Ник равнодушно встал с кровати, когда их вызвали, чтобы «сделать радостное объявление». В кабинет с длинным столом набилось человек двадцать, младшим лет по десять, старшие – его ровесники. Сообщение выслушали в молчании.

Денис тогда сообразил первым. Поднял руку:

– Разрешите спросить? А в этом самом лучшем детском доме все воспитанники ходят в ту гимназию?

– Нет. Невейская гимназия – первое учебное заведение после столичных. Очень большой конкурс и соответствующая оплата. Вас примут без экзаменов, а платить будет король, статья расходов уже одобрена сенатом.

– Шикарно, – прокомментировал Денис и дернул губой – натянулся на подбородке шрам.

Потом долго дискутировали в спальне у старших. Кто-то радовался, кто-то злился. Один малыш забился в угол и тихонько ревел. Ник снова валялся на кровати, бездумно скользя взглядом по лицам, но теперь молчал и Денис. Смотрел на всех с непонятной усмешкой.

Когда мальчишки прокричались, Денис сказал презрительно:

– Лопухи.

– Да! – вскинулся темноволосый пацан. – Я же говорю! Еще благодарить побегут, идиоты. Да за родителей наших они теперь обязаны…

– Засохни, – оборвал Денис. – Нашел, что чем мерить. Торгаш.

Темноволосый побагровел.

– Ты!..

– Я, в отличие от тебя, не дурак. Вы что, не поняли, какая тут подстава? Готовьтесь, парни. Нас там будут серьезно прессовать.

В комнате удивленно затихли. Денис постучал пальцем по лбу.

– Думать-то надо. Во-первых, мы новички, а там своя стая. Во-вторых… Я че, зря спросил про гимназию? Им, значит, средненькая школа и ПТУ, а нам? Им гроши, а у нас приличное денежное содержание. Они, значит, с детства в казенных стенах, а у нас родители были. Да, были! – крикнул Денис, и малыш в углу заплакал сильнее.

– Там же хороший детдом, – неуверенно сказал кто-то.

– Значит, темную устроят без кастетов, вот и вся разница.

– С чего ты взял?!

– Из опыта. Я этих заведений перевидал – во! – Денис чиркнул себя ребром ладони по горлу. – У меня отец инженер-мостостроитель. Мать часто с ним моталась. Они на Харре работали, я к ним на каникулы приехал.

Все молчали. Слышно было, как стучит дождь и сухо кашляет Денис.

– Так что готовьтесь, парни, – повторил он, продышавшись. – Берегите ваши задницы.

Ник повернулся к нему.

– А что будешь делать ты?

– Опа, Немой заговорил! В каком смысле я?

– Ну, пока мы будем беречь свои задницы, чем ты займешься?

Денис усмехнулся, под нижней губой опять проступил неровно заживший шрам.

– Я? Найду вожака и перегрызу ему горло. Есть возражения?

– Никаких.

… – Шикарно мы тогда с Жучарой схлестнулись, – бормотал Гвоздь. – А когда Череп явился порядок наводить, думал: всё – хана. Зато со скуки не дохли, скажи?

– Я предпочитаю другие развлечения.

– Хорош нудеть! – Гвоздь потянулся, чтобы отобрать книгу, но Ник выставил локоть.

– Э, у вас тут чего, драчка? – заглянул дежурный. – Немой, тебя к директору!

Ник удивленно придержал страницу.

– Обалдели? Воскресенье на дворе. Какой, на фиг, директор?

– Двигай! Срочно!

– Чудны дела, – протянул Гвоздь, с любопытством разглядывая Ника. – А может, ты взаправду, как Карась говорит, того? По новой методике.

Ник покрутил пальцем у виска и сунул книгу под подушку.

На третьем этаже было тихо, только в кураторской бормотал телевизор. Ник прошел до конца коридора. Здесь, в тупике, царил полумрак: бархатные портьеры загораживали и без того тусклый день.

А если все-таки сняли «квоту» по медицинским показателям?! Ладони вспотели. Вытер о джинсы, прежде чем взяться за ручку.

В приемной тихонько гудела кофеварка. Секретарша вынимала из шкафа тонкие фарфоровые чашечки. Она сердито посмотрела на Ника из-под золотистой челки и мотнула головой:

– Проходи! Чего натворил-то? Выдернули из-за тебя в выходной!

Ладони, как назло, опять стали влажными. Нет, обратно в психушку он не поедет! Лучше под мостом ночевать.

– Разрешите, господин директ… – Ник сбился и закончил невнятно.

Сбоку, в гостевом кресле, сидел Георг Станислав Леборовски – на этот раз снова в штатском, но на лацкане у него поблескивал значок: герб Городского совета с голубой полоской в уголке.

– Конечно, мы тебя ждем. – Директор лучился от счастья, словно ждал Ника последние лет десять, и тот наконец явился. – Присаживайся! Нинель, кофе готов? И принеси мальчику конфет. Ну, что ты встал? Входи же!

Леборовски молча кивнул.

Ник опустился в кожаное кресло. Он был в этом кабинете второй раз в жизни; первый – когда только попал в детдом, и сесть тогда ему не предложили.

Секретарша вплыла в кабинет с подносом. Бровь у нее была удивленно изогнута.

– Конфет? Но я не держу тут конфет!

Перед Ником оказалась крошечная чашечка на блюдце. Пахнуло странно: непривычно, но знакомо.

– Извините, я не хотел бы задерживаться, – сказал Леборовски.

– Да-да, конечно! Нинель, ты свободна.

Директор дождался, когда за секретаршей закроется дверь.

– Вы сами скажете мальчику?

– С вашего разрешения.

Леборовски пододвинул к себе папки, лежавшие на директорском столе. Снял первую – толстую, растрепанную.

– Это – копия поискового дела, заведенного три года назад. – Он положил ее перед Ником.

Следующая оказалась тоненькой, в новой хрустящей обложке.

– Материалы по экспертизе, тоже можешь ознакомиться.

– Сейчас? – не понял Ник. К папкам он не притронулся.

– Я бы предпочел, чтобы ты сделал это на досуге, там много бумаг. Надеюсь, пока будет достаточно официального заключения.

Леборовски передал Нику листок с веером печатей и длинной колонкой подписей.

Плотно набранные строчки сливались перед глазами: «…проведено исследование… согласно документально подтвержденным… см. таблицу № 2… анализ показал…»

– Ты ошибся в одной букве, – сказал Леборовски. – Тебя зовут не Ник, а Мик, Микаэль.

«… считать установленным, что Николас Зареченский и Микаэль Родислав Яров одно и то же лицо».

Ник сглотнул – в кабинете резко, до желчи, пахло кофе.

«…Микаэль Родислав Яров одно и то же…»

Он положил лист и открыл поисковое дело. К первой странице скрепкой был прихвачен фотоснимок, крупнозернистый в центре и размытый по краям. Высокий темноволосый мужчина обнимал коротко стриженную женщину – оба в джинсах и свитерах, улыбаются. Женщина одну руку положила на плечо пятилетнему малышу, другой держала за локоть мальчишку постарше.

В этом, втором, Ник узнал себя – или, скорее, угадал. Слишком давняя фотография, года за три до Арефского мятежа.

– Что с ними? – ровно произнес Ник.

Нет, это другой мужчина, не тот, что лежал убитым на площади перед автовокзалом.

– Марина Ярова и ее сын Денек погибли при попытке выехать из Фергуслана, – голос Леборовски звучал сухо, отставной полковник констатировал факт. – Их тела удалось опознать. Родислав Яров считается пропавшим без вести, но, по словам очевидцев, он присоединился к отряду Павловича. Отряд был полностью уничтожен на перевале Карыч, через который шла прямая дорога на Фергуслан.

Марина, Родислав, Денек, Микаэль – чужие имена. «Микаэль Яров», – произнес про себя Ник, каждую букву на языке опробовал, но ничего не почувствовал.

– Мы жили в Арефских землях?

– Нет. Ваша семья отдыхала на Белхе, у друзей. А вообще твой отец носил погоны, и вы часто переезжали. Насколько мне известно, он хотел подать рапорт и перевестись в Сент-Невей, но не успел.

Ник понимал, что должен спрашивать – много, жадно, – но в голове было пусто. Закрыл папку, пряча фотографию под картонную обложку.

– Я могу взять документы?

– Безусловно.

Директор, о котором Ник успел забыть, шевельнулся в кресле.

– А вы что же, не сообщите мальчику?

– Я сам, – жестом остановил его Леборовски. – Микаэль…

Полковник замолчал. Наверное, давал время осознать: да, обратился именно так.