Подъехав вплотную к воротам, Егор подумал, что усадьба, так удачно расположенная в живописном месте, выглядит такой же скрытной и нелюбезной, как и ее хозяин. В четвертый раз подъезжал Егор к этим воротам и ни разу не ступал во двор. Обычно хозяин сам выходил через небольшую калитку и, коротко поздоровавшись, брал у Егора то, что тот привез в уплату долга, задавал несколько дежурных вопросов о батюшкиных делах и здоровье, после чего сухо прощался и возвращался во двор, плотно притворяя за собой калитку.
«Интересно, сейчас впустит или будет тяжелую шкуру через калитку на себе тащить», – усмехнулся про себя Егор и постучал кулаком в ворота. Во дворе залаял пес, было слышно, как он рванулся, звякнув цепью, утробно залаял, показывая, что чужой здесь не пройдет. Егор подождал немного и снова постучал, на этот раз уже громче.
Калитка со скрипом открылась, на улицу выглянула из-за нее мелкая чернявая девчонка. Спросила испугано:
– Тебе чего?
– К Федору я. Долг привез, – не очень любезно буркнул Егор.
– А-а-а… – протянула она и подняла глаза, чтобы рассмотреть незнакомца. – Нет его, – быстро и как-то испуганно заговорила она, – он утром в Кротовскую уехал, только к ночи будет, а то и до утра задержится. Ты в другой раз приходи, – она шагнула назад, собираясь затворить за собой калитку, но Егор оказался быстрее. Он ухватился за крайнюю доску и удержал ее.
– Постой, постой, – миролюбиво начал он, – что ж ты быстрая такая? Не могу я в другой раз… Я ж издалека приехал. Хозяйку позови, или еще кого… – С этими словами он легко потянул калитку на себя, открывая ее настежь. Девчонка, продолжавшая держаться за калитку, вместе с ней оказалась на улице. Она так крепко вцепилась в нее, что практически перелетела через нижний брус, чуть не опрокинувшись перед незнакомцем. Он успел поймать ее под локоть, легонько удержал, а когда она обрела равновесие и гневно вздернула голову, отнял руку. Да так и застыл в нелепой позе с разведенными в стороны руками, потому что именно в этот момент он разглядел ее, причем всю сразу: тонкий, гибкий стан, высокая грудь, черные, как смоль, волосы, выбившиеся из-под платка, высокие скулы, алые полные губы и синие, как озерная вода, по-монгольски чуть раскосые глаза. Особенно глаза, они так сверкнули, будто хотели испепелить его на месте. В пепел Егор, конечно, не превратился, но какое-то колдовское онемение на него точно нашло. Он стоял молча, не двигаясь, и просто смотрел на эту уже не девчонку, а деву. Именно так он вдруг о ней подумал. Такими он, еще мальчишкой, представлял невиданной красоты черкешенских дев из казачьих песен, которые ему в детстве сиплым голосом пел отец. Дева тоже молча на него смотрела. Глаза ее уже не метали молнии, а просто разглядывали столь чудного незнакомца.
– Я же говорю, – наконец прервала она молчание, – нет его, и никого нет, – она чуть замялась, – ну, то есть… дома хозяйка, но она хворая лежит, ей вставать нельзя.
– А ты? Ты кто такая? – обрел дар речи мужик.
– Я? – удивилась она, как будто только что вспомнила о своем собственном существовании, – я Настя… сноха ихняя, – закончила она как-то обреченно. Егору показалось, что она сама испугалась собственных слов и сейчас бросится от него бежать.
– Сноха, значит, – протянул он разочарованно. – Ну, так и принимай должок, хозяину отдашь.
– Так мне хозяин ничего про это не наказывал… – еще более испуганно протянула Настя.
– Так и не должен был, он не знал, что я сегодня приеду. Но он, может, про меня или отца моего рассказывал… Я Егор Козаков…
– Ничего он мне не рассказывал, – резко прервала его девушка. – Он никому о своих делах ничего не рассказывает, – сказала она зло, внезапно осерчав непонятно на кого: на Егора, а может, и на свекра. – А что привез-то? Я у хозяйки спрошу, она скажет, что делать.
– Шкуру медвежью, свежую. Он… ну, Федор, сам просил добыть. Вот я и привез. Это за отца моего я долг свекру твоему отдаю, – торопливо начал рассказывать Егор, но девушка не стала его слушать.
– Стой здесь, – перебила она, – я у свекровки спрошу. – Заскочила во двор и захлопнула калитку прямо перед его носом. Егор тупо смотрел на широкие, плотно пригнанные доски калитки и еще более дивясь нелюбезности хозяев этого крепкого двора. Хотя дева, он еще раз мысленно назвал ее этим былинным словом, не была грубой или сварливой, а скорее испуганной.
«Неужели меня так испугалась, – усмехнулся про себя Егор, привычным жестом трогая кривой шрам на щеке. – Да нет, вроде она на меня без страха смотрела, глаза не опускала… Может она Федора, свекра своего, боится, или муж ее ревнует, запрещает со двора выходить? – Егор еще раз прокрутил в памяти короткую встречу. – На гулящую вроде не похожа, что ее ревновать-то, хотя… Если бы я такой красотой обладал, наверное, тоже от чужих людей прятать бы стал, не ровен час, умыкнут». От этих мыслей Егору вдруг захотелось, как в казачьей песне, подхватить ее, вскочить на коня и умчать в дикое поле. Эх, жаль, времена казачьей вольницы давно прошли… Калитка распахнулась, девушка смело шагнула ему навстречу, протягивая руки и улыбаясь:
– Ну, давай свою шкуру, – и тут она внезапно прыснула в кулак, – ну, не свою, а медвежью… Должок свой. – От ее улыбки и случайной шутки Егору сразу стало тревожно и весело. Она уже была не сказочной девой, а настоящей живой женщиной и к тому же красавицей, быстрой на язык и улыбчивой. И вовсе она его не боялась. Ему вновь, уже совершенно осознанно, захотелось ее увезти отсюда. Это новое для него ощущение радовало и волновало одновременно.
– Экая ты быстрая. Давай… Это ж шкура сырой была, когда я ее в телегу грузил, а сейчас она смерзлась в ком, – он жестом указал на сани. – Ее тебе не поднять, да и в калитку его не протащить. Открывай ворота, я въеду, да сам под навес и снесу, а Федор уж потом сам с ней пусть разбирается: хочет, сам мнет и выделывает, а нет, так мастеру свезет, – быстро проговорил Егор.
Настя посмотрела на него внимательно, потом перевела взгляд на телегу, где под рогожей холмился злополучный должок.
– Ладно… только, давай быстро, – решилась девушка, – а то хозяин не любит, чтобы чужие во двор заходили, – пояснила она и исчезла за калиткой, плотно закрыв ее изнутри.
Егор услышал, как со стоном отодвигается запорный брус на воротах, потом увидел, как створки медленно начали разъезжаться. Он шагнул в проем и посмотрев, какую половину тянет Настя, взялся за другую. Раскрыв ее на полную ширину, Егор обернулся. Девушка улыбалась ему через широкий проезд. Ее створка тоже была открыта, а сама она стояла и смотрела на него так, как будто впервые увидела и… улыбалась… Улыбалась широко и радостно… Улыбалась только ему… Ее синие, невиданного цвета глаза сияли и не было в них ни грусти, ни былого страха.
Егор улыбнулся в ответ и спросил просто:
– Куда везти?
– Сюда, к дровнику, – махнула она рукой, – под навесом сложим.
Егор с трудом оторвал взгляд от девушки и пошел к саням, размышляя на ходу, что бы такое сказать, и как сделать так, чтобы остаться подольше в этом дворе, поговорить с ней, да хоть бы просто смотреть, как она улыбается. Просто любоваться… Осторожно ведя кобылу под уздцы и не отрываясь глядя на Настю, уже ждущую его под навесом дровника, он внезапно вспомнил: «Сноха… Мужняя жена… Что ж это я. – подумал он горько. – Это не черкешенка, ее из полона спасать не надо, да и я не вольный казак…» Эту здравую, но нерадостную мысль, прервал грозный рык, переходящий в хриплый лай. Справа от себя Егор заметил огромного пса, метнувшегося к нему, натянув цепь. Кобыла шарахнулась в сторону, чуть не вырвав поводья их рук. Егор с трудом удержал ее и ласково потрепал по морде: «Спокойно, спокойно». От его слов и прикосновения кобыла сразу успокоилась и встала.
– Вот так, хорошо, – продолжал ее гладить Егор. – Постой вот так, – почти прошептал он ей на ухо, а сам повернулся к псу и смело шагнул прямо к нему. Пес, оскалив зубы, заходясь хриплым лаем, вновь рванулся и завис на цепи. Настя, видел Егор боковым зрением, прикрыла рот ладошкой от страха и замерла. Он сделал еще шаг, пригнулся так, что голова его поравнялась с оскаленной пастью, внимательно посмотрел прямо в глаза собаке. – На кого ты лаешь, глупый, – ласково произнес он и внезапным, стремительным движением ухватил пса двумя руками за голову, плотно прижав уши. Он услышал, как Настя вскрикнула и рванулась к ним, но пса не отпустил. Тот вместо того, чтобы биться, пытаясь сбросить руки чужака, внезапно успокоился, чуть осел на задние лапы и завилял хвостом. Егор разжал руки и просто запустил их в шерсть за ушами собаки, ероша и оглаживая голову одновременно. – Свой, я, свой, на меня рычать нечего, – тихо продолжал он говорить, лаская собаку. Пес под этими руками совсем расслабился, заскулил, как щенок, и лизнул мужика в нос.
