Киря-Шнапс, быстро сообразив, что происходит в зоне, откатился под стол, подальше от зековских ног.
Бронько в "стакане" стоял тихо, едва дышал - и был уверен, что спасется.
ЗИМЛАГ
ОБЩИЙ ОБЗОР
"Не армия и даже не банда. Прав был диссидент", - думал Монгол, наблюдая за происходящим в жилзоне из кабинки КПП отрядных локалок. Он сидел в кресле, ноги под столом упирались в обездвиженное тело дежурного "козла"-открывальщика. Штаны с "козла" были спущены: кое-кто, ретивый и озабоченный, хотел надругаться над ним, но Монгол не позволил. Дежурного просто избили - настолько сильно, насколько позволило тесное помещение - и впихнули под стол. Там он и лежал, уже в сознании, но притворяясь вообще мертвым.
Из застекленной кабинки, возвышавшейся над землей по типу постов ГАИ, хорошо было видно передвижение бунтующих отрядов и бригад. Впрочем, вряд ли можно было назвать это "передвижением" в смысле, скажем, армейской передислокации. Одно темное пятно-толпа двигалось в сторону столовой; другое - к "козлятнику"; третье - наплывало на "вахту" и подбиралось к выходу в промзону. На вышках беспокоились солдаты: кое-кто, вопреки, уставу, уже перенаправлял автомат с "запретки" на локалки отрядов. Между "пятнами" мелькали фигурки отделившихся зеков: одни преследовали кого-то, другие порознь бежали к "магазину" в надежде на быстрый грабеж.
- Братан, все ништяк! - заорал ворвавшийся в кабинку Корма. - Вахта наша! Там пацаны из "стакана" Панциря выкуривают! А ДПНК замочили, дураки!...
- Что ж ты не уследил? - поморщился Монгол. Мыриков, по его мнению, был слишком молод для смерти.
- Да задержался я у "зверинца"... "Хачики" закрылись, законопатились наглухо, не зайдешь... А у Эльхана - ствол. Он из него пальнул через окно, Шитика зацепило в ногу.
- Сука! - процедил Монгол. - Они думали, волчары позорные, что это по их душу такой хипиш! Много чести... Где Корж со своим шарабаном?
- Сейчас выкатят. У них снаряд закосорезил.
- Как выкатят - пусть пальнут по "зверинцу", разъ...т его на хрен! Не хотят заодно по правде - пусть дохнут сами напоказ! - распорядился Монгол. - А потом - по шлюзу промки долбите!
- Ага! - обрадовался Корма. - Всё, я дернул!
- А ДПНК зря грохнули. Плохо... - бросил ему вслед Монгол. - Тузика пришли ко мне.
Корма пулей слетел по перекладинам трапа и побежал к единственному в жилзоне производственному помещению - цеху игрушек в подвале под одиннадцатым отрядом. Там работали "танкисты" и "ракетчики", штамповали, соответственно, танки и ракетные установки из плохонькой пластмассы.
Пружина, ещё вчера невидимая, затянутая наглухо в глубину воровского ствола и удерживаемая Монголом на предохранителе, распрямилась и выбросила заряд. Теперь никто не мог управлять действием; Монгол выполнил "воровскую" установку, блатная прослойка и мужицкая масса двинулись в указанном направлении (во всех направлениях), но поскольку не было и не могло быть конкретных требований - кормили средне, с работой напрягали несильно, "козлы" как будто притихли - то и протест сразу же после начала обрел черты необузданного мятежа, сопровождающегося убийствами не тех, кого надо, и разрушением самих остатков фундамента "каторжанских понятий". Все законы, и внешние, и внутренние, рассыпались прахом. Во главе движения оказалась царственная сила анархической инерции; словно огромный чугунный шар покатился по зоне в сторону шлюза промки, за которым находились ПКТ, ШИЗО, ненавистная оперчасть и вся остальная краснопогонная хевра.
Впрочем, в первую очередь "козлятник", находившийся справа от шлюза, должен был принять на себя самый мощный удар. "Козлы" делали зарядку сами, а в каптерке беседовали присланный для руководства прапорщик внутренних войск Окоемов и "главкозел", он же завхоз зоны и председатель Совета коллектива Лунников по кличке Жукипукин. Окоемов относился к "козлам" любого ранга двояко; с одной стороны, администрации нужны помощники, а с другой - толк от них был небольшой; повязки (косяки) на рукав цепляли в основном из двух побуждений - или желали привилегий и сытой жизни, или бежали в "козлятник" от долгов и иных неприятностей. Да об этом и не один Окоемов знал...
Локальные ограждения "козлятника" отличались повышенной крепостью и красотой: обрезки металла были любовно обработаны напильниками, а затем ошкурены для блеска. Зато калитка закрывалась лишь на ночь: "козлы" могли входить и выходить из локалки без особого разрешения.
Если бы Окоемов, соскучившись от беседы с Жукипукиным, не взглянул в окно, то мятежники застали бы "козлятник" врасплох. Окоемов увидел, как в двухстах метрах слева зеки, вооруженные стальными арматурами, лезут в окно "вахты". О дальнейшем можно было догадаться.
- А-а-а! - заорал Окоемов и, отшвырнув стул, бросился на улицу.
Жукипукин удивленно посмотрел ему вслед, затем перевел взгляд на прапорскую шапку, оставшуюся на столе. Завхоз хотел было сказать что-то, но тут до его слуха донеслись невнятные крики.
Это "ударная группа" во главе с Ванькой Одессой приближалась к "козлятнику".
Жукипукин схватил окоемовскую фуражку и тоже выбежал из барака.
Окоемов успел защелкнуть калитку. "Козлы", только что приседавшие и махавшие руками, быстро разбегались кто куда. А бежать-то и некуда было.
Вдруг невдалеке раздался мощный хлопок, почти взрыв. Над одиннадцатым отрядом поднялось небольшое облачко пара и дыма. Что-то просвистело в воздухе. И тут же затрещала непрочная, как и всё зоновское, кровля "зверинца". Рухнули чердачные перекрытия. Исчез крытый листовым железом "угол" крыши: барак стал похож на большой вагон. Раздались выстрелы: Эльхан Пихуев палил из нагана в снежное никуда.
Зеки, собравшиеся было штурмовать "козлятник", стали разворачиваться к "зверинцу", восприняв происшедшее как приказ к перемене цели. Однако через минуту раздался второй хлопок, и самопальный снаряд, выпущенный из самопальной пушки зоновского умельца Коржа, ударил в ворота шлюза, разделявшего жилую и рабочую зоны. Чуть замешкавшись, зеки ринулись обратно, к шлюзу, где уже грудилась искореженная сталь и остатки фанерных плакатов "На свободу - с чистой совестью!", "Осужденные! Сознавайтесь в совершенных, но не раскрытых преступлениях!" и "Гражданин! Искупи проступки трудом!" с портретом автора изречения, полузабытой на воле знатной ткачихи Валентины Гагановой.
А Корж в локалке 11 отряда уже готовил третий выстрел - по клубу. Пушка была сработана "танкистами" и "ракетчиками" из разномастного металллолома. Детали пушки по одной заносили в зону, выдавая их то за наглядные пособия ПТУ, то за какие-нибудь приспособления быта. А на взрывчатку для снарядов сгодилась та самая плохонькая пластмасса, обработанная специальным составом. Коржу до фени был этот бунт и все остальное: его увлекал творческий процесс. Размышления и неожиданные "научные" находки приводили его в полное исступление. Так было всю жизнь; уже четвертый срок мотал Корж за "науку": изобрел суперсверло, с помощью которого Сеня Чума с товарищами разбомбил сейфы в трех облюбованных сберкассах; получил в домашней лаборатории порошок-нюхостоп для уничтожения запахов на месте преступления; открыл формулу выигрыша в денежно-вещевой лотерее ДОСААФ и, наконец, сконструировал агрегат для штамповки царских червонцев из фольги и свинцовых кружочков. За это и получил он последний срок - 9 лет строгого режима. А всего набралось 23 с половиной года... Но Корж, он же Владимир Николаевич Керженцев, 45-летний, холостой и средне образованный, в зонах не скучал, везде для него находилось "дело", к которому не жаль было приложить голову и руки. Это именно он, например, несколько лет назад собрал для Коляна Мыло настоящий автомат, почти как знаменитый "Узи", даже лучше. Но об этом никто не знал...
Третий, самый мощный снаряд, обрушился на здание клуба. Халтурнные конструкции, возведенные на песке (цемент пошел на домик Перемышлеву, на дачку начальнику производства) рассыпались, тяжелая кровля целиком (тут почему-то постарались строители, ничего не украли) упала вниз, погребла зрительный зал, киноаппараты, сцену с занавесом и комнаты двух кружков: шашечного и лепки.
