— Да и не надо. У тебя ресничка упала, а я хотел ее убрать.

Слышу, как какой-то парень хмыкает и переводит свою зубную палочку, что до сих пор была у него во рту, в другую сторону.

— Герои-любовники недоделанные.

Девушка посылает ему воздушный поцелуй. Он делает вид, что поймал его, и делает то же самое. Видно, этот работник парка совсем отмороженный. Мне так хочется вмазать ему, но Алексия предлагает пройтись немного. Я не могу ей отказать.

Мы прогуливаемся и смотрим по сторонам. Я не знаю, что мне дальше делать. Но нам и так хорошо. Но неожиданно я замечаю будку с прокатом велосипедов.

— Прокатимся?

Алексия как-то резко отрицательно вертит головой. Я, сощурив глаза, кошусь на нее и легко толкаю рукой.

— Почему?

— Может потому, что не умею.

Я улыбаюсь, хватаю девушку за руку и тяну к велосипедам. Алексия противится и умоляет меня отпустить ее. Косятся множество пар глаз, люди смотрят на нас, как на сумасшедших, но я и не думаю останавливаться.

— Мужчина, нам один велосипед, — говорю я и протягиваю купюру.

Алексия нервно переминается с ноги на ногу и пытается освободить свою руку.

— Блин, Глеб, если не отпустишь, то я начну кричать.

— Да ладно, чего ты так боишься?

Мужчина подгоняет нам «коня» и как-то странно смотрит на нас. После отворачивается и что-то проговаривает нечленораздельное. Я благодарю его и вновь переключаюсь на Алексию.

— Упасть, — отвечает девушка.

— Так почему родители тебя не научили? Ну ничего, я исправлю их косяк.

— Не твое дело, — как-то очень грубо отзывается Алексия. По-моему, я случайно расковырял что-то личное. — И вообще, мне страшно, что именно ты меня будешь учить.

— Да ладно, я буду аккуратно.

Алексия вздыхает, но больше не противится, но я все равно удерживаю ее за руку, а другой рукой хлопаю по седлу велосипеда. Девушка набирает в щеки воздух и медленно выдыхает.

— Это в последний раз, когда я с тобой гуляю и вообще спорю.

Алексия вешает на меня сумку и пытается залезть на велик. Я не могу удержать смех, когда вижу, как девушка начинает мешкать и не знает, с какой стороны подойти.

— Чего ржешь, учитель хренов, — от ее по детски надутых губ я заливаюсь смехом еще сильней. — Помоги.

С горем пополам Алексия забирается на «коня», и тут же начинает по-настоящему паниковать. Я держу велосипед еще крепче, чтобы девушка немного успокоилась.

— Поставь ноги на педали, что ты их поджала? — Девушка дрожит, но подчиняется мне. — Крути.

Люди посмеиваются над нами. Наверное, если бы я увидел такую картину, тоже бы тихо хохотал.

Алексия наконец-то срывается с места и чуть слышно вскрикивает от страха.

— Ну, как ощущение? — спрашиваю я, таща транспорт, потому что девушка то крутила педали, то нет. Так всегда, когда садишься в первый раз, но после привыкаешь и даже ловишь кайф.

Я ощущаю ее волнение и переживание, по телу пробегаются множество неприятных мурашек.

— Тупое. Может, на сегодня хватит?

— Нет, — лукаво кошусь на девушку, и Алексия нервно сглатывает. — Ты хоть иногда крути педалями.

Первые пару минут девушка вспоминает все возможные маты и оскорбления, и тихо озвучивает мне их, чтобы дети не услышали. После уже поддается своему адреналину и начинает быстро двигать ногами. Я чувствую, что вот он, этот момент, когда велосипед нужно отпустить, а дальше Алексия сама справится. Ничего не говоря, я резко отстраняю руки. Девушка удивленно оборачивается и начинает вновь паниковать. Дергает руль и, не проехав даже десяти метров, валится прямо на землю.

Я бегу к ней. Девушка откидывает от себя груду металла в сторону и аккуратно садится на асфальт. Замечаю кровь на ее джинсах.

— Прости, — выпаливаю я и падаю на коленки рядом с ней. — Больно?

— Как ты думаешь? — зло. Алексия пытается подняться, но возвращается обратно, сжав глаза от боли. — Что за дурак, зачем вообще мне сдались эти велосипеды? Хорошо погуляли, Глеб, хорошо. Покалечил девчонку, теперь она эту прогулку надолго запомнит. Ты ведь этого хотел, идиот.

Мужчина, который отдал нам велосипед на прокат, подбегает к нам и первым делом рассматривает транспорт, после уже переводит на нас взгляд, плюя ядовитым ядом. Я не знаю, что теперь делать, а еще этот мужик привязался, поэтому я не выдерживаю и кричу на него. Он немного прифигивает, но замолкает.

— У вас есть зеленка или йод? — спрашиваю.

— Еще чего, чтобы для таких рукожопых, как вы, у меня что-то было.

Я сжимаю челюсть и опускаю голову. Мужчина встает и уходит. Алексия говорит, что все хорошо, но кровь так и растекается. Я приподнимаю штанину, благо, у девушки не такие джинсы в обтяжку, что носят обычно остальные. Алексия осекается и как-то мешкает. Останавливает меня, накрыв мою руку своей, не позволяя посмотреть на рану.

Неожиданно мужчина возвращается к нам и бросает на траву перекись водорода и бинты, со словами:

— Все, что нашел.

Я сухо благодарю и возвращаюсь к Алексии.

— Нужно посмотреть на рану, — говорю я и хватаюсь за штанину. Девушка делает то же самое.

— Все в порядке. Говорю же: царапина. Не нужно ничего делать.

Алексия приподнимается, опирается на больную ногу и зажмуривает глаза от боли, но все же стоит, пусть и неустойчиво, на ногах. Я хватаю баночку с перекисью и бинт, запихиваю все по карманам и беру девушку на руки. Алексия сопротивляется, прося меня отпустить, но не поднимает большой шум, так как люди и так смотрят на нас, как на гостей из психушки.

Я кладу ее на первую свободную скамейку и вытягиваю больную ногу. Девушка пытается оторвать мои руки, но я хватаю одну из ее рук. Почему она так себя странно ведет? Ведь я хочу ей помочь. Воспользовавшись моментом, когда Алексия замешкалась, я поднимаю штанину выше колен. Перед моими глазами предстает узкая, но продолговатая рана. Коленка вся в крови. Как ее так угораздило? Но мои глаза улавливают красную метку на ноге, которую я сразу не заметил. Треугольник с тремя точками внутри. Богдан. У него такая на лодыжке.

Как? Как могла метка моего брата оказаться у Алексии? У отчаянной, которая по своей природе не может любить. Я долго не отрываюсь от нее, рассматривая и внимательно изучая, словно в первый раз вижу.

Перевожу взгляд на Алексию. Она сидит с опущенной головой и впивается ногтями в кожаную сумку, царапая.

— Это ведь не татуировка? И ты не отчаянная? — пытаюсь встретиться с ее взглядом, но упорно его уводит.

— Да, — метка отдает холодом. — Я не отчаянная, — девушка держится из последних сил, чтобы не закричать на меня, но у нее плохо получается.

— Зачем надо было врать? Всем?

— Что ты ко мне прикопался, — Алексия срывается на крик. — Я раньше была ею, точнее нет… — Девушка закрывает глаза. — Тебе не понять.

— Я постараюсь, — не отступаю. Упертость барана мне передалась от отца.

— Знаешь, почему я не умею кататься на велосипеде, — на уголках глаз выступают слезы. — Меня некому было учить. Сколько себя помню, я жила в детском доме. Я ни разу не влюблялась, — голос у девушки задрожал, — наоборот, я дралась с мальчиками. Все называли меня отчаянной, потому что даже в восемнадцать лет у меня не было метки. Мне нравилось быть чистой, а тут она. Я даже не поняла, как…

Алексия опускает голову и тихо плачет. Я сижу на корточках и не двигаюсь, словно пораженный молнией. Внутри меня что-то переворачивается. Виной этому являются слезы Алексии, еще и нафантазированное будущее, которое развалилось одним мигом, как карточный домик.

— Я искренне не хотела, чтобы… — начинает говорить девушка, но я чувствую, как даются с трудом ей эти слова, поэтому я прерываю ее:

— Ничего не говори.

Алексия слушается. Я прикрываю глаза от боли внутри. Достаю все из карманов и начинаю перевязывать больную ногу. Мы с девушкой молчим. Вздыхаю и присаживаюсь рядом с ней, когда заканчиваю.

— Ты не хочешь быть обычной? — интересуюсь я.

— Нет, не в этом дело. Просто даже когда я была на первом курсе, у меня не было метки. Все уже называли меня отчаянной, а тут, в начале второго, она появилась. Я не могла сказать, что вот, бац, и я мечена. И вообще, какая разница сейчас?