Бадоев потрясенно матерится, замерев внутри меня, давая мне возможность хоть немного привыкнуть к его размеру, к его длине и толщине.
Громов же старается отвлечь меня жаркими поцелуями груди, но мне сейчас вообще не до этого.
– Помоги ей, *пта! – хрипит Бадоев своему подельнику, которого колошматил совсем недавно.
И Громов… вернее его рука скользит вниз, туда, где мои складочки заполнены до основания. Его шершавые пальцы отыскивают горошину и… начинается феерия! У меня искры из глаз от удовольствия. Я мало что вижу перед собой. А соображаю еще меньше. Просто в какой-то момент желание настолько ослепляет меня, а удовольствие бьет в мозговой центр эндорфинами, что я лишь жалобно стону, не желая чтобы это безумие когда-нибудь заканчивалось… Я даже не понимаю, в какой момент они меняются, и меня уже заполняет собою Громов. Так остро. Так ярко. Так горячо. Так неистово и нежно одновременно. Они понимают, что я уже не соображаю ничего. Хорошо, если у них еще сохранились хоть какие-то остатки разума… Но это вряд ли… Все так закрутилось, перемешалось, переплелось в сплошной комок удовольствия.
На очередной волне наслаждения я сдаюсь. Я настолько устала сегодня, так перенервничала, что мозг просто отключается, погружается в сон, независимо от того, что со мной делают эти два опасных мужчины.
Дальше мое воспоминание представляет собою дырявое лоскутное одеяло: вот меня внимательно осматривают на предмет повреждений, потом вытирают чем-то прохладным и влажным. Кто-то из мужчин жертвует своей рубашкой и меня запелёнывают в нее, как маленькую. Опускают на широкое кожаное сидение автомобиля.
Шепчут слова нежности и прочую любовную дребедень. Целуют по очереди в распухшие от диких жадных поцелуев губы. Откуда-то материализуется плед, меня сверху накрывают и им. Советуют отдыхать. Всё ощущается словно через кусок ваты. Через пелену сна. Они курят. Оба. Расслабленно и глубоко затягиваются сигаретами. И что-то негромко выясняют меж собой. Мне не интересно. Я просто умру, если не посплю сейчас.
Над лесом занимается кромка рассвета. А у меня сегодня экзамен… – это последнее о чем я успеваю подумать. У Громова экзамен. В Университете. Ну и похер! Если бы я знала, что меня ждет потом, то не была бы сейчас такой беззаботной. Хотя… вру! В том состоянии, что я пребываю после двойного безумства, я бы чисто физически не смогла ничего поделать.
***
– Ты где была?! – накидывается на меня Катька, едва я защелкиваю за собой дверь на замок.
Видок у меня конечно фееричный – в огромной мужской рубахе на босо тело, соски торчат, натертые шершавыми пальцами обоих мужчин. Шпилька от сломанной туфли в руках, тушь растеклась под глазами, волосы растрепанные… Засосы, эти неандертальцы оставили по всюду, на самых видных местах, и ни чем их не скроешь… губы распухли от бесконечного терзания. И верхние, и нижним губкам тоже досталось по самое небалуй! Там саднит немного и потягивает. Как при месячных… Надеюсь эти варвары ничем меня не наградили, потому что хоть и кончали они не внутрь, на сколько я помню, но это никак не защитит от всякой заразной бяки!
Катька окидывает меня внимательным взором, а потом на ее лице появляется откровенный ужас:
– Щлащтен, тебя ижнащиловали?! Мучали?
Да, и еще как мучали! Пытали удовольствием! Нанизывали на свои внушительные дубины, вторгались. Вколачивались. Едва ли не померло от серии крышесносных оргазменных вторжений мое девственное до этих зверей бедное тело. Но знать об этом Катьке не нужно. Вот совсем не нужно!
– Нет, Кать, пусти! – требую я, хватаясь за звенящую от боли и похмелья голову. – Я в душ. Кофе мне свари покрепче, а то сейчас на экзамен идти!
– Какой экжамен, Щлащтен?! Ты в каком щощтоянии?!
– По математике… ах… – кривлюсь я от физической боли, которую мне доставляет лишь одна мысль о предстоящем тестировании.
Не слушаю Катьку, тащусь в ванную комнату. Закрываю дверь перед ее любопытным носом. Пробегаю мимо зеркала. На себя сейчас лучше не смотреть. В дУше замечаю, что промежность все еще немного кровит. Еще бы! Эти двое хоть и пытались сдерживаться, но все срывались на безумные скачки, да я и сама отдавалась процессу полностью.
Ох… направляю прохладную воду на припухшие пылающие лепестки. Перед глазами мелькают картинки, одна пошлей другой. Ну все, хватит! Выключаю напор. Итак уже лишилась девственности сразу с двоими! Не хватало еще игры с насадкой от душа устраивать!
А вообще моим хм… партнерам нужно отдать должное! Да, они воспользовались моим невменяемым состоянием, но они не выкинули меня по дороге, не избили, не изнасиловали (всё же, как ни крути, все у нас случилась по одному желанию. Только не обоюдному, а одному на троих). Они выспросили у меня, полувменяемой адрес, и привезли прямо к подъезду обшарпанной пятиэтажке на окраине города.
Бадоев все пытался засунуть деньги в карман собственной рубашки, что надел на меня, но я отчаянно сопротивлялась, кроя их на чем свет стоит. Я что им шалава, чтобы за такое деньги брать?! Но, похоже именно шлюхой они меня и посчитали. Оба. Раз не постеснялись оттрахать и пытались баксы засунуть. Громов же порывался проводить, но я наврала ему про ревнивого мужа и троих детей. Ректор лишь хмыкнул на это скептически, но настаивать не стал – ему тоже надо торопиться в университет по логике вещей.
Какая бы Катя не была безалаберная, но она сейчас стоит и варит мне кофе в старой, видавшей виды турке.
– Щадищь, Щлащтен, я щейчаш бутеров тебе щварганю! – как описавшаяся на дорогие туфли кошка, метет она хвостом.
– Не надо, кофе только дай, Кать! И аспирину!
– Щаш! – Катя ловко наливает мне крепкий ароматный напиток, лезет куда-то в ящик. Кидает мне упаковку алкозельцера. – Вот, это получше ащпирина будет!
И почему я не удивлена, что у сестры имеется данный препарат в аптечке?
– Пощтинор дать? – заботливо интересуется сестричка.
Наверно, надо… Мало ли. Нежелательной беременности мне не надо ни под каким соусом! Киваю одобрительно. Получаю еще один препарат. У сестры, кажется, имеется решение проблем на все случаи жизни. Конечно, работая в гоу-гоу ночного клуба, у девушки должен иметься весь арсенал средств от похмелья и экстренной контрацепции. Иначе не выжить.
– Щлащтен, ну не дуйща! – подсаживается она рядом, виновато заглядывая в глаза. – Я тебя по вщему клубешнику ишкала, до утра ждала! А под утро Щлавка п*идор, подожвал меня к щебе и бабки отщитал! Бакши! Две тыщи! Шкажал, довольные клиенты ошталищь! Велели Нащтене передать!
Что?! Но когда они успели?! Разве что если только по телефону…
– Не предштавляю, что они ш тобой делали, что потом рашплатилишь… Щлащтен, ну прошти, что подштавила…
– Я верну им деньги, Кать. Я не шлюха, чтобы они со мной вот так расплачивались!
И тут сестра меня удивляет в конец:
– Щлащтен!!! – взмаливается она ко мне. – Я клинику нашла! Там жа такие деньги мне новый жуб поштавят! Жа пару дней! Винир! Ну пожалушта, пожалей меня!!! Гыыы…
Глава 8
Безбожно заваливаю тест! Реально, ничего не понимаю!!! Будто одиннадцать лет до этого изучала другую математику. Альтернативную! Результаты будут лишь через три дня, но я уже заранее знаю, что высокий балл мне не набрать!
Что делать? Катастрофа! Всю жизнь в этом ночном клубе с подносом бегать?! Или еще хуже, гоу-гоу полуголой выплясывать?! Мне уже девятнадцать. Так получилось, что в школу пошла поздно. Сейчас если еще один год пропущу не поступив в универ, то что?! Что?
Иду расстроившись по коридору. Сжимаю папку с документами. Вот так, помогла сестре, называется… вместо того, чтобы ночью подготовиться получше, занималась таким, что теперь прикрывать шею и руки придется минимум неделю, пока засосы и синяки от двойного любовного угара не сойдут с бледной кожи…
Впереди маячит знакомая фигура. Громов! Смотрю на него, выходящего из другого конца коридора, и в моем теле запускаются такие процессы, от которых сразу в жар бросает! Многострадальная вчерашними стараниями ректора и Бадоева щелочка моментально сокращается, поджигаясь в страшном пожаре. Но кровь приливает не только к ней. Щеки тоже наливаются пунцовостью, горят, как и пульсирующие губы. Ректор не видит меня. Зато я его рассматриваю во всей своей красе: Высок. На голову выше всех снующих мимо абитуриентов. В белоснежной рубашке, отлично сидящем на нем костюме, в галстуке. Который я мысленно снимаю с него, и он перевязывает мне им запястья. Чтобы всполошенные руки не мешали ему вытворять со мной такие вещи, которые ни одной приличной девушке не снились! Неприличной, впрочем, тоже.
