Чужое всхлипывание — лучше любых афродизиаков, заставляет ускориться, вгоняя ногти в её ягодицы. Он готов поспорить, тот, кому она отдала себя впервые не оставил на них и следа, стараясь не причинить ей боли. Он усмехнётся, всё-таки, некоторые преимущества от этого есть. Можно не бояться омрачить первые ощущения.
Задушенный всхлип — он оставит её несколько алых борозд на её бёдрах, прежде чем переместит руки на талию, крепко стискивая ту. Отстранится от шеи, поднимется, резко притягивая чужие бёдра к себе, словно желая сделать как можно больнее. В синеве глаз блеснут слёзы, заставляющие его наклониться вновь.
Чтобы оказаться ещё глубже и слизать их. Она задрожит, заставив его ухмыльнуться, а потом шершавый язык мягко коснётся солёной капли, размажет по коже, и отстранится, довольно хмыкнув. Начнёт двигаться чуть резче, подушечками пальцев оглаживая чужой них живота, и по бусине клитора мягко похлопывая, внимательно следя за тем как елозит милая сестрица, пытаясь о ли из липкой ленты выбраться, то ли почувствовать хоть что-то помимо омерзения, стиснувшего её рёбра, заставляющего в пустоту просить о помощи.
Дилюк довольно урчит, укус на плече её оставляя и мелкими поцелуями принимаясь бегать по ключицам её, стараясь хоть как-то отвлечь её о мыслей о другом человеке, прервать тихий зов излюбленного ею имени. Он недовольно рыкнет, губы чужие своими вылавливая, языком дёсны и зубы обводя, чтобы потом уверенно проникнуть вовнутрь, дабы вылизать чужое нёбо, заглушить поток столь осточертевших звуков, срываясь на грубые рваные движения, превращающие чужое имя в поток нечленораздельных звуков. Он рыкнет сквозь поцелуй, сожмёт её груди, и прикусит её губу, кровавую каплю с покрасневшей кожицы слизывая, снова и снова, пока она не попытается ударить его вновь.
А потом её ноги разведут в стороны, чуть приподнимут туловище, и прошепчут так мягко и ласково, словно нет ничего плохого в происходящем:
— Смотри, Кэйа, мы сейчас единое целое… — тихо скажет он, замечая испуганный взгляд снова, показательно подастся вперёд, заставляя ту заметить собственные соки, со смазкой смешанные, и из глаз снова брызнут слёзы, тут же слизываемые Рагнвиндром. — В следующий раз, моя дорогая сестра, — выделяет это слово, почти насмехаясь над нею. — Я поставлю на колени.
Она недовольно шипит, глаза зажмуривая, лишь бы не видеть констатации этого отвратительного факта, слышит чужую усмешку и снова громко вздыхает, кажется, братец снова бьёт по нужным точкам, чтобы в голове не осталось ничего кроме осознания своей беспомощности перед ним. И всё-таки, Альберих приоткроет глаз, чтобы заметить довольную улыбку на чужом лице, чтобы увидеть сытый взгляд, радость, что плещется на дне алых глаз, от причиняемой ей боли. А потом замолкнет, когда движения снова станут более плавным. Зажмурится, чувствуя как мягко коснуться чужие губы её щеки, а тело сожмётся вокруг его члена. На мгновение она испугается сама себя, жалобно на брата посмотрев, а после выдохнет, чувствуя как тот покидает её тело, показательно контрацептив завязывая.
Едко усмехнётся в сторону тот отбрасывая, а после сожмёт челюсти её, строго заглядывая в чужие глаза.
— В следующий раз, я могу не воспользоваться этой вещью… — хитро голову на бок склонит, по животу её проводя, а потом ещё раз осмотрит её с головы до ног.
Пожалуй, он постарался сегодня на славу, надо будет обязательно повторить для закрепления, чтобы она более и думать не смела о чужих руках. Да, он определённо избавит её от мыслей о нём. И плевать насколько болезненным это окажется…
========== Blutrote Symphonie ==========
Комментарий к Blutrote Symphonie
Loreley - Lord of the Lost
Проигрыш рыцарей, при военном столкновении с фатуи — был очевиден. Дело техники, подготовки, ресурсов… Слишком много факторов, что при наложении друг на друга, становились бесконечной лавиной, обрушивающейся на головы жителей. До последнего момента, магистр Гунхильдр оттягивала момент столкновения, до последнего вела переговоры, будучи готовой на любые уступки, пытаясь тянуть время до возвращения Варки, что забрал большинство способных к военному делу людей. И сейчас, смотря в потолок, она понимает: Мондштадт не дождётся его возвращения, падёт прежде чем они успеют вернуться из бездны на поверхность. Лишь ответные письма до конца теплили её надежду на то, что этих людей удастся поставить на место. Видимо, нет.
В тот же час, она велит капитану Альберих казнить всех отбросов клана Лоуренс, кроме Эоло. Тот, кажется, совсем не противится, лишь храбрится, готовясь с потенциальным предателем пару минут по переглядываться и в лицо Шуберту плюнуть, прежде чем лезвие в руках Кэйи к его шее прикоснётся. Он уже однажды был в сговоре с фатуи, и теперь ему не позволят получить какую-либо выгоду от любого исхода. А Альберих улыбается в лицо невинно осуждённым, тем, о чьих смертях никто не узнает. Наигранно-ласково говорит о том, что постарается сделать всё безболезненно, и глаз рекомендует не закрывать. Звёздочка блестит в синеве взгляда.
Альберих не даёт им последнего слова, с самого начала несколькими ловкими движениями срубая головы самых младших наследников. Тихо смеётся с визга леди Лоуренс и осуждающего взгляда капитана разведки.
— Можете пустить их на корм… — скажет она рыцарям, кивая на обезглавленные трупы детей. — Или же сделайте из этого последний обед для господина Лоуренса и его супруги.
А потом уйдёт, оставляя Эоло с ними. Это будет их последняя беседа, но… Кажется, тот решает не пользоваться этой возможностью, быстро следуя прямо за ней, явно желая спросить о том, что она только что сказала, а потом слышит фразу брошенную солдатами и выяснять особенности чужого отношения к людям, подобно его дяде совершенно отпадают.
— Я не позволю тратить на них нормальные продукты, а хоронить сейчас некогда. Делайте то, что вам приказали, совсем скоро от нашей спокойной жизни не останется и основания, вы должны быть к этому готовы, хотя бы морально…
Лоуренс сглатывает. Кэйа определённо знает, что такое война. Не имеет значения откуда и когда она успела стать свидетелем её ужасов, но сейчас… Это ей очень поможет.
Её язык плавно проводит по лезвию меча. Дурацкая привычка, пробовать чужую кровь. Но кровь его родственников Альберих тут же сплёвывает, тихо-тихо называя ту натуральной гнилью. Ей настолько противно от факта чья она или у неё действительно дрянной вкус? Он не хочет об этом знать, уходя к действующему магистру.
***
— Ты же знаешь, что всё кончено… — тихо говорит Тарталья, встречая капитана кавалерии у отеля. — Лоуренсы проведут нас прямо в ваш штаб и…
— Завтра на рассвете, Лоуренсы будут накормлены своими же отпрысками и казнены моей рукой… — отрезает она, холодным взглядом отвечая предвестнику, и в очередной раз раз проклинает своё бешено колотящееся сердце, требующее подойти к нему, крепко взять за руку и приложить ту к щеке, прежде чем они окажутся по разные стороны, прежде чем им придётся вступить в смертельный бой, прежде чем она отчаянно закричит, и крик этот заставит из бездны тварей повылезать, чтобы наказать тех, кто попытается навредить той ей, кем Кэйа на самом деле является. — всё будет так, как ты любишь… Ещё потанцуешь на моих костях.
Тарталья засмеётся, в синеву глаза чужого заглядывая и проводит её силуэт, тихо ухмыляясь. Кэйа намерена умереть в бою, потому что прекрасно знает о том, что этой войны им не выиграть. Она собирается отдать жизнь, чтобы уйти любимым капитаном кавалерии, что отдала жизнь за этот город, а не той, кто не сумела его защитить.
Аякс засмеётся, покидая стены города. Уйдёт в сторону лагеря, всё-таки не решаясь верить словам Кэйи. Да, порою она могла поговорить о вещах редкостной мерзости, но чтобы такое — никогда. Всё же… Он рассчитывает на то, что этот город пожелает отделаться малой кровью и не станет обрывать нити, дарующие такую возможность.
***
Голос Альберих — сталь, непоколебимая, не сломленная от пятен крови, прищур выдаёт лишь пренебрежение, хватка на волосах леди Лоуренс — железная, приводящая в ужас не только осуждённых. Джинн старалась не давать ей ведение допросов, лишь потому что правду она вытаскивала слишком жестокими способами. И хоть она сейчас просто не позволяет той проигнорировать последнюю трапезу, просто шепчет ей о том, что её дети не обрадовались, тому что она их так отчаянно отвергает, и пусть они просто плавающие в тюремной миске куски мяса… Аккуратное движение, чужое лицо оказывается вжато в шершавые края посуды, на её лбу проступает царапина, а содержимое резко оказывается на платье Лоуренс. Кэйа решила прекратить эту комедию, ловко прекращая это представление. Велит уложить эти головы в коробку, а после следует с нею на место встречи с фатуи, указанное в случайных записках. Оставляет коробку там, устраивая с краю записку от себя. Она не могла этого не сделать, особенно ощущая фантомное дыхание смерти затылком и вздрагивая от шума собственного сердца.
