***

Кэйа возвращается молча. Недовольно фыркает, замечая свой стол там, где он стоял когда-то давно, бросает ему на стол погоны, едва сдерживая гневные вздохи. А потом на подоконник падает, прислоняясь плечом к стенам.

— Ты доволен? — негромко спросит она, едва сдерживая свои слёзы, она не ожидала от него этого, не ожидала что тот захочет вернуться и после произошедшего посмеет вернуться на её место.

Он унизил её. Заставил вновь уйти в тень, демонстративно разрушая всё, что имеет смысл и вес. Оборвал все её сети, оставляя слепым котёнком. Заставил скрыться в стенах кабинета и на ночных заданиях, что кажется… совсем не способны обеспечить тот же уровень адреналина, в котором она нуждается.

Она не ожидала подобной подлости от сводного брата, не ожидала, что тот решится разрушить всё, к чему она привыкла, всё, что создала ради чёртового города. А потом она резко обернётся, почувствовав прикосновение к плечу и взгляд злобный, что кажется вот-вот подпалит белый мех. Без погонов она выглядит несколько менее устрашающе. И брат притянет её к себе, заглядывая в затянутую синевой звёздочку.

Его руки касаются её щёк, притягивает чужое лицо, внимательно смотрит на неё, склоняя голову набок и это так странно, так неожиданно. Она зажмуривается, чувствуя жар чужих рук даже через толстый материал перчаток.

— Ты собиралась отдать сердце предвестнику. Без звания капитана у тебя не будет этого соблазна… — холодно отрежет он, не позволяя той отстраниться. — Неужели ты настолько наивна, что поверила в его слова о возможном мире? Он бы забрал тебя, заставив поверить в то, что ты предала их, оставив на растерзание войнам из Снежной.

Он сожмёт пальцы на её челюсти, стаскивает с подоконника, подтолкнув ту к столу, усадит на его край и сожмёт чужие плечи, злобно выдохнув. Она смеет злиться на него за то, что он оттащил её от непоправимого.

И она вздрагивает, заметив как он стаскивает с себя перчатки, как мягко жар расплывётся по коже, когда он осторожно коснётся её живота, распахнёт глаза, смотря как чужие руки стаскивают с неё перчатку, как зубы впиваются в основание безымянного пальца, оставляя алеющий след. Не угроза, констатация факта, предупреждение о том, что он заберёт её, не позволит свернуть не туда. Фатуи отняли у него отца, но сестру они не посмеют у него отобрать. Теперь он не оставит её и возможности на то, чтобы оступиться.

— Я не знаю, что произошло между вами, но ты не отправишься в его руки… — злобно шепчет Рагнвиндр, опрокидывая ту на стол и руки чужие над головой перехватывает, нахмурив глаза. — Я не позволю тебе этого самоуправства…

И она тихо вскрикнет, стоит ему свободной рукой отстегнуть чужой мех, сбросив его куда-то на пол. Он хочет разглядеть хоть каплю искренности в глазу-звёздочке, хочет получить хоть что-то в ответ. И она, кажется, мысли его услышала, поднялась, едва хватка с рук исчезла, глубоко вдохнула, посмотрев на него нерадостно, потянулась к ленте на голове, стаскивая с лица повязку и подняла взгляд, разноцветными глазами съедая его.

— Иногда, мне очень хотелось вернуться домой… — тихо говорит она, не сводя глаз с лица сводного брата, сомкнёт руки в замок и опустит на них голову, глаза прикрывая. — Например, в тот момент, когда ты оставил меня под дождём, велев мне убраться куда подальше… Я правда не знала, чего мне хочется больше, домой или всё-таки умереть…

И она слезет со стола, потирая запястья, заберёт перчатки, немного скривившись при виде укуса, но остановится, чувствуя как осторожно тёплые руки проводят по ребру ладони, как осторожно тянут на себя, не позволяя отстраниться. Она вздрагивает, когда чужие губы касаются её ожога, словно в желании разворошить осиное гнездо, вспомнить обо всех погасших звёздах и неисполненных обещаниях. Словно это только её вина в том, что произошло той ночью, словно то чудовище — её рук дело, словно это она подстроила чужую смерть…

Он не пожелал услышать её в тот раз, не поверил в её скорбь, не позволил хоть как-то реабилитироваться в его глазах, и сейчас он, словно снисходительно, проводит губами по своим же ранам, но не с целью забрать всю боль, хоть на пару мгновений, а для того, чтобы напомнить ей ещё раз о том, кто она и где её место.

И правда, не каждому рождённому от знатного человека бастарду удаётся найти тёплое местечко в сердце родителя, а тут… Просто ребёнок с улицы, принятый и обогретый, словно свой. Она понимает, тут есть чему завидовать, понимает что чужая ярость вполне оправдана, но почему-то совсем не желает мириться с этим, не желает понять, что это совершенно ожидаемая реакция…

— Знаешь, внутренняя кухня ордена — самый настоящий змеиный клубок… — вздохнёт она, едва тот отстранится от её рук, едва она соберётся с силами, чтобы не заплакать от обиды и злости, испытываемой чужими действиями. — Это было действительно мерзко и унизительно… Наверное я просто ослепла от твоего яркого пламени, воспринимая орден чем-то более тёплым, чем мерзкие рептилии, но знаешь… Водить дружбу с бандитами действительно… было весьма выгодным занятием, особенно когда звонкая монета для них слаще любого обещания и заигрывающего взгляда…

Её руку крепко стиснут, на мгновение заставляя замолчать. Она зажмурится, думая что ту ей сломают, прикусит губу, внезапно осознав что это чувствуется словно пламя, что с радостью расплавит её кожу вновь, оставляя после себя лишь угли, попытается вырвать ту из стальной хватки и пискнет, чувствуя как её снова хватают подбородок.

— И ты отдалась им? — прищурит глаза, кажется, разочаровываясь всё больше и больше в своей сестре, если бы отец узнал, наверняка бы от позора потерял сознание.

— Нет, — поджав губы ответит она, отнимая руку от своего лица и кончиками пальцев проводя по чужим щекам. — Я отдалась предвестнику, ведь… на то у меня были свои причины. И не тебе меня осуждать за это. Ты вообще ушёл, оставив меня со всеми бедами этого ордена и не только. А сейчас ты осуждаешь меня за мои попытки защитить город ветров? Ты ведь презираешь меня! Презираешь за всё, что я делаю!

А после она схватывает его за руку, прижимая к своей груди, зажмуривается, стискивая запястье. Тихо всхлипывает, и опускает голову, почувствовав как осторожно обнимают её за талию, как мягко целуют её в лоб, не давая отстраниться. Чужие руки забираются под рубашку, очерчивая подушечками пальцев живот. И кажется, она готова расплакаться, воспринимая чужие действия прощением, готова расплакаться от мягких касаний к своему животу, тихо всхлипывает, проводя по чужой груди, а потом…

— Не давай мне надежды, прошу тебя… — тихо говорит она, позволяя тому осторожно распахнуть полы своей рубашки, позволяет тому прильнуть к груди своей, мягко руки на макушку алую уложить, провести по волосам, ласково зацеловывая чужую макушку и вздрагивая от касаний шершавого языка.

С ним тепло, пусть это и, наверняка одноразовая акция, что это ничего не поменяет, что всё это совершенно точно зря и нет никакого права думать о продолжении, но чужие касания так приятны, ей так хочется получить себе хоть на самую малость побольше… А потом она вспомнит, вспомнит, что не получит ничего, кроме внезапного порыва с чужой стороны, а потом она вскрикнет, когда почувствует как сомкнутся чужие зубы на соске, и она зашипит, пропуская момент когда руки его коснутся пояса её брюк, осторожно приспуская тот. И она дрогнет, дрогнет, судорожный взгляд на дверь бросая, и кажется, они не заперли её, но.. Никто ведь не посмеет потревожить их здесь и сейчас? Она ведь имеет право на сиюминутное счастье или хотя бы его иллюзию? Она проводит по его плечам, а потом целует его в уголок губ, приподнимая бёдра. Она позволит себе эту сиюминутную слабость, ведь в конце концов…

Она ведь так хотела оказаться в его объятиях, особенно когда позволила предвестнику прикоснуться к себе впервые. Тогда тот шутил над ней, шепча о том, что он не знает кто это, но если он очень на него похож, то ему определённо стоит скрестить с ним клинки. Она зажмуривается, облизывая губы.