Выйдя на улицу, мы еще немного постояли, посмотрели на почти ночное небо. То тут, то там загорались звезды. Лично мне домой идти не хотелось, ведь нужно было сообщить новости маме, а я даже представить боялась, как она на них отреагирует. Егор решил за всех, предложив проводить нас до дома.

– Но сначала я загоню в стойло к лошадям мотоцикл. Завтра его заберу.

Он укатил своего железного коня, а мы с Женькой продолжили пялиться на небо.

– Я чувствую, что он жив, Жень. Не знаю, как это объяснить, но я уверена, что с ним ничего фатального не случилось.

– У вас всегда была особая связь. Я раньше даже по-хорошему завидовала вашим взаимоотношениям. И раз ты это чувствуешь, то я уверена – так и есть. Мы его найдем, Вилка. Обязательно найдем.

– Конечно найдем! – вклинился между нами Егор, обнял обеих за плечи, и повел в сторону дома.

Мой дом стоял первым на нашем пути. Однако Егор посильнее обнял меня за талию и буквально потащил мимо, шепнув на ухо: «Проводим Женю». Женька такому повороту совсем не удивилась. И, как только мы довели ее до калитки, быстро чмокнув меня в щеку и махнув Егору «пока», «сделала ноги». Мы повернули обратно.

Ночь уже вступила в свои права, и на улице похолодало. Все-таки начало августа. "…Уже не лето", – как говорят в народе. Подул холодный ветерок, и я поежилась. Егор стянул с себя футболку и накинул мне на плечи, завязав на груди. А я, как завороженная, уставилась на кубики пресса. Он не был перекачанным качком, фигура была развита гармонично, по всему торсу прорисовывались мышцы, как раз такие, как мне нравится – всего в меру. Неожиданно для самой себя я протянула руку и провела ладонью по рельефной груди. Егор втянул воздух сквозь зубы, шагнул ближе, и аккуратно поднял мое лицо за подбородок. Мой взгляд остановился на его губах, медленно приближающихся к моим. Слишком медленно. Он словно шел по тонкому льду и от каждого шага зависела его жизнь. Я потянулась ему навстречу (плевать, что он обо мне подумает, я хочу этого поцелуя). Егор несколько раз нежно коснулся моих губ своими, словно пробуя их на вкус, затем еле ощутимо провел по ним языком. От этого прикосновения мои губы слегка приоткрылись. Он втянул мою нижнюю губу, то нежно посасывая, то поглаживая языком, и мне вдруг нестерпимо захотелось сделать тоже самое с его верхней губой….

Не знаю сколько мы целовать – мозг у меня полностью отключился. Но, когда мы, наконец, смогли оторваться друг от друга, я была счастлива, как дура – забыла обо всем. Что ж, мой первый в жизни поцелуй получился потрясающим. Но надо было возвращаться в невеселую действительность. Егор довел меня до двери дома и еще раз поцеловал. На этот раз не так долго, но более чувственно. Шепнул: «Не хочу тебя отпускать, но тебе нужно отдохнуть». Чмокнул в кончик носа, и сбежал с крыльца. У калитки обернулся и сказал:

– Я буду называть тебя Летта. Ты не против? У такой необычной девушки имя должно быть соответствующее.

Я согласно кивнула, и он исчез в темноте. Еще немного постояла на крыльце, потрогала губы пальцем, словно стараясь запечатлеть в памяти новые ощущения. Улыбнулась, и шагнула в дом. И тут с плеч упала футболка Егора. Подхватив ее, я прошла в кухню-гостиную. Мама сидела за столом, закрыв лицо руками. Любовные флюиды улетучились моментально.

Мы проговорили с ней почти всю ночь. Сначала я рассказала о результатах поиска, максимально смягчив те места, на которых у меня подкашивались ноги. А потом, чуть помолчав, решилась рассказать о Егоре и нашем первом поцелуе. Мама внимательно меня слушала, и еще более внимательно за мной наблюдала. Когда я закончила, она обняла меня за плечи и сказала:

– Моя девочка влюбилась. Я так за тебя рада. И очень хочу, чтобы тебе повезло так же, как мне повезло с твоим папой. – И заплакала.

Этой ночью я поняла ее чувства по-настоящему.

Под утро мы наконец разошлись по своим кроватям. И я практически сразу уснула, предварительно подложив под щеку футболку Егора.

Утром нас вновь ждали не самые приятные новости: экспедицию свернули. А это значит, что следов моего отца не нашли. Последняя стоянка действительно оказалась последней. Я отказывалась верить в гибель папы. Ведь я действительно чувствовала, что он жив. Быть может оступился, ударился и потерял память. И теперь сидит в какой-нибудь глухой таежной деревне, не знает ни – кто он, ни – откуда. В ответ на эту мою версию специалист из службы спасения заверил, что все таежные населенные пункты уже оповещены, отца нигде нет. И добавил, что вертолет продолжит облет тайги еще несколько дней. Но и эти несколько дней не принесли положительного результата.

III

В маме что-то надломилось. Я поняла это по потухшему отрешенному взгляду. Она весь день могла сидеть и смотреть в одну точку. Я пыталась ее растормошить. Говорила, что не верю в гибель отца, предлагала прислушаться к своей интуиции, ведь у них такая неземная любовь, они должны чувствовать друг друга на расстоянии. При этих словах, она с тоской посмотрела на меня и произнесла:

– В том то и дело, что не чувствую.

Пошла легла на диван и больше с него не вставала. Она отказывалась от еды, и практически со мной не говорила. Я уговаривала, кричала, ругалась. Все тщетно. Вызвала врачей. Они ее чем-то обкололи, и она уснула. Пообещали, что проснется другим человеком. Ошиблись. Так прошла неделя, мама «таяла» на глазах. Снова вызвала бригаду Скорой помощи. Те забрали ее в больницу, положили под капельницу. Не помогло. Тогда было назначено полное обследование, в результате которого выявили злокачественную опухоль в головном мозге, которая увеличивалась с катастрофической скоростью. И это на фоне того, что мама за всю свою жизнь практически не болела, систематически проходила профилактическое обследование, которое никаких отклонений не выявляло. Вся наша семья вела здоровый образ жизни. Из спиртного только легкое вино на праздник, никакого никотина, здоровое питание, чистый таежный воздух и умеренные физические нагрузки. Пожилой доктор в беседе со мной сказал:

– Человеку важно иметь то, ради чего хочется жить. Тогда и болезни отступают. Твоя мама, похоже, свой «якорь» потеряла.

Я в буквальном смысле поселилась в больнице. Нам выделили отдельную палату, я ухаживала за мамой, все время пытаясь до нее достучаться, показать, как она мне нужна, но увы. Возможно, она и осознавала все это, но болезнь уже была сильней, опухоль быстро прогрессировала.

Она «сгорела» за два месяца. Врачи сказали, что при такой опухоли это рекордно много, видимо организм был крепкий.

Как хоронили маму я помню плохо. Так как близких родственников у нас не было, с организацией похорон вызвались помочь работники охотхозяйства и Женькины родители (Женьку они отправили в Москву на учебу, сразу после окончания поисков моего папы). На кладбище ко мне подходили какие-то люди, что-то говорили, но я ничего не понимала, и не воспринимала. До тех пор, пока не почувствовала такое теплое и родное прикосновение. Со спины меня обнял Егор. Я развернулась, уткнулась ему в грудь и разрыдалась. Наружу хлынули все те чувства, которые я так старательно засовывала поглубже все это время: боль, обида, страх, растерянность, одиночество. Когда проревелась, оказалось, что на кладбище остались только мы вдвоем. Я подняла заплаканные глаза на Егора:

– Где ты был? Мне так тебя не хватало.

– Летка, родная, я нефтяник, работаю на платформе, вахтами по полгода. На следующий день, после нашего первого поцелуя меня срочно вызвали на работу – мой сменщик получил тяжелую травму, вот меня резко и выдернули. Забрали на вертолете. Даже попрощаться с тобой не успел. Я там с ума сходил: не знал как ты, нашли ли твоего отца? А потом со мной связался Кирилл и рассказал, что у вас случилось. Я готов был в плавь к тебе добираться. А тут как раз к нам комиссия прилетела. В общем я договорился с пилотом вертолета. Понимающий мужик оказался. Он согласился меня доставить сюда и обратно. Так что я ненадолго.