"Возможно".

"И наконец...- Оккультный профессор яростно вкалывал вилку, пилил ножом, жевал жилистое мясо желтыми зубами.- Наконец... я высказал несколько гипотез, но вот она, страшная догадка: может быть, ты, едрена вошь, писатель? Золя ездил с машинистом в паровозе, спускался в шахту. Даже, говорят, спал с проститутками, чтобы изучить, так сказать... Ты тоже решил побыть нищим, чтобы написать роман".

Я сказал:

"Это уже теплее".

Мне показалось, что незнакомка сделала мне знак. Негодяй, подумал я. Удрал и не заплатил.

"То есть не совсем тепло. Я работаю в журнале, ничего особенного",добавил я, видя, что дядя, держа нож в кулаке, нацелился на меня смертоносным лучом.

"Ничего особенного, хм. А я это, между прочим, знал!"

"Зачем же спрашивать?"

"Чтобы подтвердить имеющиеся данные. Мы, любезнейший, осведомлены лучше, чем ты предполагаешь. И в небе, и в земле... как это говорит принц Гамлет, ну тот, который был автором трагедий Шекспира? Сокрыто больше, чем снится нашей мудрости? Так вот, к вашему сведению, как раз наоборот: ничто не сокрыто. Ты мне вот что скажи... Э, черт, запихнуть бы им в глотку это мясо!"

Он выплюнул ком и швырнул его через плечо.

"Ты мне вот что скажи: на кой черт тебе всё это сдалось? Хочешь изменить порядки в России? Это еще никому никогда не удавалось. Кому там нужна ваша демократия, ты себя когда-нибудь спрашивал? Там нужно вот что! - Дядя показал кулак.- Не говоря уже о том, что борцы за демократию - сами меньше всего демократы. В этом состоит ирония судьбы, историческая ирония. Хохот богов, а? Ты не находишь?"

Я пожал плечами.

"Так или иначе,- пробормотал он,- всё скоро полетит к чертям".

"Что полетит к чертям?"

"Вся эта ваша свободная пресса. Если режим рухнет, кто ее будет читать? Вы все осиротеете без этого режима".

"Ну и прекрасно".

"Так-то оно так. Только вы все останетесь без работы. Вы даже не понимаете, что пилите сук, на котором сидите... Или ты хочешь сказать, что у тебя есть в запасе другой заработок? А-а, вот в чем дело! - вскричал он.Готовишься заранее. Они все будут лапу сосать, а у тебя тепленькое местечко... на ступенях храма..."

"Кто это - они?"

"Ну, эти... борцы".

"Может быть, я вернусь",- сказал я.

Профессор внимательно, с поехавшими кверху бровями, посмотрел на меня.

"У меня есть знакомый психиатр,- промолвил он.- Очень вдумчивый специалист. Могу сосватать".

Теперь я видел, что женщина в углу почти неотрывно смотрит на меня.

Профессор бормотал:

"Вернусь, ха-ха, он собрался возвращаться. Там всё отравлено. Там запах лагеря, как запах сортира. И вообще что это за тема для душевного разговора?.. Меня политика не интересует. Плевать мне на патриотизм! Мы, рядовые граждане, заинтересованы только в одном: в стабильности и общественном порядке. И в благосостоянии населения! Родина там, где хорошо подают. Но ты не ответил на мой вопрос".

"Я получаю зарплату",- сказал я.

"Какого же хрена, спрашивается, ты торчишь на улице, отнимаешь хлеб у настоящих нищих, что это за маскарад?.."

"Дядя, я тоже настоящий". Я встал и направился к даме в углу.

V

Профессор заявил, что он тоже человек пишущий.

"Говорю так, чтобы не употреблять слово "писатель", загаженное в нашем проституированном обществе... А вы случайно не представительница этой профессии?"

Я вмешался: "Ты хочешь сказать, писательница?"

"Гм. Моя мысль, собственно, была другая..."

"Вам придется извинить его, сами понимаете, возраст..."

"Кто здесь говорит о возрасте? Мы еще поживем! Впрочем, неизвестно, кто из нас моложе... Позвольте представиться",- сказал дядя, приосанившись, держа пенсне, как бабочку, двумя пальцами.

"Нет необходимости. Профессор социологии. Я его племянник... А это Мария Федоровна".

"О! Так звали, если не ошибаюсь, вдовствующую императрицу. Разрешите вас называть Машей?"

"Мой дядюшка,- пояснил я, понизив голос,- потомок одного из древнейших родов России. Из старой эмиграции..."

"Х-гм. Старая эмиграция... да, да... Какие люди, какие умы! Мы тут беседовали о литературе. Герр обер!.."

Официант принес еще один прибор. Профессор насадил пенсне на нос.

"Так вот, насчет литературы... Я, знаете ли, работаю над мемуарами. Noblesse oblige2! Помню, государь сказал мне однажды на приеме в Зимнем: ты, князь, слушай и всё запоминай. Когда-нибудь обо всех нас напишешь... Он уже тогда предчувствовал, что его ожидает".

"Но ведь это же было очень давно",- возразила гостья.

"Да, моя девочка, это было давно".

"Сколько же вам было тогда лет?"

Я разлил вино по бокалам.

"Лучше не надо,- сказала она.- А то еще запьянею".

Я осведомился о ее спутнике.

"Это тот, который... если память мне не изменяет... В мюллеровских банях?" - пролепетал профессор.

Мария Федоровна ответила:

"Я его знать не знаю. Пристал на улице".

Выяснилось, что она со вчерашнего дня ничего не ела.

По мере того как темнело на улице, "локаль" наполнялся приглушенным говором, взад-вперед сновали официанты, теперь их стало трое, появились завсегдатаи, мужчины хлопали друг друга по плечу, ввалилась компания немолодых пузатых мужиков и вызывающе одетых женщин. Кельнер шел к нам со счетом.

"Мы не торопимся,- сказал профессор.- Еще не всё обсудили".

"Можно обсудить в другом месте",- заметил кельнер.

Он положил на стол счет, профессор смахнул листок со стола ребром ладони, снял пенсне и осмотрел кельнера.

"Пошли отсюда, дядя",- сказал я по-русски.

"Знаете ли вы, что он сказал? - спросил, перейдя на "вы", профессор.- Он сказал, что побывал во многих странах. Но нигде еще не сталкивался с таким хамским обращением".

"Врешь!" - сказал кельнер.

"Что? Повтори, я не расслышал".

"Он тебе два слова сказал, а ты переводишь как целую фразу".

"А известно ли тебе,- сопя, сказал профессор,- что русский язык обладает краткостью, с которой может сравниться только латынь? Я попрошу уважать русский язык!"