– Вы знакомы с Понтиаком, нынешним военным вождем объединенных племен? – холодно спросил майор Хистер.
– Ну разумеется, и это самый самодовольный, невежественный, хвастливый, коварный, трусливый и совершенно никудышный представитель краснокожих из тех, кого я встречал. Я все время пытаюсь убрать его из этой части страны, и, если он будет упорствовать и останется здесь, где он так мало нужен, мне придется преподать ему урок.
– Очень хорошо, майор, если то, что вы сказали, соответствует существующему положению дел. Я ничего более не скажу, чтобы не портить вам такое прекрасное утро, – ответил старый офицер, поворачиваясь, чтобы уйти. – Все же, – добавил он, – я считаю своим долгом сообщать вам все сведения, которые ко мне попадут.
– Весьма благодарен, но все же прошу вас не затрудняться, – сухо ответил Глэдуин, и на этом беседа завершилась.
Тем же вечером, когда западный небосклон еще тускло светился, хотя ночные тени уже объяли форт и его окрестности, майор Хистер прошел мимо караула, охранявшего одни из ворот, и медленно пошел, словно бесцельно прогуливаясь, к церкви франко-канадцев. Подойдя к ней, он заметил в ее тени смутную фигуру и тихо спросил:
– Это вы, Сент-Обин?
– Нет, мсье, – ответил девичий голос, – я его дочь, и пришла сюда, потому что его задержала компания. Он попросил меня передать вам сообщение и сразу поторопится назад.
Тут девушка прошептала ему в ухо несколько слов, после которых он невольно стиснул зубы и внутри у него все напряглось. Едва она закончила, как со стороны форта послышался звук шагов, заставивший ее отскочить в строну и умчаться с быстротой оленя.
– Кто идет? – спросил майор Хистер.
– Прошу прощения, майор, – ответил хорошо ему знакомый голос коменданта. – Не хотел помешать вашему tête-à-tête. Не думал, что вы ходите на такие свидания.
– Это случится, майор, – жестко прервал его тот. – Только что я узнал. Что завтра Понтиак, с шестьюдесятью воинами, у всех из которых будут ружья, спрятанные под одеялами, потребуют вас на совет. Вождь произнесет речь, в конце которой преподнесет вам пояс с вампумом. Когда вы возьмете этот пояс, это станет сигналом к началу расправы над всеми англичанами за пределами форта Детройт, кроме тех, кому вождь подарил свой калюмет5.
– Вы верите в эту чушь, Хистер? – спросил удивленный комендант.
– Прямо сейчас происходит танец войны, – был ответ. – Прислушайтесь!
В этот момент дуновение ночного ветра донесло до них далекий грохот военных барабанов и дикие крики, что было знаком того, что разъяренные дикари Понтиака объявляют войну ненавистным англичанам.
– Клянусь небесами, Хистер! Я верю в вашу правоту! – воскликнул Глэдуин, услышав все это. Во всяком случае я приму во внимание ваше предупреждение и сделаю все приготовления, чтобы показать этим дьяволам, что врасплох они нас не застанут.
ГЛАВА Х
ПОНТИАК ОБЪЯВЛЯЕТ ВОЙНУ
Хотя Глэдуин приказал, чтобы в эту ночь половина его солдат была под ружьем и удвоил караулы, ничто не потревожило поселения. Утром, когда поднялось солнце и разогнало туман над поверхностью воды, все увидели флотилию индейских каноэ, приближавшихся с восточного берега. Они причалили немного выше форта, и скоро обширный пустырь за ним оживился присутствием сотен индейцев. Там были величавые воины, покрытые раскраской и одетые в одеяла, юноши, одетые только в набедренные повязки, словно они собирались играть в мячом, девушки, чьи щеки были накрашены кармином, одетые в платья из оленьей кожи, украшенные вышивкой и бахромой, и голые дети, шаловливые как щенки. Если не обращать внимания на хмурые лица и очевидно дурное настроение воинов, а также их медленное, но заметное движение к главным воротом форта, ничто не вызывало подозрений и не указывало прямо на то, что эти гости испытывают нечто иное, чем дружественные чувства по отношению к белым.
Понтиак сообщил майору Глэдуину, что хочет пригласить его на совет, и около десяти часов индейский вождь и около шестидесяти его приближенных стали единой группой приближаться к форту со стороны моста через Пэрентс Крик, что был в полутора милях к северу от форта. Когда они приблизились к большим воротам, стало заметно, что, несмотря на жару, все воины до подбородка завернулись в свои яркие разноцветные одеяла. Лица всех их были раскрашены полосами цвета охры, алого, белого или черного цвета, а их скальповые пряди были украшены перьями орлов, ястребов или индюков, что указывало на их титул или военные заслуги.
Когда широкие вороты широко распахнулись, чтобы принять эту процессию, они вошли в форт величественной поступью и в полном молчании, ведомые могучим вождем, который, с гордо поднятой головой и сверкающими глазами, каждым своим дюймом выглядел как король леса. Внезапно он остановился, издав удивленное восклицание, и наполовину повернулся, словно собираясь уходить. По обеим сторонам улица, которая вела к дому, в котором происходили советы, стояли в неподвижных линиях солдаты в красных мундирах. Штыка над их головами сверкали в солнечных лучах. Все дома за ними были заперты, а на углах улиц стояли группами крепкие мехоторговцы, окруженные своими полудикими работниками, и все были вооружены до зубов. От этих неподвижных фигур веяло суровой решимостью, хотя ни один звук не нарушал тишину, кроме стука невидимого барабана.
Не стоило удивляться тому, что Понтиак пошел дальше. Одного взгляда хватило ему, чтобы понять, что его выдали и его план более не тайна. Все же замешательство его было моментальным и почти незаметным, когда он пошел дальше к дому для советов, который стоял у самого края воды, в дальнем конце поселения. Пока процессия свирепых воинов, разодетых в лучшие по понятием дикарей наряды, медленно шли вниз по улице, испуганные лица смотрели на них из-за полуприкрытых ставень, а тем временем монотонный бой барабана становился все более напряженным, словно готовясь сорваться в яростную дробь «в атаку!».
В доме для советов индейцы обнаружили Глэдуина и его офицеров, которые сидели полукругом и ожидали их прибытия. Они сразу заметили, что все офицеры, помимо того, что были одеты строго по форме, имели при себе сабли и перевязи с пистолетами. Получив дополнительное свидетельство того, что его план раскрыт, а сами они оказались во власти врагов, воины обменялись угрюмыми взглядами, и, казалось, что им больше хотелось броситься к двери, чем усесться на приготовленных для них циновках.
– Почему, – спросил Понтиак, – я видел так много молодых людей моего белого брата, стоявших на улице с ружьями в руках?
Глэдуин ответил, что для его солдат это обычное дело – они каждый день упражняются с оружием.
Когда индейцы, наконец, расселись, один из них набил, зажег и протянул Понтиаку его большой калюмет. Его чашечка из красного камня, вырезанная с редким умением, вмещала четверть фунта табака, а длинный чубук был украшен кусочками перламутровых раковин, помимо резьбы и перьев. После того как каждый, присутствовавший на совете белый или краснокожий, начиная с Глэдуина, не спеша сделал затяжку из этого огромного калюмета и он вернулся к Понтиаку, тот поднялся и сказал:
– В знак мира, который, как хотелось бы мне, должен быть вечным между краснокожим и его белым братом, я дарю эту трубку друзьям, которые смогут хранить ее вечно. Это должно быть услышано с открытыми ушами: я вручаю ее заботе старшего среди вас, белые волосы которого говорят о его мудрости и долгих годах прожитой жизни.
Сказав это, вождь шагнул вперед и положил огромный калюмет на колени майора Хистера, и за его спиной послышался одобрительный ропот. Гдэдуин, который единственный из всех собравшихся белых знал значение этого поступка, бросил подозрительный взгляд на старого солдата, которому теперь единственному из собравшихся не грозила смерть, в то время как сам получивший подарок явно был в недоумении.
Но сейчас внимание всех собравшихся было занять другим. Держа в руках прекрасный пояс из вампума, Понтиак теперь обращался к Глэдуину столь же красноречиво. Он перечислил все обиды, которые причинили его народу англичане, особенно мехоторговцы. Он просил защиты от них. Говорил он около часа, и все это время за каждым его жестом пристально наблюдали английские офицеры, боявшиеся, что, несмотря на все предосторожности он в отчаянии может сделать что-то неожиданное.
