– Так, говоришь, пятаков у тебя в кошеле не было?

– Не было – вот-те крест, – Егор широко перекрестился, – я ж кабатчику все из него отдал. – Вдруг Егор нахмурился, как будто ему в голову вдруг пришла посторонняя мысль: – А он ведь мог видеть, я, кажись, у него на глазах все высыпал, или нет? Вот не помню… – Егор доверчиво посмотрел на Фролова. – Может его допросить, да он подтвердит, что монеты не мои? Что не было у меня их в кошеле?

– Так если не было, откуда им там взяться? Только если подкинул кто, могло такое быть?

– Не знаю, – Егор нахмурился, почесал в затылке. – Я ведь к водке-то непривычный, быстро захмелел, а когда понял, что голова тяжелая, так сразу на лавку и лег, да как провалился. Спал как медведь. Кошель за пазухой был под рубахой… Я его даже не прятал особо, пустой ведь был… Могли и вытащить, и обратно положить…

– Где кошель теперь? – спросил Фролов безнадежно, наверняка зная ответ.

– Так его солдаты забрали, – растеряно ответил Егор.

– А кошель точно твой, не другой какой-нибудь. Как он выглядел?

– Кошель-то? – переспросил Егор и улыбнулся, он теперь понял, куда клонит Фролов и обрадовался, что тот пытается докопаться до той правды, в которую верит сам Егор, а значит, офицер на его стороне. От этой мысли Егору стало сразу легче. – Точно – мой, – уверенно ответил мужик. – Он из кожи ягненка – мягкий, к телу ласковый, а у завязочки красной нитью прошит. Мне его в запрошлом годе подарили. Его не спутаешь. Мой, но пятаки там не мои. Могли подкинуть, – задумчиво продолжил он. – Только кто? – Егор растеряно посмотрел на Фролова.

– Кто? Зачем? Почему тебе? – педантично и четко проговорил Петр, загибая пальцы, – это вопросы, на которые мы должны ответить, чтобы тебя отсюда вызволить, а чтобы настоящих воров найти, нужно выяснить: где они их взяли и как связаны с воровским монетным чеканом? Но это уж после. Итак, – вновь обратился он к Егору, – давай на первый вопрос ответим. В кабаке много народу было? Кроме кабатчика кто там еще был вечером, когда ты за вино расплатился?

– Да еще несколько человек оставалось. День-то был базарный, многие мужики из деревень отторговались с прибылью, выпивали, но разошлись к ночи. Ночевать напросились четверо, кажись, или пятеро… Да кабатчик, да баба его. Все там были, пока я помнил.

– А утром, утром кто был?

– Только кабатчика жена, Ульяна. Остальных рядом не было. Мужики, наверное, рано встали и выехали. Кабатчика я тоже не помню. Может отлучился куда?

– Что за мужики? Ты их знаешь?

– Знаю, как не знать? Все из Ордынского села, я же с ними в заводе на отработке бывал. Мы уголь возили. Да и ты их тоже знаешь, – он улыбнулся Фролову, как будто вспомнил что-то смешное, давно обоим знакомое, – ну, если даже по имени забыл, то в лицо точно помнить должен. Они приметные, особенно, братья Ильины, Максим да Андрей, – близнецы единоутробные. Ну, помнишь, на одно лицо – не отличишь, толстые, круглорожие да черные, как татары.

– У одного над левой бровью шрам, а у другого над правой? – засмеялся в ответ Фролов.

– Точно, а у которого, какой – никто и не знает, – также смеясь продолжил Егор.

– Да, этих хорошо помню, они при мне работали. Хорошие мужики, веселые и сметливые.

– Ну, они такие, – подхватил Егор и продолжил рассказывать. – Я к ним за стол подсел да угостил все честную компанию. Там еще свояк был их, Мишка, его я тоже давно знаю, и еще парень был совсем молоденький, из их же села. Они рыбу на базар привезли. Рыбаки они… Мы поговорили маленько, пока я трезвый был. Они все смеялись, да шутили, про рыбалку много говорили, да истории всякие рассказывали про рыбацкие дела. Они, когда я пришел, уже навеселе были. Ну и со мной продолжили…

– А как ты кошель доставал и кабатчику платил, видели? – прервал Фролов.

– Не отвечу точно, – наморщил лоб Егор. – Они вроде за столом сидели, а я у прилавка встал… Не, вряд ли, парень их этот… вот ведь, – опять прищурил глаза от натуги Егор, – не помню, как звать его, он как раз их пиво забирал и рядом стоял. Он точно видел… Я сейчас вспомнил, – лицо узника осветила светлая и чистая улыбка. – Он еще потом, ну, за столом… спросил, чей-то у меня, дескать, за радость такая, что я последние копейки на водку трачу. Так что, видел он, видел, – Егор даже подскочил от возбуждения. Выпрямившись, он почти коснулся низкого потолка камеры. Свет от лампы упал на лицо. Фролов невольно залюбовался. Этот мужик сейчас показался ему похожим на римского патриция из исторических книжек. Высокий, стройный, мускулистый, с широким лбом, темными, чуть кудрявыми, стриженными в кружок, волосами, прямыми, резко очерченными скулами, чуть горбатым носом и распахнутыми темными глазами. В желтоватом свете лампы он одновременно выглядел и героическим полководцем древности, и русским богатырем на лубочной картинке. Его светлая улыбка сделала лицо очень молодым, даже в чем-то мальчишеским и открытым до беззащитности. Егор отшатнулся от лампы, чуть отвернув лицо. Теперь свет упал на другую его половину и высветил белесый, неровный шрам, перерезавший лицо. Шрам тянулся от верхней части носа и скрывался в бороде ниже уха. Именно этот шрам и делал Егора похожим на злодея с большой дороги, которым он, Фролов теперь понимал точно, никогда не был.

– Сколько тебе лет, Егор? – внезапно даже для себя самого спросил Петр.

– Двадцать восемь, – ответил он, сразу став серьезным и вновь опускаясь на солому, – а что?

– Да, ничего, это я так… – Петр слегка потупился. – Ты казался мне старше… Значит, видел он, как ты кошель опустошил? – переспросил он, чтобы вернуться к расследованию и скрыть смущение.

– Точно видел, я сейчас вот вспомнил, – торопливо сказал Егор, улыбаясь почти счастливо.

– А как мне его найти? Ты его имя не вспомнил? – вернул его к серьезному тону Фролов.

– Не, не помню… – протянул Егор задумчиво, – да я и не знал… Он не говорил, но он Ильиных братьев свояка, Мишки, брат двоюродный или другой какой родич. Они все его хорошо знают, в одной ведь артели рыбалят, – он опять довольно улыбнулся. – А сами они, все четверо, сразу после Пасхи должны опять в Сузун-завод на отработку приехать. Он сразу подтвердит, его найти легко будет… – лицо Егора вновь засияло.

– А ты пока тут посидишь, – саркастически заметил Фролов. Он теперь уже совершенно не сомневался в невиновности этого мужика и был рад этому, но было немного досадно, что выпустить его прямо сейчас ему никто не разрешит. Он, конечно, мог попробовать уговорить главного управляющего, но сам понимал, что, выпустив Егора сейчас, они дадут понять преступникам, что их замысел раскрыт. Тогда они будут осторожнее и придумают еще какую-нибудь пакость.

Узника слова Фролова не обеспокоили. Он безмятежно улыбался:

– Посижу, что ж поделать, это ж не навсегда. Рано или поздно меня выпустят. Ты ведь в мою невиновность веришь и доказать сможешь, а бог даст, так и преступников настоящих найдешь.

Петр Козьмич не был так уверен в последнем, но вида не подал. Он тепло улыбнулся и вновь вернулся к делу:

– Давай дальше подумаем. Если вечером в кабаке только вы были, да кабатчик с женой, а утром только жена кабатчика, значит, кроме них, никто тебе деньги подложить не мог?

– Выходит, что так, – вновь задумался Егор, – только мужики-то не могли. Они же не местные, они всю зиму, почитай, рыбу у себя в Ордынском ловили. Они до монетного дела отношения не имеют вроде… – теперь он опять нахмурился. – Значит, кабатчик, продажная душа? – взглянул он на офицера.

– Я тоже так думаю, – быстро ответит тот, – только все может оказаться не так просто. Ты, кстати, сам-то, о нем что думаешь? Он действительно продажная душа или все же человек порядочный? – спросил Фролов, заранее зная ответ.

– Я ведь, если честно, не знаю его совсем. Я в кабаке-то был, может, пару раз. Знаю только, что он в этом месте уже давно… – он задумчиво почесал затылок. – Мужики говорили, он человек не злой, но хитрый и вороватый, хоть за руку его никто не ловил, но слух такой ходит вроде… Я, если по правде говорить, последнее пропил, потому что боялся, что деньги ночью вместе с кошелем украдут, – признался он, – но вишь, как вышло, наоборот.