Тогда он обязательно закроет её сердце для кого-либо ещё. Не позволит кому-либо стиснуть её в объятиях и мечтать об обладании. Зажмурится, чтобы не думать о ней. А после скроется в темноте, не давая себе и секунды на то, чтобы посмотреть на неё чуть больше, чтобы прикоснуться к её щеке, с обещанием забрать её себе. Закроет глаза, прежде чем холод улицы окажется ощутимым. Прикусит губу, и уйдёт, бросив один-единственный взгляд на дом, который он только что покинул.
Он срежет нити в последний раз, лишь потому что более не желает оставлять её в полном одиночестве. Последний раз даст ордену понять, что ему стоит уйти как можно дальше, прежде чем он окажется ещё щитом и темницей.
Дайнслейф никогда не выпустит её из своих объятий, никогда более не заставит её думать о том, что ей одиноко. Прикусывает губу, осторожно сжимая руки в кулаки. Он заберёт её, даже если она передумает и позволит кому-либо ещё завладеть собою. Это будет чем-то странным, но кажется, она сама позволила ему приблизиться и теперь… Теперь он не позволит ей отступить, не сейчас, когда она с радостью ждёт встречи с ним, когда ласково гладит по щекам и дарит свой осторожный поцелуй в щеку, предлагая остаться с ней и передохнуть от безумной зачистки ордена…
Она не знает что принц бездны ждёт её перед собой на коленях, не знает, что орден не отступится, подыскивая способ заковать её в цепи. Не знает, что если бы он опоздал, её место оказалось бы подле близнеца, или вовсе в его постели.
Он не позволит этому отродью опорочить его принцессу, не позволит сделать ей больно. По крайней мере им, при этом, сам готов заключить её. Он сделает это, как только увидится с нею вновь. Крепко сожмёт в объятиях и скажет, что останется с нею навсегда. Посмеётся, но примет её заботу, направленную на то, чтобы освоиться и закрепиться в городе, быть может, даже позволит увидеть чуть больше, чем нужно…
Или же просто заберёт с собою, доверяя ему чуть больше, чем ключи от своей небольшой комнатки, позволяя чуть больше, чем делить на двоих одно одеяло, чуть больше, чем крепко прижимать к груди, шепча что-то успокаивающее, чуть больше, чем быть немногим ближе чем тень…
И укрывая от порождений бездны улыбку, мягко проводя по рукояти оружия, сумеречный меч прощается с порождениями бездны. Это проблемы людей и архонтов. Кроме неё Дайнслейфу защищать нечего. Он закрывает глаза, слыша неясные бормотания вестников, усмехается, когда принц бросает ему вслед что-то о неизбежности, почти смеётся, понимая что всё это не имеет смысла. Он ничего не получит, хранитель ветви об этом позаботится. Скроет всё, что будет выдавать в ней ту самую девушку, которую бездна так долго жаждет вернуть себе.
Он не должен допустить её возвращения, не должен позволить силам бездны захватить чужой разум, внушить ей, что она должна вернуться домой и встать подле принца, неприлично долго ожидавшего её. Он молчит, зная что это будет очень сложно, молчит, понимая что каждое поручение может стать для неё чем-то опасным, молчит, потому что раскрываться ни в коем случае нельзя. Девушка и так всё прекрасно понимает, не стоит об этом беспокоиться.
И всё-таки он решает закончить это именно так. Осторожными касаниями к плечам и обещаниями спрятать где-нибудь в объятиях. Самых крепких и надёжных из всех возможных. Он прикроет глаза, осознавая, что всё это слишком просто. Да, это именно то, что нужно. Самый надёжный вариант уберечь ту от бездны — внушить одну-единственную истину. С орденом никогда не бывает хорошо. Особенно если в тебе видят его матерь и королеву.
Звёздный венец — слишком тяжёлая для неё ноша. Сломит Кэйю, на радость бездне, невероятно быстро. И Дайнслейф обязан защитить её от этого, защитить от струящейся по венам скверны, что заставит её принцу своему соответствовать, мягко касаясь чужих плеч.
Было довольно забавно наблюдать за попытками Итэра заменить её кем-то другим, смотреть за тем как избранницы умирали в агонии, не в силах вынести воздействия тьмы, на которое они не приспособлены. Никто не смог, и не сможет, кроме неё. И лишь поэтому, он продолжает ей врать…
О том что чуть меньше пяти столетий продержал её в глубоком сне…
О том, что отец её погиб в момент битвы с силами Селестии, когда божества оставляли на её глазу след, издёвку, кричащую о бессмертии посреди руин и пепла.
О том, что она его последняя надежда…
Обо всём, что касается аспектов связанных с событиями дня, когда её оставили на пороге Рагнвиндров… Тот человек был похож на её родителя, но не более того.
Дайнслейф ещё долго будет не в силах ей признаться. Признаться о том, что его мерзкие чувства настолько походят на родительскую любовь, и в то же время так отчаянно желают перейти ту самую грань когда чувства превращаются в нечто неправильное, не имеющее права на существование даже в мыслях.
Кэйа их принимает, мягко касаясь его лба губами. Тихо смеётся, отшучиваясь про бездну и её возможности. Дайнслейф пытается выдавить из себя улыбку, на деле же, безумно пугаясь тому, как близки её догадки. Против своей воли, она бы вряд ли позволила уложить себя в постель принца, но если что-то очень долго внушать…
Он сглатывает, решаясь не говорить об этом, пока она ничего не подозревает, пока не знает о том, как глубоко копает под неё орден, как отчаянно старается заранее обрезать пути назад. Кэйа даже не подозревает, что вопреки всем его стараниям, её давно взяли на мушку. Он сам не понимает как это произошло.
Неужели сам проговорился? Или есть какие-то ещё опознавательные символы? Что может выдать в ней ту самую, кроме зрачка-звёздочки? Жаль, что этого оказалось достаточно. Жаль, что Итэр обо всём догадался, крича ему в спину о том, что леди Альберих никогда от него не скрыться.
Леди Альберих… Звучит под стать бездне и титулы принцессы, что должна стать ключом к уничтожению семерых. Он и представить себе не может, как ребёнок, который так нужен бездне от этого союза, способен на такое. Однако… Он положит жизнь, не не позволит этому произойти. По крайней мере до тех пор, пока она находится в его поле зрения, пока та в его руках и жмётся к нему, в поисках защиты и понимания…
В день, когда дар лживой богини оказался в её руках, он чуть не потерял её, из-за Рагнвиндра. В тот день он едва сдержал тварей ордена, что кажется, нашли подходящий момент, чтобы напомнить о себе.
Глаз божества казался соломинкой для утопающего. Удержал ту на грани между жизнью и смертью. Сдержал его от стремительного возвращения в её жизнь. Сдержал от ответа на едкую ухмылку падшего бога, наглядный пример возможностей бездны. Тогда он даже не фыркал по поводу цвета стекляшки, что Итэр наверняка счёл за оскорбление.
Дайнслейф помнит слишком многое. Помнит как это божество, словно милость, пресекала на корню жизни проклятых, помнит как стремительным потоком ос пролетало между людьми, а после, с сожалением смотрело на умерших от осиного яда и боли людей. Когда тебе подчиняется дендро — принести безболезненную смерть слишком просто.
Он слишком хорошо помнит как дрался с этим божеством. Помнит сожаление в глазах-изумрудах, помнит шипы вокруг своего горла, помнит как обрывал его жизнь, в пожарище гнозис его отбрасывая. Помнит бабочек, что в огонь, к своей смерти летели, что этими бабочками и был бог, измотавший его, заставив остановиться на пару мгновений
Хранитель ветви определённо узнал падшего бога мудрости. Узнал, осознав что вместо изумрудов, фигуру принцессы сверлят два почерневших опала. Увидел четырёхконечную звезду во лбу, опасно переливающуюся в лунном свете…
Если бы только Царица знала, ради кого она собирается проникнуть в Селестию, кого собирается потребовать обратно… Божество, что давно превратилось в марионетку в руках скверны, божество, в чьих силах иссушить материк и избавить его от людей, ото всех, кому страшна голодная смерть… Чужая улыбка из грустной превратилась в снисходительную.
— Ты, безусловно, можешь её спасти… — тихо шептал он хранителю на ухо, всё-таки подойдя, едва девушка скрылась, стискивая в руках глаз бога. — Правда, цена слишком высока, хранитель ветви…
