Не то чтобы она сомневалась в том, что её чувства принесут что-то иное, помимо боли и сожаления…

Но когда это неизбежно, когда конец дамокловым мечом висит над головой, кончиком почти затылка касаясь, когда хочется почувствовать себя в особенности живой, она позволяет себе преступную слабость, прежде чем стать непробиваемой сталью вновь, прежде чем сделать один-единственный шаг в бездну, прося её о помощи, обещая вернуться домой и сочувствующе посмотреть на мрачную Люмин, что увидит всё, что сделала с её братом бездна. Взглядом просить у города прощения за ложь, прежде чем скрыться вместе с тварями из виду.

«Мне правда очень жаль, что та встреча оказалась для нас последней, Аякс.»

Одна лишь строчка, немое сожаление. Кэйа порою очень сильно жалеет о том, что позволяет ему биться и своевольничать, не к тем людям привязываясь. Последний момент её слабости. Она готова направить на него свой меч. Будет готова вонзить в чужую шею клинок, а потом продолжить битву, и лишь по её окончанию, если она выживет, даст себе несколько мгновений на то, чтобы позволить своим глазам заслезиться. Несколько тяжёлых вздохов и… этого должно хватить до тех пор, пока инцидент не будет исчерпан.

А если она умрёт, тем более от его руки, то всё оборвётся стремительно, одной единственной вспышкой боли, где-нибудь под рёбрами, от клинка, что мягко в плоть её войдёт. Она улыбнётся своим тёмным мыслям, осмотрится по сторонам и скроется в тенях города, проживающего последнюю мирную ночь, скроется, готовясь встать перед остатками воинов, что здесь остались, готовясь принять на себя первые удары, которые, наверняка окажутся для неё смертельными. Она усмехнётся. Было бы глупо позволить этим отбросам аристократии провести их прямо к кабинету магистра и проиграть, не успев ступить на поле боя. Она выдохнет, пальцами звезду на перчатке обведя. К силам бездны она тоже вызывать не станет, те сами вылезут, мстить за неё. Или не вылезут, осознав что это бессмысленно.

Всё, что связывает её с мертвой цивилизацией — отвратительно. И статус принцессы, и обязательства перед бездной, которых она не давала, и обещания тех, кто давно мёртв, и их исполнение легло на её плечи.

Бездна заинтересована в том, чтобы сохранить существование входа под землю, что спрятан под фундаментом собора. Они уже предлагали свою помощь городу однажды, но тогда Варка не стал их и слушать, говоря о том, что не желает иметь с проклятыми ничего общего.

Альберих смеётся, кинув взгляд в зеркало и ларец в руках сжимая. Руны, руны от того, о чьём существовании она желает забыть, бросить те к ногам Люмин, и истерически кричать о том, что вот он, её брат, что это всё — его рукой написано… Что он подписывался под ними своим именем… Но сейчас это не имеет значения, руны летят в огонь. Чтобы даже после её смерти, никто не подобрался к её личине ближе, чем следует. Чтобы никто не узнал её отвратительных секретов, чтобы остаться той, кого жители города привыкли видеть.

Никто не должен знать о том, что она бездне — принцесса, что руку и сердце свои должна отдать близнецу, сидящему на троне. Она хоронит чужие руны в пепле рассветного неба, прежде чем провести по снежинке своего подарка от Царицы и криво усмехнуться. Однажды это божество спасло ей жизнь, а теперь её люди заберут её. Кажется, близится час расплаты, но почему-то, желание чувствовать себя живой пропадает, хотя на деле, должно обостриться, она должна впиваться глазами в светлую полосу восхода, осознавая то, что она может видеть её в последний раз.

Вместо этого — желание скорейшей смерти. Это освободит её от обещаний и обязанностей, это избавит её от мук выбора и позволит почувствовать себя совершенно свободной, в один-единственный раз, прежде чем клинок или снаряд прервут её торжество, изломанной куклой заставляя упасть на землю. Позволят сделать пару болезненных вздохов, прежде чем…

Запеленает душу тьма в прекрасный солнечный день, её не убивай, пока в глазах не встала тень.

Кэйа не знает о том, что ей не позволят погибнуть. Не знает, что фатуи обо всём позаботились, не знает как долго продлится кровопролитие, а потому крепко сжимает рукоять меча, идя к воротам города, всеми силами качающий кровь кусок мяса успокоить пытаясь. Вздыхает, переходя мост. В уши бьют звуки шагов, заставляя вернуться в реальность и крепче сжать рукоять меча, не обращая внимания на магистра, что стоит рядом, на брата, по другое плечо от неё. Лишь в сторону предвестника взгляд свой направив. Она убьёт всех по пути к нему, а после, вынудив того воспользоваться мерзким артефактом, подпишет себе смертный приговор, напарываясь животом на остриё копья.

Будет ли он сожалеть о её смерти от своей руки или забудет, подобно блеклому сну, окунаясь в бушующее кровавой рекой сражение? Останется ли она хоть на краю чужих воспоминаний, или её погрузят в забвение? Почувствует ли он боль от её смерти, или торжество победы крепко стиснет его грудную клетку, без права на другие чувства?

Всё это будет потом, когда её тело упадёт на землю безжизненной куклой, а сейчас есть лишь битва, заранее проигранная, без каких либо шансов. Она поймает взгляд ярко голубых глаз, движение уголков губ, и посмотрит в чужую спину. Услышит как тот приказывает своим людям нападать и побежит впереди них, намереваясь клинки свои с магистром скрестить.

— Вы так слабы, магистр… — усмехнётся он, как только Рагнвиндр скроется в пылу битвы и оставит её, не видя в той достойного соперника, пока что он может удовлетворить свою жажду крови и поиграться с рыцарями, прежде чем дать тем ещё один шанс на капитуляцию, прежде чем забрать из города то, о чём уже так долго пишет царица.

Взгляд скользит по полю, вытаскивая голубую макушку в пылу битвы. Она обязательно дойдёт до него, обязательно бросится в их последнее танго в этом городе. Прежде чем он сымитирует её гибель, позволив той уйти героем в глазах Мондштадта. Так ему не придётся указывать её в условиях окончания кровопролития, хотя… Он слишком сильно хочет и выполнить своё задание и оставить её рядом, не поддержать чужого желания умереть.

Рыцари выглядят детьми на поле, но он всё равно слышит хрип его людей, видит как стремительно приближается капитан к нему. Натягивает тетиву, смотря на капли воды на кончике стрелы, и отпускает, смотря как та с лёгкостью пробивает доспех рыцаря, а после лишь разворачивается, клинком блокируя удар леди Альберих. Он усмехнётся, заглядывая с синеву чужого глаза, а после отстранит ту от себя, делая шаг в сторону.

— Я и не знал, что без тебя и твоего братца, защищать этот город почти некому… — засмеётся он, смотря за тем, как начнут плясать вокруг возлюбленной льдины, налицо сходство с магами бездны, как только Синьора не поняла, что это она принадлежит к роду чёрного солнца?

Аякс хитро усмехнётся, резко вперёд поддаваясь и глубокую царапину на животе девушки оставляет, тут же в сторону уходя. Лезвие её клинка проходится по предплечью, а льдины быстро бьют по ногам, заставляя приблизится вновь.

— Мне жаль, что наша последняя встреча проходит вот так… — прищурится та, ребром по боку чужому ударяя, замечая короткую вспышку в чужих глазах, прежде чем тот приблизится к ней смертельно близко, прежде чем клинок слишком нежно для сражения, войдёт в живот, чуть сковырнёт мясо, и на землю отбросит, ступая рядом с лицом.

Аякс тихо смеётся, выбивая оружие в её рук, рассекая её ладонь, никто не заметит этот прилив нежности в пылу сражения. Да, потом придётся её подлатать, поэтому он старается быть аккуратным настолько, насколько это возможно. Кровь пачкает его светлое одеяние, кажется она не знала ни о чём, а потому он лишь прикусывает губу, не решаясь звать форму духа. Никто не обвинит его в том, что он медлит. Усмехнувшись, лезвие вводит под её ключицу, с удовольствием улавливая её вскрик.

— Ты не умрёшь, но я позволю им верить в свою героическую смерть… — скажет он, по голове девушку ударяя и убедившись в том, что ничто не пробудит её стремительно быстро, устремляется в бой.