Коваль вышел из подъезда в великолепном расположении духа. Сев в машину, он опустил стекло, отделявшее его от водителя, неожиданно для себя извинился перед ним «за столь долгое ожидание на этой неимоверной жаре» и добрым голосом распорядился:
– По объездной.
Водитель решил на этот раз не уточнять куда конкретно, чтобы не нарваться на обвинение в тупости, а просто поехал в надежде угадать конечную точку маршрута. Дело шло ко времени ужина и, следовательно, по мнению шофера, следовало держаться в минимуме хода до центра города, где располагались излюбленные рестораны шефа.
Леонтий Щадович прикрыл глаза и решил просто передохнуть минут десять, ни о чём не думая. «Раствориться в самоём себе» – так он определял для себя эти моменты релаксации…
Ровно через десять минут Коваль открыл глаза, достал телефон и набрал номер Максима Устиновича. С минуту телефон пытался наладить контакт, но его коллега с другой стороны никак на это не реагировал, но и не извещал о том, что он вне доступа. Коваль зашёлся злостью, но «айфончик» погладил и убрал в карман. «Целый день убил на решение семейных вопросов этого мудака, а он даже трубку не желает снять. Ну, да пусть так, – мне же проще, – меньше возможных дальнейших неприятностей. Я вопрос подготовил и отзвонился – свои обязанности я выполнил. Хотя в принципе, жаль, конечно же, – такую комбинацию я соорудил. Молодец ты, Леонтий! Не обделил тебя Господь Бог умом! Папочке моему отдельное спасибо!». Коваль закончил рассуждения и хотел уже отдать распоряжение водителю ехать ужинать, как вдруг он ощутил в кармане лёгкую вибрацию. Телефон извещал, что “банкомат” вышел на связь.
– Слушаю, Максим Устинович! – бодро отчеканил Леонтий Щадович. – «Чорт бы тебя побрал! Только настроился на ужин, и на тебе».
– Говори, только коротко, – вылез из трубки ленивый голос.
– Я по поводу поручения. Работа проделана. Результаты есть. Могу доложить.
– Результаты положительные?
– Это может быть только ваша оценка.
– Вот так всегда. Всё должен оценить лично. Без меня они вообще ни на что не способны. – («Э, “банкомат”, а ты это говоришь-то не только для меня. У тебя там и ещё какой-то слушатель имеется. И судя по всему, это женщина».) – Значит, давай так, подъезжай… к Лебяжьему. Полчаса тебе хватит, чтобы добраться.
– Выезжаю. Конец связи.
Коваль опустил стекло и назвал водителю место, куда следует ехать.
– Это езды минут сорок-пятьдесят, – проинформировал водитель.
– С какой стати так долго? Где ты сейчас находишься?
– На пересечении с Московским трактом, – отрапортовал шофёр.
– А почему здесь-то? – уже со злостью потребовал ответа Коваль, выглянув в окно автомобиля.
– Дак я думал, что скоро ужин, поэтому и держусь в десяти минутах от центра.
– Головой надо думать, а не жопой! Вот сколько тебя не учи, а ты ну никак не приспособишься к пониманию простых вещей, – с досадой выпалил Леонтий Щадович и поднял разделительное стекло.
«Да что ж такое-то! Кругом одни болваны! Нет, с таким народом ничего путного не выйдет… И ни о каком повышении зарплаты ты у меня даже и не мечтай!» – Коваль весьма удовлетворился этими раздумьями и закрыл глаза, конструируя будущую беседу с “банкоматом”…
Машина подкатила к заимке на Лебяжьем озере почти через пятьдесят минут – сказались неизбывные пробки, которые начинали душить город после пяти часов вечера. Максим Устинович сидел на веранде и попивал коньяк, удобряя его кофе. Вид у него был не просто недовольный, а скорее даже нетерпеливо-мрачный. Его служебной машины на стоянке не было. «Люсика своего в город отправил» – определил Коваль, выйдя из машины и поднимаясь по ступенькам.
– Если ты думаешь, что у меня есть столько времени чтобы… Давай быстро по делу и отвезёшь меня “в синий дом”… У меня дел ещё невпроворот! – хамовато произнёс Максим Устинович, недовольно посмотрел на подошедшего Коваля и поднялся из-за стола.
– Можем по пути поговорить… в машине, – с готовностью услужить, предложил Леонтий Щадович.
– Нет! Пройдёмся до пирса, – твёрдо сказал Максим Устинович и направился к выходу с веранды. – «С тобой и в преферанс-то лучше не садиться, а не что в такие игры… Ты же явно, мерзавец, запишешь весь наш разговор» – подумал он, спускаясь с лестницы.
– Хорошо, как скажете, – согласился Коваль и пошёл вслед за “банкоматом”. «А побаиваешься ты меня всё-таки! Значит уважаешь. Но это ты зря думаешь, что я все наши разговоры стараюсь записывать. Я это не делаю… почти никогда не делаю» – злорадно размышлял Леонтий Щадович, молча идя по дорожке рядом с Максимом Устиновичем.
– Ну, излагай, – произнёс “банкомат”, остановившись у берега и смотря на воду.
– Есть такое решение… по нашей теме, – осторожно начал Коваль, наблюдая за реакцией Максима Устиновича, она выявилась как нейтрально-благожелательная, и Леонтий Щадович продолжил в той же конструкции изложения. – “Он” намечен, как психотерапевт и массажист… – Коваль вынужден был прерваться, поймав недоумённый взгляд “банкомата”. – Я имею в виду, что этот человек будет обладать необходимыми навыками и риторикой по этим профессиям, но это мои заботы и моя ответственность. – Максим Устинович довольно кивнул и Коваль продолжил. – Я, случайно узнав о вашей озабоченности общим состоянием здоровья вашей супруги, возьму на себя смелость и порекомендую Ларисе Яновне пройти хотя бы одну, ни к чему не обязывающую процедуру у этого специалиста, – в этом месте изложения “банкомат” удовлетворённо поднял большой палец вверх и восторженно посмотрел на Леонтия Щадовича, а тот приободрился и продолжил уже воодушевлённо. – С большой степенью уверенности можно будет ожидать, что… излечение наступит. Коротенько о… финансовой составляющей… – тут на лице Максима Устиновича нарисовалось что-то подобное нестерпимой мигрени, но он всё же мотнул головой, разрешая Ковалю говорить. – Первоначальные единовременные расходы по обустройству кабинета в … – нервный взмах рукой “банкомата” сигнализировал о том, чтобы он был избавлен от этих подробностей, и Леонтий Щадович утвердительно кивнул. – Единовременные расходы составят шесть миллионов рублей, ежемесячные – три с половиной тысячи фунтов… стерлингов, английских – добавил Коваль, помятуя о недавней своей промашке.
Максим Устинович выворотил наружу белки глаз, и ошалело смотрел на Коваля. Тот, молча, пожал плечами и развёл в стороны ладони вытянутых вдоль тела рук, символизируя своё полное недоумение от столь странной реакции Максима Устиновича на такое заманчивое предложение по решению важного вопроса.
«Вот подлец! Это сколько же ты хочешь дополнительно наварить на моих проблемах? Ты же итак… да если б не я… тюрьма – вот твоё жилище, а не дома в Лондоне и в Майами. Давно пора бы тебя… Ладно, мерзавец, сделаешь мне ещё и это дело и уж тогда…» – Максим Устинович не стал додумывать того, что он сделает тогда, а приобнял Коваля за плечи и ласково-подло произнёс ему на ухо:
– Что же так-то? Мы ведь с тобой пуд соли уже съели. Ты ведь, Леонтий, для меня единственный человек, которому я безгранично доверяю и… уважаю, как никого другого.
«Давай, давай ещё и слезу пусти. Да ты, придурок, если вдруг что случись, первым меня и сдашь, чтобы только самому отмазаться» – брезгливо-презрительно подумал Коваль, чуть отстранился от “банкомата”, нежно потискал ладонями правую руку Максима Устиновича и стал говорить, преданно глядя ему в глаза:
– Уложусь в пять миллионов… можно и ещё уменьшить, но тогда я не могу быть уверен в том, что для Ларисы Яновны это будет… одним словом, устроит ли её пребывание в таких условиях… в процессе получения услуг… лечения. Что касается трёх с половиной… тут я совершенно ничего не смогу сделать, потому что эта цифра обозначена… психотерапевтом, и он категорически отказывается её обсуждать. Правда, есть возможность подыскать иного врача или фитнес-тренера, но на это потребуется дополнительное время. А вот, сколько его потребуется… я сейчас озвучить не решусь.
