В десять часов вечера г-жа Шармэ возвратилась уже домой.

– Господи, – шептала она, – прости меня и дай силы довести до конца начатое… я должна его спасти!..

Вскоре после ее прихода раздался в прихожей звонок, затем явился в будуар маленький грум г-жи Сент-Альфонс и подал Баккара письмо; она с нетерпеливою поспешностью открыла его и прочла:

Письмо это, возвратившее Баккара всю энергию, было немедленно сожжено.

– Хорошо, – сказала она груму, – можете идти. Затем она позвонила горничной и велела помочь ей раздеться. Завернув волосы в фуляровый платок, надев ночной капот и атласные туфли с красными каблуками, она отправилась в нижний этаж своего дома, в кабинет барона д’О, выходивший в сад. Она предполагала, что молодой иностранец явится к ней через сад, с помощью лестницы, приставленной к наружной стене, поэтому она и сошла в нижний этаж, чтобы освещенным окном привлечь внимание этого искателя приключений.

Действительно, спустя четверть часа в саду послышался шум и затем легкий стук в окно.

Это был, конечно, иностранец – молодой повеса.

Баккара взглянула в окно и совершенно хладнокровно проговорила:

– Войдите, граф, не стесняйтесь. Если вы решились перелезть через забор, то, должно быть, с тем, чтобы пробраться и в окно.

Граф растерялся, но так как в голосе Баккара не слышалось ни гнева, ни насмешки, то он решился спрыгнуть в кабинет.

Она заперла окно, задернула занавески и, указав незнакомцу на стул, сама грациозно уселась на диване.

– Граф, – проговорила она, – я знаю о цели вашего рискованного посещения…

– Сударыня, я…

– Пожалуйста, не удивляйтесь, а лучше выслушайте меня. Вам двадцать лет, не правда ли?

– Да, – отвечал граф, улыбаясь.

– Мне, – продолжала Баккара, – двадцать семь; я прочла уже книгу жизни; вы только начинаете ее читать. Это преимущество дает мне право говорить с вами как с учеником; вы согласны с этим?

Граф поклонился.

– Так слушайте меня. Вам указали на меня как на женщину, ни во что не верующую, ничего не любящую и от которой погибают несметные богатства. На это вы отвечали: мне двадцать лет, я богат – и эта женщина должна меня полюбить!.. Не правда ли?

– Правда, – отвечал граф.

– Вы ошиблись, – решительно произнесла Баккара. – Я не могу вас любить и не хочу разорять.

– Простите, меня, – прошептал граф после короткого молчания, – но я вас люблю!..

– Дитя, – произнесла она с горькой улыбкой, – взгляните на меня хорошенько: я бедная женщина, разбитая жизненными невзгодами, состарившаяся от разрушительного действия необузданных страстей, женщина, играющая роль выше своих сил, которая просит вас как благородного дворянина сжалиться над ней…

Глаза Баккара оросились слезами.

– Вы правы, – сказал глубоко тронутый граф, – я действительно ребенок, который по своей глупости, быть может, огорчил вас.

– Граф, – прервала его Баккара, – можете вы мне поклясться честью дворянина в том, что все, что будет сказано здесь сегодня ночью, останется между нами тайною до гроба?

– Клянусь, – спокойно отвечал граф.

– Наружность ваша говорит в вашу пользу: я вижу вас в первый раз, но что-то мне говорит, что вы благородный, прямой человек и что сделаетесь моим другом.

– Располагайте мной, приказывайте… для вас я готов на все…

– Посмотрим, – сказала Баккара, – потому что я потребую от вас, быть может, слишком большой жертвы…

– Жизнь моя принадлежит вам!..

– О нет! Я попрошу у вас гораздо меньшего… Друзья ваши и вы, граф, жестоко ошиблись, предполагая, что я могу любить вас или даже позволить вам любить себя. Я ничего не могу для вас сделать, – почему – это моя тайна.

Граф побледнел, и на лице его отразилось сильное недоумение. Баккара заметила это.

– Послушайте, – сказала она, – хотите ли вы действительно быть моим другом?

– Неужели вы сомневаетесь в этом?

– И будете мне во всем повиноваться?

– Что только прикажете.

– В таком случае я решусь на то, что в глазах света и ваших товарищей я буду вашей любовницей, и вы будете здесь как у себя дома.

– Я вас не понимаю, – сказал граф.

– Это, конечно, удивляет вас, что женщина хочет быть скомпрометирована, оставаясь в душе и на деле добродетельною, между тем как все женщины делают это наоборот. Но объяснить эту странность я вам не могу, ибо это моя сокровенная тайна, которую впоследствии я вам, быть может, и открою.

– Я слепо буду повиноваться вам, потому что в вашем кротком взгляде, в вашем взволнованном голосе я угадал страшное горе. Душой я еще действительно ребенок в сравнении с вами, но сумею преобразиться в человека с сильною душою, если это нужно будет для оправдания вашего ко мне доверия и доказательств вам искренней дружбы. Впрочем, кто может знать, – проговорил он трепетным голосом, – быть может, когда-нибудь…

– Бедное дитя, – прервала его Баккара, грустно покачивая головой, – если я сохранила еще наружную оболочку молодости и обманчивую внешность жизни, полной аромата, то – увы! – сердце мое уже очерствело, душа истомилась – и я неспособна более любить. Будьте моим другом и не просите у меня ничего более.

Молодой граф встал перед нею на колени, молча взял руку и поцеловал ее. Баккара в это время наклонилась и с материнским чувством поцеловала его в лоб.

– Теперь, – проговорил граф, вставая, – считайте меня своим верным рабом, который по одному вашему знаку пойдет в огонь и в воду.

– Благодарю, – прошептала она, – я чувствую, что вы меня угадали. Подождите меня здесь одну минуту, – прибавила она, удаляясь.

Она пошла в свой будуар и через несколько времени вернулась, держа в руках бумагу.

– Потрудитесь принять этот вексель в сто тысяч франков на имя моего банкира, – обратилась Баккара к графу.

– Зачем? – спросил он, отступая на несколько шагов назад.

– Вы ведь должны будете присылать мне подарки, так как в глазах света я буду…

– Вы смеетесь надо мной.

– Нисколько. Примите только этот вексель.

– А потом?

– Завтра вы пришлете мне подарок… ну, хоть пару лошадей, браслет, ожерелье, которое я вечером надену.

– Я не возьму от вас этих денег. Я буду счастлив, если…

– Вы забываете, – прервала его Баккара, – что предложили быть мне другом и что при этом условии я не могу принять от вас даже булавку.

– Это правда, – сказал граф Артов, немного подумав, – простите меня…

Затем он взял вексель из рук Баккара и спрятал его в бумажник.

– Итак, при людях я буду обращаться с вами так, что все будут уверены, что вы вскружили голову непобедимой Баккара.

Слова эти напомнили графу о пари, которое он держал в клубе несколько часов тому назад.

– Ах да! – проговорил он. – Я должен предварительно испросить у вас прощения и затем признаться кое в чем, лично вас касающемся.

– Прощаю заранее. Говорите.

– Дело в том, что я был настолько самоуверен, что поклялся, что вы будете моей…

– Ну, что же, – сказала Баккара, улыбаясь, – будьте уверены – я вас не выдам.

– Это еще не все, если позволите, я скажу остальное.

– Я вас слушаю.

Тут граф подробно рассказал сцену, происходившую между Шерубеном и им.

Баккара слушала его спокойно, но когда он произнес имя Шерубена, она вдруг побледнела.

– Я начинаю думать, – проговорила она трепетным голосом, – что вас привело сюда само Провидение.