Случайный порыв не стоит этого солнечного света, который, как ему кажется, он смог потрогать, он обязательно прикоснётся к ней, обязательно стиснет в объятиях, мягко-мягко шепча о своей безумной любви, приластится к ней под руку, доверчиво прикрывает глаза, позволяя вытворять с собой всё что ей задумается…
Тот разговор закончился слишком хорошо и невинно. Она оставила после себя поцелуй в лоб, а внезапно пришедшему Дилюку солнечно улыбнулась, деланно восторгаясь его заботой. Надо же, оторвался от милой Джинн, чтобы убедится в том, что она в порядке. Все понимают, что её слова ни разу не наигранные. И Аякс, словив на себе спокойный, но уверенный взгляд, заранее пресекающий любые глупости, кивает, обещая себе и ему любить Кэйю искренне.
Особенно когда она сама подходит к нему на следующий день, в ответ мстя таким же внезапным и мягким поцелуем в висок, прежде чем снова скрыться в толпе и оказаться подле тех, кого он хочет видеть рядом с нею меньше всего.
***
Ему понадобится всего неделя на то, чтобы осознать как сильно он недооценил свою выдержку и как он слаб, когда чужие пальцы мягко касаются его плеч. Он оказался не готов к тому, что её внезапно станет слишком многим больше, чем он привык видеть рядом с собой. Что она мягко позволит уводить себя из компании отличников, на радость сахарозе и девушки, имени которой никому не известно, она совершенно точно ждёт того, что он закончит школу, чтобы забрать с собою.
И всё равно, едва стискивает зубы, когда его рука ложится на плечо Альберих. Где-то рядом смеётся Розалина, говоря, что она чувствовала абсолютно тоже самое, особенно когда едва согласилась пропустить этого мальчишку поближе под рёбра. Летала над ним почти коршуном, удивляясь тому, как легко он не подпускает кого-то за границы дозволенного, туда, куда можно лишь ей одной.
Аякс вскипает, когда она тихо смеётся, и они расходятся, но тут же остывает, когда подушечка её пальца мягко ложится ему на кончик носа.
— Ты покраснел…— тихо говорит она, напрашиваясь на объятия, склоняет голову набок, но получая те, успокаивается, заставляя того выдохнуть.
— Я ревную… — шепчет он, осторожно окольцевав чужую талию и устраивает голову на её плече, перед тем кончиком языка касаясь её губ.
Она почему-то засмеётся, а потом приоткроет рот, позволяя ему немного разыграться, прикоснуться к губам, провести языком по дёснам, коснуться нёба, переплести свой язык с её, а потом, едва заслышав угрожающий стук каблуков по полу, тут же оторваться друг от друга, поспешив в сторону выхода.
В тот момент, показалось, что идеальнее момента быть попросту не может. Они стыдливо убегают от тех, кто может их наказать за неподобающее поведение. Прячут неловкие улыбки, кажется ступая совсем по незнакомой дороге, на деле же, интенсивно исхоженному пути. Он мягко смеётся, стоит выйти за территорию школы, позволяет себе на мгновение отпустить её руку, почему-то думая, что в страхе он мог сделать ей больно. Она лучезарно улыбается, светится от счастья подобно солнцу и тихо смеётся, едва переведя дух после непродолжительного бега.
Это определённо именно то солнце, которое следовало вытянуть из компании отличников с сомнительной репутацией. И он кажется, совершенно не жалеет, когда переплетает её пальцы со своими, мягко касается губами щеки, прикрывает глаза, едва сдавливая желание расцепить руки, провести чуть выше, на сантиметр -другой забраться под манжеты, чтобы чувствовать дозволение, на капельку больше чем получают окружающие. Отстраняется, заглядывая в любопытную синеву, словно ждущую от него каких-то действий. Кажется, адреналин бьёт в голову, заставляя на мгновение покрепче сжать её руку, а потом успокоиться, мягко позвав ту домой.
Всё уже оговорено, всё прояснилось. Дальше разговаривать нет необходимости. Похоже на приглашение на свидание. Осторожное, словно не способное на самостоятельную жизнь. Пока что не способное, но Тарталья делает всё чтобы оно перестало быть таковым, а Кэйа идёт ему навстречу, позволяя тому медленно, но верно немногим больше, пройти шаг за шагом, в установке чего-то очень похожего на любовь, но пока не имеющего права называться ею полноценно.
— Я хочу… — он недоговаривает, чувствуя как горят алым пламенем кончики ушей, замечает смущённую улыбку девушки, что мягко его по щекам гладит, и все сомнения уходят куда-то прочь, эта ласка кажется согласием, кажется, что беспощадно стискивает его рёбра, не позволяя передумать. — Хочу любить тебя…
Она кивнёт вновь, позволяя тому опуститься щекой на плечо, замрёт на несколько мгновений, а потом шепчет что-то про дождь, говоря о том, что он может их накрыть, если они продолжат нежности. И он вздрогнет, уведёт ту в сторону дома, стыдливо оглядываясь по сторонам. Это так странно, кажется чем-то неправильным, словно он действительно переступает тонкую грань между любовью, описанной в учебниках по литературе и той, которую бесстыдно демонстрируют фильмы и книги сомнительного содержания. Он выдыхает, слыша как бьются капли об асфальт, понимая, что они очень вовремя пришли. Закроет глаза, раскрывая перед Кэйей входную дверь и выдыхает, полностью запираясь в мире ограниченном комнатами.
Становится легче, в отсутствии чужих глаз. Можно устроить голову на чужой груди, прищурится на манер довольного кота и окольцевать её талию, на мгновение почувствовав себя драконом или хранителем самого главного сокровища.
Иногда, в такие моменты он сравнивает себя с Венти, думая о том, как это всё-таки выглядит вне школы. И тихо смеётся, пряча лицо в груди Альберих, чуть утыкается носом в кость лифчика и поднимает лицо, стоит ей вздрогнуть.
Эти посиделки стали почти привычными, и сам Рагнвиндр приехал за ней только в тот самый первый раз, хитро щурясь. Наутро, они просто об этом поговорили и разошлись с миром, но сейчас ему кажется, что он нарушает что-то интимное, что-то светлое в этих встречах, и она перестанет гладить его, тихим вопросом обратив на себя внимание.
— Ты действительно хочешь… меня? — скажет она, поднимаясь на локтях и спокойно заглядывая в синеву чужих глаз, часто задышит, в ожидании ответа.
Ей, вообще-то, тоже очень неловко. Она тоже немного волнуется, нервно покусывая губы в ожидании чужого ответа. Если тот согласится, она продолжит волноваться, ведь первый раз обычно считается чем-то волнительным. Она ждёт, осторожно стискивая чужую макушку. Ей бы успокоиться, до подождать чужого ответа, да только она сильнее трястись начинает от нетерпения.
От тихо согласия внутри всё взрывается. Она широко распахивает глаза, позволяя Аяксу выбраться из своих объятий и поравняться с ней, позволяет тому уложить руки ей на бёдра и мягко, почти невинно улыбнуться, прошептав почти в губы:
— Если ты мне позволишь… Я не остановлюсь… — и сам с собственных слов вздрагивает, восторженно выдыхая, когда ему позволяют, когда разрешают сдвинуть край футболки мягко огладив живот.
Они настолько привыкли проводить время вместе, что на одной из полок у него обосновалась пара вещей Кэйи, чтобы не ходить по дому в школьной форме. Он сглатывает, оглядывая ту вновь. Если она действительно ходит так дома, то он действительно завидует её братцу, что может лицезреть её в таком виде почти каждый день. Он проводит по бедру, скрытому шортами, что кончаются чуть выше колена, а после чуть сжимает в районе колена, прежде чем развернуть её на спину.
Игра окончена, он выиграл. Выиграл первую близость с первой обоюдной влюблённостью. И что это, если не удача?
Кэйа прикрывает глаза, словно пугаясь чего-то, но тут же успокаивается, когда её мягко гладят по животу, задирая домашнюю футболку. Это всё так странно, так похоже на сцены в подростковых сериалах, что обоим хочется засмеяться и сгореть со стыда. Тарталье тоже страшно, он тоже прикасается к кому-либо в таком ключе впервые. И лишь поэтому медлит, вслушиваясь в шумные вздохи девушки.
Так странно и страшно стягивать с неё одежду, оставляя лишь бельё и носки, до которых ему совершенно нет дела, которые он не заметит и вовсе забудет. Она смутится, заставляя в предвкушении облизать губы. И Аякс возьмёт себя в руки, мягко бюстгальтер с той стаскивая. Так спокойно и радостно, словно ему доверили что-то ценное.
