Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Потом звонит мне:

- Я адвокат вашей матери, хочу с вами встретиться.

- Давайте встретимся.

Он приходит и чуть ли не с порога говорит:

- Не буду терять времени, вы мне нравитесь, считаю, что вы можете быть матерью моих детей.

- ???

- Жениться я не готов - у меня много разъездов, путешествий, но я готов предложить свою сперму.

- Это что, такой способ затащить меня в постель? Или у нас языковой барьер и я что-то не понимаю?

- Нет, никакого барьера не существует. Если хотите, можем завести детей обычным способом, а если хотите, то пойдем и я сдам свою сперму. Готов заключить контракт, что буду содержать ребенка.

Я была потрясена:

- Но почему я?

- Я уверен, что вы будете хорошей матерью. Я знаю, что вы из хорошей семьи, многого достигли. А я - хороший кандидат, у меня высокая зарплата, ваша мама меня знает, что еще надо?

Мы поужинали, и я ответила ему по-американ-ски:

- Ваше предложение очень заманчиво, я обсужу его со своим адвокатом.

Я была уверена, что он потом попытается заманить меня в постель, но - нет. Сделал рациональное предложение и - до свидания.

Не исключено, что в России есть женщины, которые охотно пошли бы на это. В конце концов, не все же влюбляются, а детей иметь хочется. Тем более привлекательно знать, что твой ребенок будет материально обеспечен. А так рожают чуть ли не от первого попавшегося.

До сих пор восхищаюсь своей подругой, которая решила, что надо родить ребенка от "декоративного" отца, чтобы ребенок был красивым. Насчет мозгов она говорила так:

- Мы сами воспитаем ребенка, главное, чтобы был здоровый и красивый.

Я с удовольствием с нею болтала на эту тему, но всерьез идею не воспринимала. В один прекрас-ный день она приходит ко мне и говорит:

- Поехали!

- Куда?

- В Сочи, там на пляже все красивые.

- Я ведь шутила!

- Какие шутки?

Поехала она одна, возвращается:

- Нашла то, что надо. Новый русский, удивительно красив, блондин, правда не очень умный.

Там, на курорте, у них ничего не получилось, она и в Москве с ним продолжала встречаться. Он все поверить своему счастью не мог: девочка умная, образованная. Она его только об одном просила - чтобы не разговаривал. Наконец, она забеременела, его бросила и больше никогда не видела. Родила и счастлива. Естественно, он денег никаких не платит, и финансово ей приходится очень тяжело. А вот в Америке он, если бы хотел иметь ребенка от умной женщины, - заключил бы контракт, а дальше разбирались бы юристы. И не было бы вечных проблем: он меня обманул, она меня обманула.

Конечно, в восемнадцать лет такие вещи недопустимы, но если женщина к сорока годам не нашла подходящего мужа, а мужчина не хочет быть связанным семьей, тогда - отчего бы и нет?

Правда, в России женщины к этому скептически относятся. Считают, а как же отец, ведь ребенок должен знать отца. А в результате ребенок не только отца не знает, но и денег от него не видит. А здесь - ну, не хочет мужчина быть father figure, образом отца, но согласен помочь женщине растить ребенка. Может быть, он и хочет быть отцом, но понимает, что в этой семье хорошим отцом не будет. Может быть, он и женщину-то не очень любит, но хочет, чтобы ребенок родился, и готов его содержать - а это сейчас так важно!

Словом, рационализация в делах любовных - совсем не такое уж безнравственное дело. И в Америке, и в России.

РУССКАЯ АМЕРИКАНКА ИЛИ АМЕРИКАНСКАЯ РУССКАЯ

Я росла тепличным ребенком. Не потому, что мы жили в каком-то уж особом достатке, просто дома меня старались отгородить ото всего. Я знала четко, что правильно, а что неправильно, жила в таком черно-белом свете. В Америке я впервые увидела людей не таких, как я. Черных родственников со своими особенностями. Родственников еврейских с особенностями другими. Чтобы понять их всех, - а это было необходимо, ведь я приехала в Америку не погостить, а жить, - я и стала учиться терпимости. Меня, конечно, многие вещи раздражали, но ведь к родственникам всегда снисходительнее относишься, многое им прощаешь, просто именно по-родственному. Я еще не знала, как это умение проявлять терпимость пригодится мне потом, в жизни российской, когда появится передача.

Так получилось, что с представителями сексуальных меньшинств я в России не сталкивалась. В Америке в Фонде Рокфеллера у меня появился хороший приятель. Однажды он заходит ко мне в кабинет и говорит:

- Я хочу тебе сказать одну очень важную вещь.

Я уж думала, что он станет в любви объясняться, приняла эстетичную позу, а он:

- Ты знаешь, я гомосексуалист.

Я не знала, как на это реагировать. Протянуть:

- А-а-а...

Или заинтересованно:

- Да что ты говоришь?

Просто растерялась от такого признания и сказала, что ко мне это не имеет отношения. Он в ответ:

- Что значит - не имеет! Мы дружим, и поэтому тебе надо знать, чтобы ты не удивлялась, если у меня в гостях увидишь мужчин.

А он был моим очень хорошим приятелем, и я стала задумываться...

В Москве, на нашей передаче, сначала меня многие персонажи смущали, вызывали во мне отрицательные эмоции. Некоторые вели себя вызывающе, а трансвеститы казались такими требовательными, капризными. Потом у нас установились вполне теплые отношения. Я стала понимать их боль, их проблемы.

Один трансвестит рассказывал забавную историю. Их, конечно, приглашают на всякие модные тусовки, в клубы, на презентации. Они там всех развлекают. Но:

- Уже три часа ночи, все разъезжаются. А у тебя ни копейки денег! И ни один не довезет, а на улице снег или дождь. И ты в тонких колготках, на огромных каблуках, тащишься до метро...

И мы с этим трансвеститом чуть ли не обнялись и не заплакали в голос о нашей тяжелой женской доле.

Я слушаю их, и если что-то не разделяю, то это не значит, что это плохо. А даже если, на мой взгляд, и плохо, это не значит, что их надо осуждать.

На самом деле воспитание терпимости началось во мне с момента моего рождения. Ведь я была другая - и весьма болезненно относилась к тому, как на меня реагируют. И я, не постесняюсь сказать об этом, понимаю человека другого - другой расы, другой религии, другой сексуальной ориентации. Наверное, нельзя сказать, что я сполна разделяю их боль, но я прямо-таки физически ощущаю то нерв-ное напряжение, в котором они находятся. Мы можем сколько угодно прикидываться, "а у меня столько денег, что меня ничто не интересует", но то, что этот нерв есть и что он оголен у каждого, кто другой, - от этого никуда не деться, это на уровне физиологии.

В Америке я тоже чувствую себя другой, но по иной причине. Все зависит от того, в какой компании ты находишься. Когда пересекаешь границу, цвет твоей кожи никого не волнует, вступает в действие цвет паспорта. Если у тебя синий паспорт - пойдешь через границу первым, хоть ты белый, хоть черный, хоть в полосочку. А если паспорт советский, то попадаешь в список стран третьего мира. Когда собираешься лететь в Париж из Нью-Йорка, то друзья получают визу моментально, а тебе приходится нести кучу бумажек, а потом в течение недели документы проверяются, и тогда понимаешь, что ты - русская.

В Америке есть свои полутона. Например, если я сижу в черной компании, то я там тоже не вполне своя - есть круги, где сильны антисемитские предрассудки. В черном американском обществе существует своя история антисемитизма. Когда-то черные и евреи преследовались почти одинаково, их не брали в университет, на определенную работу. Но потом евреи могли ассимилироваться - например, жениться, сменить во втором поколении фамилию, становясь преуспевающими и богатыми. А черные американцы, как ни крутись, все равно оставались черными. Ведь считается, что если у человека есть хоть капля черной крови, пусть даже в пятом поколении, то он - черный.

Сейчас, когда евреи так преуспели, они зачастую снисходительно и даже брезгливо смотрят на черных. А те говорят:

40
{"b":"77056","o":1}