты, еще 12 бойцов получили легкие ранения, в том числе и Сенцов, которому пуля попала в руку. Четверть моих бойцов выбыла из строя полностью или частично.