Двейн практически повис на стене. Воздуха не хватало, он никак не мог сделать полный вдох, от чего голова мгновенно поплыла. И дело было даже не в рёбрах, вернее не только в них. Боль, отчаяние, злость — всё это обрушилось на него лавиной, накрыло с головой, лишая последних сил и рассудка. Он почувствовал, как на глазах выступили предательские слёзы. Остатки сил ушли на то, чтобы сдержать их. И ощутив настойчивый толчок в спину, парень двинулся вперёд по коридору, цепляясь за стену. В голове отчаянно стучало: «Зачем? Как она могла? Зачем пошла к ней, и что та потребовала взамен? На что она пошла? Что пообещала? Что отдала? Чем расплатилась за его свободу?» Слёзы обиды и отчаяния душили его, не давая дышать. «А доктор? Как он разрешил ей? Как позволил? Он же обещал?» — Двейн простонал и сжал зубы.
Эта дорога по тёмному, сырому, вонючему коридору показалась ему бесконечной. Цепляясь за стену и прыгая практически на одной ноге, он упрямо двигался вперёд, и как ему сейчас казалось, это была дорога на его личный эшафот, на котором придёт конец всем его надеждам и мечтам. И когда он наконец переступил порог тюрьмы, то мгновенно задохнулся от свежего воздуха, а глаза, уже привыкшие за эти дни к полумраку, теперь никак не могли привыкнуть к свету, до боли и слёз. Парень потерялся в пространстве, не понимая, куда ему идти дальше. И тут услышав сзади отборные ругательства, почувствовал, как его грубо схватили за плечо и поволокли к воротам.
— Давай, двигай ногами. Посмотри, какие девочки тебя дожидаются. Эх, я бы не отказался провести с ними вечерок, — и с силой выпихнув его в открытую дверь, пробурчал, — Почему дуракам всегда везёт?
Двейна трясло, а глаза всё никак не могли привыкнуть к свету. Нещадно болели рёбра и поэтому, когда к нему на шею кинулась Эбби, парень еле устоял на ногах, с размаху прижавшись спиной к забору. Он сразу понял, кто кинулся к нему в объятия. Свою любимую девочку он ни с кем не перепутает.
Измученная Эбби не могла поверить, что Двейн стоял перед ней. Она рыдала в голос, уткнувшись ему в грудь, а потом отстранилась, и не переставая плакать, нежно гладила его по лицу, волосам, рукам.
— Вей, любимый, это и правда ты? — сквозь рыдания шептала она, — Это сон. Я не могу поверить.
А потом она принялась нежно целовать все те места, которых только что касалась.
— Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя… — без остановки шептала она как заведённая.
Двейн задохнулся от эмоций. Всё, казалось, что за воротами тюрьмы его последние силы кончились. И он тоже разрыдался, уже не в силах сдерживаться. Он крепко прижимал Эбби к себе, и плакал, уткнувшись ей в макушку, а спустя время нагнулся и со стоном зашептал ей на ухо:
— Дурочка, какая же ты дурочка. Зачем? Зачем ты пошла на это? Глупенькая, что ты пообещала взамен, чем пожертвовала? Я же, — он плакал, — Я же не смогу жить, зная, что ради меня ты…
Эбби не дала ему договорить, приложив ладошку к губам, а потом глядя ему в глаза, быстро сбивчиво зашептала в ответ, всхлипывая:
— Я ничего… я была готова на всё… чтобы тебя… Я не могу без тебя жить, дышать не могу… я просила, умоляла… я всё предлагала… но она так без всего… помогла…
Двейн непонимающе смотрел на неё полными слёз глазами. Эбби почувствовала, как напряглось его тело и в отчаянии зашептала, уткнувшись ему в шею:
— Все эти дни я думала, что лучше бы ты не встречал меня. Я принесла тебе только страдания и боль, загубила твою жизнь. А потом я поняла, что я теперь не выживу без тебя, не выживу.
Эбби в отчаянии поняла, что не сможет сейчас ему всё объяснить, как они смогли вытащить его, про Бетси, как и почему она. Она с испугом смотрела на него.
— Ты мне не поверишь сейчас, но был один шанс на миллион, чтобы спасти тебя, только один, и Бетси, она… — девушка бессильно разрыдалась.
Двейн уже ничего не понимал, он как пьяный еле стоял на ногах.
Бетси всё это время стояла в стороне у экипажа. Сказать, что она чувствовала себя неловко, это ничего не сказать. Неловкость? Она уже и забыла, что это такое. Развернуться и уехать сейчас она не могла, видя, что они оба еле стоят на ногах. Но куда она могла их отвезти? К себе в бордель? Вряд ли они согласятся, да и возится с ними она не собиралась. Внутренний голос подсказывал ей, что совсем скоро сюда должен примчаться знакомый всем доктор.
«Вот пусть Джастин с ними и нянчится. Развели тут детские сопли, аж тошно», — Бетси старалась на них не смотреть, нервно притоптывая маленькой ножкой и кутаясь в плащ от сырости. И только охранник, всё это время бестолково нарезавший круги вокруг экипажа, с удивлением увидел набежавшие на глаза хозяйки слёзы, которые она отчаянно хотела скрыть. На мгновение он застыл от увиденного, но тут же почувствовав на себе строгий испепеляющий взгляд, отпрыгнул в сторону.
Биатрис старалась не слушать о чём они говорят. Она понимала, что это слишком личное, но обрывки фраз всё равно до неё долетали. Надолго её, как всегда, не хватило, и резко развернувшись и сделав пару шагов в их сторону, она с раздражением выпалила:
— Господи, да не трогал её никто. Кому она нужна с пузом-то? — а потом поймав на себе ошарашенный взгляд парня, быстро добавила, — и денег с неё никто не брал, а наоборот ещё и свои отдала, между прочим заработанные, — последние слова она пробурчала себе под нос, а потом развернулась и быстро отошла в сторону к экипажу.
Двейн устало закрыл глаза. Он ничего не понимал, но почему-то сейчас поверил Бетси. С его Эбби всё в порядке. Всё, что сейчас происходило было похоже на сон, и парень всё никак не мог поверить в происходящее, наконец выдохнуть и хотя бы немного расслабиться. Так не бывает. Он уже отчаялся и смирился со своей участью. И тут? Никто никогда не делал ради него ничего подобного. Всегда один против всего мира, против судьбы, против всех. Никогда ни у кого он не просил помощи, даже не надеялся на неё. А теперь… Сначала доктор помог им, а теперь Бетси? Как? Почему? За что? Двейну показалось, что он сходит с ума. Сейчас он был не способен во всём этом разобраться. Потом, всё потом. А сейчас до него всё-таки начало доходить, что всё это происходит наяву, что он свободен, что держит сейчас в своих руках любовь и смысл своей жизни.
Двейн осторожно поднял её голову за подбородок и страстно приник к её губам. Этот долгий, страстный, требовательный поцелуй давал ему сейчас возможность поверить в то, что всё происходящее — это реальность, и что он не проснётся со стоном разочарования. Эбби еле держалась на ногах. Ощущение его близости и тепла переполняли её душу счастьем. От этого чувства у неё перехватило дыхание и казалось, что сердце вот-вот остановится. А от его страстного и требовательного поцелуя голова её поплыла окончательно, и чтобы не упасть, Эбби крепче неосознанно обхватила его, теснее прижимаясь к нему. Застигнутый врасплох, Двейн простонал от резкой боли, полоснувшей огнём по рёбрам, непроизвольно прижав руку к груди. Эбби мгновенно отстранилась, со страхом заглядывая ему в глаза, и увидев, как он побледнел, еле слышно дрожащим голосом прошептал:
— Прости, милый, прости. Тебе больно? — она коснулась его дрожащими пальцами, не отрывая испуганно взгляда от его лица.
Устыдившись своей минутной слабости, Двейн обнял её, снова прижимая к себе, и попытался отшутиться:
— Всё в порядке. Это от волнения. Я просто так давно не обнимал тебя, — он уткнулся ей в макушку, утопая в любимом, родном аромате её волос. На его глаза снова навернулись слёзы. Все эти дни это снилось ему по ночам, лишая рассудка и выжигая душу дотла, а сейчас всё это стало реальностью. Он чувствовал, как его девочка всё ещё дрожит всем телом, слышал её всхлипы. Она осторожно прижалась к его груди и тихо плакала. Двейн чувствовал, что уже устал опираться на больную ногу, и перед тем, как хромая переступить, и опережая новую порцию её паники и слёз, сказал:
— Эбби, детка, посмотри на меня, — и дождавшись пока она робко поднимет на него мокрые от слёз глаза, осторожно вытер слезинки на её щеках и дрогнувшим голосом продолжил, — Ну хватит плакать. Ты же знаешь, что я не могу видеть твои слёзы.