В десятом отряде зарядку вел начальник отряда капитан Зализнов, обладатель своеобразного рекорда - он уже четырнадцатый год учился на заочном отделении пединститута. Раньше Зализнов был боксером, добрался до мастеров и даже один раз выходил в четвертьфинал чемпионата страны. Но дальше - никак. Не хватало умственных способностей, трудновато было с тактикой боя. Поэтому Зализнов бросил спорт и на волне спортивных привилегий колобком вкатился в гуманитарный вуз, выбрав почему-то "русский язык и литературу" - хотя путал сложно-подчиненное предложение с деепричастным оборотом. Правда, Зализнов славился ещё и тем, что знал наизусть сказку Ершова "Конек-Горбунок" (на каждом самодеятельном концерте с выражением читал отрывки), а на спортивных смотрах демонстрировал свою рельефную мускулатуру, которой позавидовал бы Шварценеггер. Кличка у Зализнова была - Холодец...
Холодец сразу ушел в глухую защиту: от упругих мышц отскакивали и кулаки и орудья, а голову капитан умело оберегал, используя все свое боксерское мастерство. Но вскоре почувствовал, что силы иссякают: очень уж много зеков наседало на него одного.
- Братцы! - глухо закричал капитан Холодец из-под сдвинутых локтей. Не бейте, братцы! Лучше свяжите!
Эти мольбы ещё больше разозлили зеков. Никоим образом они не могли признать "братцем" туповатого мента, по любому поводу пускавшего в ход пудовые кулаки. Толпа, наседавшая на Холодца, расступилась, и четыре мужика швырнули в него скамью с шестью чугунными ногами - кстати, единственную в зоне... Кости обеих рук хрустнули; капитана понесло вместе со скамьей на стену барака; он ударился о неё спиной и осел, полураздавленный, в серый снег... Одна из чугунных ног, проскочив меж сдвинутых рук, выбила Холодцу глаз. Ему стало так больно, что боль как бы перешла в кайф, почти оргазм: ни о чем не хотелось заботиться, думать. И не думая, а повинуясь остаткам известного инстинкта, Зализнов, не имея возможности опереться на сломанные руки, пополз по снегу, подобно большой змее - куда-нибудь.
Дежурный помощник начальника колонии или, короче, ДПНК Мыриков на вахте посматривал на часы: вот-вот, отбарабанив зарядку, должны были появиться контролеры; потом зеки потянутся из локалок, группами, в столовую. А после завтрака - съём в промку, утренняя проверка, первая смена... Лейтенант глянул в окно. Пошел неожиданный с утра снег (в вечерних новостях обещали иное), с востока явился, будто проснувшись, порывистый ветер. Мало того, что и падающий снег не оседал, так ещё и лежавший доселе белый покров разметывался со съёмного плаца по стенам бараков и ограждениям локалок.
Еле видный в метельных вихрях к вахте бежал вприпрыжку прапорщик Бронько по кличке Панцирь. На левой ноге не было сапога, зато к лодыжке присосалась белая змея-портянка. Бронько что-то кричал, и лицо его было искажено.
Мыриков выбежал из дежурки, пока ещё ни о чем не думая и ничего не понимая.
- Буза! - кричал Бронько. - Буза в зоне! Еле ушел! Убивают!
Он пробежал мимо Мырикова и юркнул в дежурку. Портянка как раз перед входом совсем размоталась и слетела с ноги. Сильный порыв ветра взметнул её вместе со снежной пылью и понес над жилзоной: неважно, в какую сторону, ибо неминуемо она повисла бы на колючей, под током, проволоке, окружавшей зону тремя смертельными рядами.
Мыриков задержался, вглядываясь в метель. Из узких калиток локалок как будто вытекали темные массы. От них отделялись отдельные черные фрагменты и двигались в сторону вахты. ДПНК попятился к двери дежурки. Там Панцирь энергично накручивал диск телефонного аппарата, орал в трубку что-то нечленораздельное.
Мыриков выхватил у него трубку и прислушался.
- Что там у вас? Говорите! - спросил капитан Петров.
- На проводе ДПНК Мыриков.
- Говори, Мыриков.
- Не знаю, как и сказать... тут что-то происходит вроде...
- Знаю, что там у вас. С вышек доложили. Сейчас будем меры принимать. А ты тоже ушами не хлопай.
- Они сюда бегут, - глянув в окно сообщил Мыриков. - Мы с Бронько сейчас запремся.
- А остальные где?
- Нету.
Петров выдержал короткую паузу (во время которой Мыриков думал, что сейчас-то и скажет опер что-нибудь важное) и - неожиданно прервал связь. Мыриков так и остался с коротко вопящей трубкой в руке и некоторое время удивленно смотрел на нее.
Бронько уже закрыл замок на два оборота и подтаскивал к двери вахтенный несгораемый шкаф с постановлениями о нарушениях.
- Локалку! - вспомнил вдруг Мыриков.
Он оттолкнул Бронько, открыл дверь и выскочил во дворик дежурки.
Вахтенный домик был, как и бараки, локализован в трехметровом ограждении из металлических обрезков. Калитка, хоть и хлипкая на вид, могла дать немного времени: пока сломают, пока дверь вышибут - глядишь, солдаты с прапорами поспеют, с собачками шибаевскими... Так не бывает, что-то должно произойти, кто-то должен помочь, это невероятно, но это и не сон.
Мыриков изо всех сил захлопнул калитку.
- Ссышь, на-чаль-ни-чек! - крикнули ему из уже приблизившегося авангарда зеков.
ДПНК отвечать не стал, забежал в дежурку и стал энергично помогать Бронько: шкаф был тяжел.
Как только дверь была приперта, в окно постучали. "Как они быстро с калиткой-то..." - подумал Мыриков, обернулся и увидел расплюснутую о стекло рожу: это Васька Механизм пугал ментов. Он улыбался, обнажив темные от чифира рандолевые фиксы. За ним к окну подскочил кто-то другой и со всего размаха ударил в стекло метровой заточенной арматурой. В дежурку разом ворвались мороз, мат и страх. Пока Мырикова и Бронько спасала лишь решетка, но и её уже энергично выковыривали из кирпичного проема двое зеков.
- Стакан, стакан! - закричал Бронько.
- Какой стакан, зачем? - не понял Мыриков, отталкивая зеков от окна шныревской шваброй.
- Сюда, сюда! Скорей! - Бронько показывал на дверь в помещение для кратковременной изоляции нарушителей дисциплины. Это и называлось "стаканом". В настоящий момент там находился толстяк Киря-Шнапс, неисправимый картежник и хулиган, пойманный ночью в чужом отряде за игрой... В "стакане" с большим трудом помещался человек нормального роста и телосложения, а Киря-Шнапс был самым большим человеком 7-й зоны. Лишь крепкая нервная система позволила ему спокойно, без ругани, вынести в стакане более трех часов. Сейчас он спал по стойке "смирно", ибо ни согнуть ноги в коленях, ни раздвинуть руки в локтях не было никакой возможности.
Трясущимися руками Мыриков открыл замок "стакана". На пол дежурки немедленно вывалился Киря-Шнапс и, ударившись об пол, проснулся.
- Что за мутотень?! - вопросил он из лежачего положения.
Но ни ДПНК Мыриков, ни Панцирь-Бронько не обратили на его слова никакого внимания. Взгляды обоих устремились внутрь "стакана", едва превышавшего по объему стандартный бытовой шкафчик. Бронько оказался сообразительней и ловчей: выхватил у Мырикова ключи, прыгнул в "стакан" и мгновенно захлопнул дверь. Ключи дважды повернулись. ДПНК, как зачарованный, смотрел на дверь, пока его не вернул в реальный мир голос открывшего один глаз начитанного Кири-Шнапса:
- Боливар, падла, не вынесет троих... О.Генри написал, б...
Решетку уже выдернули из оконного проема. Она вывалилась слишком быстро и резко, раскроив лоб зазевавшемуся зеку Мишке Лучку. В окно полезли страшные лица, похожие на обтянутые кожей черепа. С голов сваливались шапки, метались туда-сюда металлические штыри в руках, грозя отправить на тот свет случайно подвернувшегося.
- Назад! Назад! Понял?! Назад! - из всех сил закричал Мыриков. Он был совсем молодой человек и никак не верил в конец чего-либо. Даже надпись "конец" на киноэкране казалась ему уловкой: там, за экраном, все продолжалось, точно... И тем более никак не могла закончиться его собственная и любая другая жизнь - ведь она только началась.
- Ты меня на "понял-понял" не бери! - рявкнул в ответ первый из лезших в окно, Филька-Скупердяй. Боковым секущим ударом штыря он сломал лейтенанту шейные позвонки, и Мыриков, задыхаясь, упал на пол - медленно и мучительно умирать.
