Он поднял вверх свой длинный и крепкий указательный палец и помолчал, чтобы все прониклись драматизмом ситуации. Потом стукнул ладонью по столу и спросил:

– Ну, какие еще предложения будут?

– Можно мне?

– Пожалуйста, Татьяна Ивановна.

– Хочу высказаться по сути жалоб пациента Цветкова, – с казала она. – Я полагаю, что с большой долей вероятности онемение и обмороки могут быть вызваны недостаточным кровяным питанием головного мозга. Необходимо провести дополнительное триплексное сканирование внутричерепных отделов брахицефальных артерий.

– Вот это, я считаю, правильное замечание, – одобрительно покачал головой академик, – и по делу. А то что получается? Посмотрели, как на урода в кунсткамере, поцокали языками и разошлись? Парню-то дальше жить надо. Поручаю вам, Татьяна Ивановна, довести пациента до, так сказать, полного и окончательного выздоровления, – он, кряхтя, встал со стула и добавил: – Ну, вы тут занимайтесь. Мое присутствие далее считаю нецелесообразным.

Он уже дошел до двери, но развернулся, словно вспомнил что-то, и потряс кулаком:

– И не забудьте заполнять карты как полагается, а не то разгоню всех к едрене фене! Пойдете у меня в районные поликлиники! В народ, так сказать. Там вас быстро научат порядок соблюдать в бумагах!

Академик поправил шапочку на коротких седых волосах, покашлял на дорожку и вышел из кабинета.

Дэн опустил голову. Зажал руками и попытался думать о новой песне. Вместо текста в мозгу закрутились Сашины слова: «Ничего серьезного… я бы на твоем месте… поддержать…»

– Ой, смотри! – Крис больно толкнула его локтем в бок. – Академик вышел.

Врач прошаркал мимо них с тем же недовольным видом, что и по дороге сюда, но в этот раз походка его была куда более энергичной. Он исчез так же быстро, как и появился, и по коридору снова расползлась тишина бесконечного ожидания.

– Ой, мне сейчас плохо будет, – простонала Крис.

Дэн поднял взгляд и увидел, как открывается дверь кабинета. Медленно, неотвратимо. Звонкий голос Катеньки провозгласил с интонацией глашатая на площади у городской ратуши:

– Цветков, зайдите!

Очередь снова недовольно зашумела.

Дальше все было как во сне. Дэн слушал врачей, и до него не доходил смысл сказанного. Он смотрел, как Татьяна Ивановна тычет указкой в его мозг на черно-белом глянцевом снимке. Она говорила и говорила, раскрывая рот, как большая озабоченная рыба, а врачи за столом кивали и смотрели на него, как на подопытного кролика со вскрытой грудной клеткой. Какая еще иголка? Что она делает в его голове? Это что, шутка? Не представляет опасности для здоровья. Ну, спасибо… Тень от оконной рамы сдвинулась влево сантиметров на пятнадцать, пока она говорила.

Почему плачет Крис? Ей это ужасно не идет. Она становится похожа на затюканную одноклассниками девочку-подростка. Куда только делась крутая панк-бунтарка? Ему захотелось обнять ее, поцеловать в острый позвонок склоненной шеи, успокоить, но Татьяна Ивановна все говорила, а врачи рядом с ней важно кивали, как будто знали что-то особенное, чего он знать не мог, еще не дорос, не созрел. Было бы неуместным прерывать такую судьбоносную речь, успокаивать глупую девчонку да и вообще делать что-либо. Только сидеть и слушать все, что должно быть сказано.

И снова то же самое по кругу. Обычная швейная иголка… В затылочной части… Нужно еще пройти обследование, чтобы выяснить природу симптомов… Сканирование артерий… Нет повода для паники… Сплошная лажа. Как могла иголка попасть к нему в голову? Об этом ни слова.

Потом заговорил Саша. Он улыбался недоуменно и вымученно, и слова красиво вылетали из его крохотного рта круглыми, идеально законченными фразами. Они походили на праздничные шарики, заполненные гелием. Надувались, увеличиваясь в размерах, и отрывались от его губ. Взлетали, влекомые вверх силой своей значимости, и теснились под потолком, поскрипывая при соприкосновении друг с другом.

«Я все понял. Хватит!» – хотелось крикнуть Дэну, но он по-прежнему сидел на стуле с прямой деревянной спинкой, а рядом всхлипывала Крис. Врачи перед ними разевали рты, как в немом кино, и Дэну не хватало подписей внизу кадра: «Медики обнаруживают швейную иглу в голове музыканта!» И потом: «Его девушка раздавлена плохими известиями!» И дальше: «Операции не потребуется! Он будет жить…» Финал. Затемнение в круг с фальшиво улыбающимся Сашей. Бравурно играет оркестр. Звенит медью, басит барабаном. В зале зажигается свет. Зрители разочарованно расходятся.

– Можно мне снимок? – спросил Дэн.

– Да, конечно, – засуетилась Татьяна Ивановна, – вот, смотрите.

Одной рукой он взял снимок, другой дернул со стула Крис.

– Пошли!

– Как? Куда?

– Спасибо всем! – сказал Дэн. – Я все понял. Иголка в голове и все такое. Опасности для здоровья нет. Надо обследоваться. – Он крепко обнял левой рукой Крис за плечи. Она еле стояла на ногах. – Александр Алексеевич, вам особая благодарность! – Дэн протянул руку и тот машинально ее пожал. – Татьяна Ивановна, Катенька! Хорошего вам дня и успехов в работе! Мы, пожалуй, пойдем.

– Подождите, а как же дополнительные обследования? – крикнула Татьяна Ивановна.

– Полис, полис страховой! Надо же данные записать! – всплеснула руками Катенька. – Стойте!

Но они уже вышли. Через минуту за ними выбежал Саша. Он пробежал по коридору мимо обескураженной очереди, вниз по лестнице в вестибюль, но не нашел их там. Заскочил в буфет, но и там, в чахлой очереди с подносами, их не увидел, за столиками они тоже не сидели. Все это время они были в туалете на втором этаже, где Дэн смывал с лица Крис потекшую тушь.

Позже Саша разминулся с ними второй раз, когда они прошли в буфет, взяли по чашке черного кофе, и Крис, глотая слезы, съела сэндвич с лососем. Они ни о чем не говорили. Казалось, каждый был погружен в свои мысли.

Никем не преследуемые, они спустились вниз и вышли из Центра нейрохирургии имени Бурденко на улицу. Там жарило весеннее солнце, вываливаясь то и дело из грязно пепельных облаков, городские птицы пели нехитрые отрывистые песни и автомобили обреченно плелись в плотном потоке.

– Пойдем на качели, – сказал Дэн.

– Ты чего, дурак! Какие еще качели?

Крис уже не плакала, но, как всегда после эмоциональной встряски, была раздражена и холодна.

– На Маяковской после реконструкции качели поставили.

– Да знаю я про них! – она шла за Дэном частыми мелкими шагами, и говорить ей было неудобно. – Да постой же ты!

Они остановились на углу возле ломбарда.

– Почему мы ушли? – спросила Крис. – Они же сказали – тебе еще надо обследоваться.

– Я и обследуюсь, – сказал Дэн. – Потом. В Новосибирске.

– Что? В каком еще Новосибирске? Почему в Новосибирске?

– В том Новосибирске, что на реке Обь, за Уралом.

– А что я теперь Саше скажу? – на ее глаза снова навернулись слезы. – Уйти вот так… После всего, что он для тебя сделал. – Крис вытерла лицо тыльной стороной руки и спросила, нахмурившись:

– Ты поедешь в Новосибирск?

Дэн пожал плечами:

– Похоже на то.

– Когда ты это решил?

– Я еще не решил.

– Но зачем тебе ехать?

– Сама подумай.

– Не хочу я ничего думать! – о на оттолкнула его руку. – Дэн, если уедешь, клянусь, между нами все кончено. Я не шучу.

Дэн знал, что Крис не шутит, но и ему было не до шуток. Мозг его просто горел от мыслей о чертовой иголке. Картинка не складывалась. Нужны ответы. Любой ценой, иначе как жить дальше?

Он смотрел Крис в глаза и не понимал, как она может быть так далека, находясь на расстоянии вытянутой руки, дыша одним воздухом? Ближе еще пару часов назад никого не было, а теперь она говорит, что между ними все может быть кончено, и глаза ее не врут.

– Поймай мне такси, пожалуйста. Мне надо на репетицию.

«Какая репетиция во вторник днем?» – подумал он и спросил:

– Придешь сегодня?

– Не знаю, – она закусила губу и посмотрела мимо него. – Может быть…