– И что? – кисло спросил Саммерс.

Профессор помолчал.

– Удивительно, – пробормотал он. – Такой незаурядный человек – и такое мракобесие! Однако, при всем этом Уильям Стид погиб на «Титанике» как настоящий мужчина. [Во время спасательной операции на «Титанике» пассажиры-мужчины старались уступить место в шлюпке женщинам и детям. Уильям Стид остался на тонущем корабле.]

– И что? – опять спросил Джейк.

– Теперь будьте внимательны, – профессор поднял палец. – Сойка отмечает следующие факты. Устами своего маленького героя Уэллс называет даму в пурпурном платье матерью. Сойка же настаивает, что эта дама поразительно напоминает Кибелу – великую мать богов, как ее называют в Малой Азии. Которая, в свою очередь, обнаруживает очевидное сходство с греческой Артемидой – божественной охотницей и покровительницей домашнего очага. Римляне звали ее Дианой. Вам, конечно, неизвестно, что постоянный спутник Дианы – кот? Далее. Золотоволосая Диана оборачивается кошкой, чтобы ускользнуть от преследующего ее Тифона. Ну, а в Египте ей соответствует уже знакомая вам Баст, или Бастет – женщина с головой кошки, покровительница семейного очага.

Профессор налил себе сельтерской из сифона и долго пил. Компаньоны ждали.

– Далее, – Найтли прошелся по комнате. – У язычников существует дианический культ – поклонение Матери Всего Сущего. Эту особу изображают высокой, сильной, хорошо сложенной белокурой женщиной. Так, например, греко-римская Селена – одно из многих божеств этого пантеона… впрочем, этого должно хватить.

Профессор прокашлялся.

– Вот, собственно, в двух словах содержание его лекции. Следуя рассуждениям доктора Сойки, из всего сказанного следует, что в облике дамы с леопардами мистер Уэллс описал именно Праматерь и, вольно или невольно, особо подчеркнул ее неразрывную связь с кошками. Наконец, сфинкс! Тело льва, голова женщины! О чем это может свидетельствовать? Связь. Образ Праматери связан с кошачьими не метафизически, а физически!

Воцарилась тишина.

– Чего-чего? – пробормотал М. Р. Маллоу.

Профессор накрутил бороду на палец, чуть не вырвал ее с корнем и положил ладони на стол. Видно было, что он так и норовит замахать руками и только страшным усилием воли сохраняет спокойствие.

– Видите ли, мой мальчик, – заговорил он вполголоса, – конференция, как я уже упоминал, затрагивала внутренние ресурсы организма, возможности здравоохранения, различные вопросы улучшения здоровья. Иммунитет – и так далее. Лекция была прочитана доктором Сойкой в аспекте евгеники. Этот человек размышляет о неком… улучшении человеческой породы.

– Подождите, – перебил Саммерс. – Что вы хотите сказать?

Найтли вскочил.

– Сойка заявил, – продолжал он, держась за спинку стула, как если бы это была кафедра, – что исследование арийской расы в аспекте евгеники делает возможным улучшение человека!

Профессор опять поднял палец. Компаньоны молча смотрели на него. Найтли наклонился над столом и зашептал:

– Не указывают ли эти странные исчезновения, а также появление животных на улице, на некие эксперименты? Чудовищные эксперименты! Возможна ли попытка воссоздать праматерь рода человеческого для создания, так сказать, новой европейской расы? Сверхрасы?

– Значит! – брякнул пьяный Маллоу. – А вы что думали! Что же еще, прах меня побери, это может значить?

– Правильно! – Найтли стукнул стулом об пол.

Тут Дюк взглянул в лицо компаньона.

– Нет доказательств, – спокойно сказал Джейк. – Все, что мы имеем – предположение профессора. Только предположение.

– Предположение? – профессор нагнулся над столом и только чудом не потерял равновесие. – Вы говорите «предположение«?! Джейк, вы?

– Кто-то должен сохранять здравый смысл, – откидываясь на спинку стула, отозвался бывший коммерсант.

– Он у нас теперь анахорет, – Маллоу налил профессору. – Намерен ложиться не позже двенадцати, собирается вставать не позже семи, каждое утро думает выливать на себя ведро холодной воды, хочет лечить меланхолию физическим трудом и размышляет о том, как приносить пользу обществу.

Профессор с готовностью засмеялся.

– Видел бы его папенька за работой, – продолжал Дюк. – Вот бы порадовался. Мне прямо жалко, что твой папаша тебя не видит!

– Да что такого? – мрачно сказал Д.Э. Саммерс. – У меня голова чугунная от всех этих валяний в постели до обеда. А холодная вода отличная вещь. Рекомендую. Это вон ты у нас богема.

– Я? Богема?

– А кто, я богема? Да, ты богема. Оранжерейное растение. Финик вялый. Сосиска арлингтонская. Заветренная арлингтонская сосиска!

– Это вы мне, что ли?

– Вам, вам. Смотрите, профессор, как он медленно соображает. Видите? Вот вам богемный образ жизни. Вырождается на глазах!

Маллоу уже приготовился острить, но компаньон безнадежно махнул рукой.

– Я делаю, что умею, – произнес он. – Человек должен что-нибудь уметь, иначе он ничего не стоит. Это вон ты у нас писатель. А я – простой смертный.

Найтли уже улыбался в предвкушении развязки комической сценки, которые так любили компаньоны, но ее не последовало.

Повисло молчание. Маллоу уткнул подбородок в сложенные руки.

– Жизнь, – сказал он, обращаясь к профессору, – кастратофически слонжа.

– Пожалуй, – не стал спорить тот. – Она еще и очень трунда, и умчительна, хотя инретесна тоже.

Джейк встал и подошел к окну. Посмотрел, как скачет по двору ворона, отвернулся.

– Вы оба умеете что-то полезное. Можно использовать его в какую угодно сторону, важен сам факт. Компаньон у меня пишет книжки – хотя жулик порядочный. Вы, профессор, тоже впариваете гражданам всякие фокусы, но при этом делаете краски, лаки, искусственные ткани, все эти бакелитовые смеси – полезные вещи. А я…

Д.Э. оборвал фразу.

– Ладно, – он махнул рукой. – Это все ваши медицинские средства. Забудьте.

– Вы понимаете, к чему он ведет? – Маллоу повернулся к профессору.

– Не вполне, – отозвался тот, глядя на Джейка. – Но, кажется, я улавливаю. Вы хотите сказать, что бесполезны?

Саммерс усмехнулся.

– Стоило Генри перекрыть мне кислород. И если бы только это. Сначала Эдисон с его патентом на монопольное производство кинематографической продукции позавтракал маленькими компаниями вроде нашей. Потом меня предложил купить Вандерер для развлечения своей дочери. Меня или моего компаньона – все равно. И впрямь, какая разница! Теперь Форд. Всегда находится крупный хищник, чтобы подмять под себя всех, кто слабее. Что остается таким, как я? Ремесло? Об этом я должен был думать двадцать лет назад. Теперь рынок занят. В Блинвилле два гробовщика и человек шесть плотников. Кому я нужен, если их услугами пользуются много лет? Переезжать и начинать все сначала? Бюро по трудоустройству под завязку набиты молодыми парнями, которые занимают очередь с семи утра. Значит, или жулик, или… – он развел руками. – Все очевидно. Я не умею ничего такого, что позволило бы мне вести порядочную жизнь.

Опять воцарилось молчание.

Профессор Найтли сообразил, что продолжения не последует.

– Вы не виноваты, мой мальчик. Бодаться с Фордом…

Саммерс жестом отмахнулся. Он так и стоял у окна, прислонившись спиной к стене, засунув руки в карманы и глядя в пустой камин.

– Гм, – сказал профессор. – Да, положение сложное. Джейк, вы предпочитаете комплименты или сразу дело?

– А у вас ко мне дело? – Саммерс выпрямился.

– Молодые люди, вы слепы и глухи! – возмутился Найтли. – Я уже битый час толкую вам о необходимости заняться делом дамы с леопардами!

– Хватит жить святошей, – поддакнул Маллоу. – А? А, сэр?

Но Д.Э. уже опять обмяк, ссутулился и уставился в камин.

– Заигрался, – произнес он, ни к кому особенно не обращаясь. – Слишком долго валял дурака. Сэр, вы хоть понимаете, что у нас нет денег? Нам не на что жить. Какие, к черту, европы!

– А, – Маллоу моргнул, – но… ты обычно…

– В том-то и дело! – отрезал Джейк. – Я больше не могу, как обычно.