Василий почувствовал, что у него теперь есть главный наставник в жизни и искусстве. Рассказал ему, что ещё в школе, в изокружке полюбил рисовать портреты простым карандашом, и некоторые из них показал учителю. Иван Силыч одобрил увлечение ученика, но сказал, что это самое сложное дело в искусстве: ведь надо не только передать внешнее сходство, а ещё и в душу заглянуть, и на бумаге суметь её показать. А Василий именно этому и мечтал научиться. Преодоление трудностей его не пугало. Просто теперь была поставлена новая цель. Так и стал психологический портрет интересом всей жизни Василия Керенского, которому предстоял долгий путь постоянного творческого совершенствования. Горюшкин всё чаще стал видеть своего ученика в залах картинной галереи перед портретами известных художников. Василий считал великим счастьем учиться у Горюшкина-Сорокопудова – художника и человека очень близкого его душе.
Красота и правда – основа искусства Горюшкина – полностью соответствовала внутренней потребности и устремлениям Василия. Несмотря на все трудности, учился он с вдохновением и упорством. Но выросший на природе, в постоянном общении с ней, Василий в Пензе скучал без леса и, наконец, нашёл правильный ход: подобрал ребят, которые тоже любят лес, и возглавил в училище туристическую ячейку. В походах, на привале, у костра с удовольствием читал любимые стихи Есенина. Он стремился наполнить поэзией жизнь своей души и приобщить к ней других.
Природа всегда его вдохновляла, поэтому с радостью встретил новый этап в программе обучения – пейзажный этюд, с которым чуть-чуть успел познакомиться в изокружке. Главное, к чему он теперь стремился в пейзаже – передать состояние природы, как в портрете – характер человека. Для этого старался из всего богатства красок и оттенков подобрать те, которые соответствовали настроению, возникшему при первом взгляде на выбранный пейзаж: что-то усилить, что-то смягчить, добиваясь гармонии и цельности картины. Недостаток гармонии в композиции или в цветовом решении будущий художник всегда чувствовал и воспринимал как фальшь. Довольно быстро прошёл период строгого анализа в процессе работы над этюдом, стало больше доверия своим впечатлениям, включился камертон чувств, эмоций, ощущений. Вспоминались слова Горюшкина о поэтичности пейзажа, об искренности, которую Василий сам любил и ценил в людях и видел в картинах учителя.
Один из самых ранних сохранившихся этюдов Василия Керенского «На речке», по всем признакам 30-х годов, то есть периода учёбы в Пензе, уже многое говорит о юном художнике. Центром композиции летнего пейзажа он избрал две детские фигурки на берегу небольшой извилистой речки. Весёлое сочетание красного, синего и жёлтого в их одеждах, голубое небо с лёгкими белыми облаками, тонкие берёзки и зелёные, по-разному освещённые берега – всё создаёт ощущение гармонии и радости светлого летнего дня. На первом плане – чистая гладь воды с тонко написанным отражением берёзок и небесной голубизны, местами переходящей в глубокую синеву. В этой работе уже видны особенности живописи Керенского, которые позже будут развиваться: композиционное равновесие, достигнутое с помощью рисунка и цвета, колористическое и тональное богатство, создающее настроение пейзажа.
К тому же времени относится тончайший по колориту и интересный по композиции маленький этюд «Зимушка», написанный в Городище. Автор использовал характерный для этой местности перепад уровней поверхности земли. В левой части пейзажа на высоком холме, на фоне неба изображён мальчик в пальто и шапке-ушанке, а неподалёку от него – электрический столб и дерево, отделяющие правую часть картины, где на дороге, огибающей холм, виднеются лошади и фигура человека. Всю землю укрыл белый снег, переливающийся на солнце голубыми и розовыми красками. В бирюзовом небе – лёгкие облака вторят тёплым солнечным пятнам на снегу. Пейзаж передаёт светлое, радостное мироощущение. Керенские жили в Городище на Нагорной улице. Василию нравилось местоположение их дома на большой высоте: отсюда открывался прекрасный вид на город и речку. Возможно, он специально выбрал такую точку обзора снизу вверх, чтобы подчеркнуть эту высоту, а в фигуре мальчика, скорее всего, изобразил самого себя.
Следующий этюд пензенского периода «Зелёный шум», при всей свой кажущейся простоте, производит весьма необычное впечатление и говорит ещё об одном важном стремлении Керенского – к цельности и лаконизму. Сильный, почти ураганный ветер клонит стволы берёзок, приютившихся в лощине, и всю зелёную массу листвы гонит по горизонтали. Кроме серо-голубого неба, в пейзаже царствует зелёный цвет разных оттенков – целая симфония зелёного, переносящая нас от зрительного впечатления к слуховому. Действительно, при взгляде на этот пейзаж слышится сильный шум листвы и вспоминается стихотворение Николая Некрасова «Идёт-гудёт зелёный шум». Выразительность запечатлённой картины природы и взволнованность души юного художника здесь очевидны.
Кроме пейзажей сохранился его единственный живописный натюрморт пензенского периода. В нём просто поражает убедительность передачи материала каждого предмета: бронзовый подсвечник, керамический горшок с цветком, лежащая на столе бутылка тёмно-зелёного стекла с бумажной пробкой, белая чашка с рефлексами от расположенного рядом синего стеклянного яйца с росписью, и наконец, толстое зеленоватое стекло под предметами, которое просто хочется потрогать. Тени, блики, рефлексы – всё на своих местах, всё работает, и ничто не нарушает цельности картины.
Василий Керенский учился в техникуме с 1929 по 1932 год. Это было очень непростое время в жизни страны Советов. Шли постоянные поиски новых форм управления в разных сферах деятельности, в том числе в искусстве и просвещении. Представители Пролеткульта, часто малокультурные и малообразованные, призывали уничтожить старую художественную культуру, как буржуазную, и на голом месте строить новую – пролетарскую. Дело дошло до разграбления библиотеки и уничтожения старых изданий по классическому искусству. Вместе с тем началась травля самых опытных «дореволюционных» педагогов. В 1931 году сфабрикованный «суд общественности» постановил освободить от работы в техникуме группу преподавателей, в том числе И.С. Горюшкина-Сорокопудова. Как ни тяжело было Василию остаться без любимого учителя, но оканчивать учёбу пришлось без него. Все уроки и советы Горюшкина он берёг в памяти и в сердце, следовал им и дальше. Золотое зерно правды в жизни и в творчестве было брошено доброй рукой в добрую почву.
Об этом периоде своей жизни Керенский пишет:
«Окончив техникум, в 1932 г. уехал в Новороссийск, где продолжал учиться в студии живописи и рисунка художника Обрезкова Г.А. (ученика Фешина Н.И.) и одновременно работал художником-исполнителем в клубе «Швейник», в Доме обороны, в Интерклубе, в доме отдыха ЦК Союза лётчиков. С 1935 г. стал печататься в Новороссийской газете «Пролетарий Черноморья». 1937-39 гг. – снова в Пензе, уже в Художественном училище, снова у замечательного русского художника И.С. Горюшкина-Сорокопудова».
В Новороссийске быстро оценили талантливого парнишку и доверяли ему исполнение портретов вождей партии и правительства для клубов, стахановцев и ударников труда для местной фабрики и городской газеты, объёмных сооружений для оформления колонн праздничных демонстраций, масок из папье-маше для карнавалов и бал-маскарадов. Причём сохранились справки о «чрезвычайно своеобразном и творческом характере работ» Керенского.
Как видно из выше приведённой записи, юный художник все эти годы продолжал развиваться, набирался опыта и искал свой путь в искусстве. Более того, выдержки из новороссийского дневника Василия Керенского за 1936 год позволяют понять характер и масштаб его работы и дают нам редкую возможность узнать, какие мысли волновали его в 21 год:
«Хочется работать над собой, хочется жить, работать и верить, быть тем, кто оставляет долго жизненный, чистый, полезный человечеству след. Как много сил, воли, как велика жажда творить. Условий этому нет. Их нужно добывать потом, мученьем, кровью. Однако, иного пути, иной цели передо мною нет. Прошли ещё сутки упорной работы. Труд завершается – седьмое, последнее панно. Завтра все семь будут подписаны, но не мною».
