Адлард бросил обеспокоенный взгляд в сторону чужого экипажа.

— Да что с ней случится? Не съем я её. Выжила же она у меня как-то девятнадцать лет. Это у вас она то болеет, то умирает.

— Да ты не женщина, а какой-то главарь разбойников, — не выдержал слуга.

— Эй, ты что мне тыкаешь? Мои предки между прочим в родстве с королем. В дальнем, правда, — она усмехнулась, — Жить надоело?

Сзади подтянулся вернувшийся охранник и угрожающе шагнул в сторону слуги.

— Тише. Не трогай его, пускай живёт, — снова усмехнулась Бетси, — ещё пригодится. Как же наш дорогой Джастин останется без няньки? — а потом строго подытожила, — Так, всё давайте разъезжаться. Итак торчим тут уже полдня на виду у всех, как бельмо на глазу, — и быстро нырнула в экипаж.

Как только экипаж тронулся, Бетси устало откинулась на спинку сиденья. «Боже, как же я устала. Быстрее бы всё это уже закончилось. А что потом? Заставили меня почувствовать себя кому-то нужной, а потом снова поставят на место».

Эбби видела, как дрожат её руки, и подняв на неё глаза, тихо спросила:

— Как?

— Какая разница, — устало ответила Бетси.

Эбби раньше никогда не видела её такой, настоящей и открытой, без напускного цинизма и желчи. Откуда-то из складок своего платья Бетси выудила миниатюрную фляжку.

— Спасибо. Я даже не знаю, как тебя благодарить.

— Ну только не начинай. Ты же знаешь, как я ненавижу все эти сопли, — дав себе слабину, она снова стала сама собой. — И вообще, мы его ещё не вытащили. Будешь? — она протянула девушке фляжку. Та отрицательно покачала головой.

— Ну как знаешь, — и сделав сама пару глотков, спрятала фляжку и бросила быстрый взгляд на Эбби, — Эй, что-то ты совсем зелёная. Если плохо, скажи, остановимся, а то потом убирай тут за тобой.

— Всё нормально.

— Ну тогда дыши ровно и водички там вон попей, а то супруг не признает, — а потом неожиданно развернулась к ней, — Всё, выдохни. Если бы ты только знала, как ему повезло. Кто бы рассказал мне раньше, никогда бы не поверила, — а потом легонько толкнула Эбби плечом, — Да не трясись ты. Теперь мы его точно вытащим, даже если придётся разобрать эту чёртову тюрьму по кирпичу.

Эбби смотрела на неё во все глаза, как на нового, незнакомого ей человека, и не в силах больше сдерживать свои эмоции, она кинулась в объятия к тётке, уткнулась ей в шею и разрыдалась. Бетси опешила от таких бурных проявлений чувств.

— Спасибо. Спасибо. Я знаю, что это для тебя… что тебе стоило…

Бетси так и замерла с поднятыми руками, а потом поколебавшись, как-то неуклюже и неуверенно приобняла девушку и еле касаясь успокаивающе похлопала её по спине.

— Всё-то ты знаешь. А раз знаешь, то и помалкивай. Кто старое помянет, тому и… ну ты поняла меня, — и как-то неуклюже смутившись, скомкано сказала, — Ну хватит уже, успокаивайся давай. Мальчик твой там и так натерпелся.

Бетси была сбита с толку тем, как просто это было, обнять и пожалеть её, и ни один кусок при этом от неё самой не отвалился. Но было поздно. Как ей сейчас казалось, для всего хорошего в её жизни было уже слишком поздно. И винить в этом кроме себя было некого.

«Проклятый алкоголь. Всего два глотка, а глаза уже на мокром месте. Пить мне совсем нельзя», — она украдкой смахнула слезу.

***

Такого физического и морального штурма тюрьма не испытывала, казалось, с момента её постройки. За несколько минут Бетси умудрилась убедить начальника тюрьмы, что он не только держит в клетке невиновных людей, но и что гореть ему за это в аду. Но куда больше его напугало заявление Бетси о том, что если он немедленно не отпустит Уэлби, двери её «благословенного» дома будут для него закрыты навсегда. При этом она тыкала ему в физиономию бумагой, подписанной самим губернатором.

«Надо, так надо. Мне-то что? Одним больше, одним меньше. Да и этот Уэлби мне уже осточертел. Половина города сюда прётся. Сначала доктор за грудки тряс, теперь эта «благословенная» тычет бумагой в лоб. Мне уже порядком надоел весь этот цирк. Пусть забирают этого полоумного, такого же, как и они, и проваливают отсюда все вместе к чертям».

Но распоряжение выпустить этого счастливчика он отдал только тогда, когда выпроводил эту неугомонную Бетси на улицу, ждать там, и получил от неё клятвенное заверение, что его по-прежнему будут пускать в её бордель.

А в это время Двейн сидел на полу, устало прислонившись спиной к холодной стене и глядел пустым взглядом перед собой. «Почему за ним никто не приходит?» Он был плохо осведомлён, как это всё должно происходить, но в чём был точно уверен, что кормить его неделями тут никто не будет. Судьба его предрешена. Зачитают решение судьи, закуют в кандалы и вперёд, — Двейн устало потёр запястья, — «Вот уж не думал, что буду ждать, когда меня закуют в кандалы». С одной стороны, сердце его рвалось на части от того, что его Эбби была всё ещё здесь, совсем рядом с ним, а с другой, обезболивающее, которое оставил доктор, кончилось, и рёбра болели нещадно. Поэтому лишний день, чтобы отлежаться и не умереть по дороге, ему бы точно не помешал.

Из невесёлых мыслей его выдернула трижды проклятая ржавая щеколда. Она ему теперь всю жизнь будет снится по ночам. Увидев входящего тюремщика, в голове Двейна пронеслось: «Как говорится, не успел подумать».

— Вставай, чего расселся? Ещё бы разлёгся. Сидят отдыхают, а тут весь зад уже с утра в мыле.

Двейн медленно поднялся по стене.

— Слышишь, хромой, давай двигай на выход.

Парень растеряно замер.

— Зачем? А кандалы?

— Иди, говорю на выход. Много вопросов задаёшь.

Двейн непоримающе оглядывался. «Что они задумали?»

— Нашли дурака? — как можно спокойнее сказал он, — Я сейчас за порог переступлю, а вы меня до смерти забьёте, сказав, что при попытке побега.

— Да ты правда дурак, — тюремщик подошёл к нему вплотную, — Зачем усложнять? Мы тебя если надо, и в камере прибьём, делов-то.

Он был прав и Двейн уже ничего не понимал.

— Проваливай. Отпускают тебя. Совсем, — он потряс перед носом парня пальцем, — За всё время, что я тут стерегу, на моей памяти такого не было, но это факт. Слух прошёл, что бумага пришла с печатью губернатора о твоём помиловании. Ты оказывается, у нас птица важная, так что прости, если мы тебя помяли. Ты зла-то на нас не держи. Сам виноват, — он похлопал парня по плечу.

— Ничего не понимаю. Ерунда какая-то. Может меня перепутали с кем? Откуда вообще обо мне губернатор узнал?

— А я почём знаю. Проваливай, пока отпускают. И сходи свечку поставь всем святым. На моей памяти отсюда два выхода всегда было: или на каторгу, или в могилу. Считай, второй раз родился.

Двейн по-прежнему стоял на месте, пытаясь хотя бы что-то понять, но в голову ничего не шло.

— Слушай, давай я тебя отсюда выведу, а ты там стой потом хоть весь день. Некогда мне.

— Ну скажи хотя бы кто бумагу-то привёз? Доктор?

— Ага, доктор, — хохотнул охранник, — Бетси, собственной персоной и привезла. Знаешь такую? А теперь стоит во дворе, тебя дожидается.

Глаза Двейна стали в поллица. Расценив это по-своему, тюремщик охотно продолжил:

— Ну что пялишься-то? Ну есть там у тебя мамка, сестра или жена? Кто там за тебя мог похлопотать? Знатно кого-то твоя девочка уважила, что аж сам губернатор бумагу подписал. Бетси она толк в сладких девочках знает. Только вот ума не дам, что там у твоей такого должно быть, чтобы тебя отсюда вытащить?

Кровь мгновенно ударила парню в лицо, и он схватил охранника за грудки.

— Да ты что? Ополоумел что ли от радости? — охранник с силой оттолкнул его.

Удар пришёлся по многострадальным рёбрам, от чего Двейна согнуло пополам, а в глазах потемнело. Увидев это, охранник прорычал:

— Эй, слышишь ты, дурень, подыхать будешь на улице, мне тут мертвяки не нужны.

И рывком потянул плохо соображавшего от боли парня к выходу и вытолкнул его в коридор.

— Тащат сюда всякий сброд, а мне потом тягай их на себе.