— Но у вас спектр тотемов очень ограниченный, — Лилиана нахмурилась, скрестив руки на груди. — Должна же быть какая-то причина, почему ты превращаешься именно в ворона!
— Возможно, — вампир пожал плечами. — Но мы обычно не задаёмся такими экзистенциальными вопросами. Принимаем то, что имеем, и учимся управляться с этим.
— И тебе никогда не было интересно, почему ты ворон, а не, скажем, сова? — оборотница любопытно сверкнула глазами, на что Дуики усмехнулся.
— Не особо, — признался он. — Да, возможно, у воронов нет таких преимуществ, как ночное зрение сов или особое зрение летучих мышей, но вороны сами по себе очень умные птицы. Я знаю, вельможи краснолюдов даже приучают их. Это тоже можно расценивать как преимущество — очень полезное качество для разведки. В умной от природе птице сложно распознать шпиона, — вампир ухмыльнулся, демонстрируя заострённые клыки, и Лилиана издала в ответ трудно интерпретируемый звук.
Он действительно никогда не задумывался, почему его тотемом была именно эта птица. Но Дуики более чем устраивала такая форма. За столетия своей жизни он научился использовать все её сильные стороны, компенсируя слабости, и вполне успешно пользовался преимуществом своего происхождения на всех фронтах.
========== Вопрос 30 ==========
Комментарий к Вопрос 30
«Не устали от своих асковых подопечных? Отдохните! Ответ от лица ОСа, не находящегося в аске»
Шаги легки и беззвучны — тонкая гибкая фигура скользит между деревьев словно тень. Алые глаза разрезают ночную тьму, а тонкие губы кривятся в предвкушающем оскале. Хищник преследует свою жертву, бесшумным роком настигая её — участь её уже предрешена.
Караван работорговцев, двигающийся в сторону нейтральных территорий, где обосновали свои невольничьи рынки пираты, останавливается на ночлег. Путь его лежит через мрачный Тёмный лес, отчего палачи держатся настороже. Переглядываются друг с другом, тихо переговариваются — крепкий коренастый саламандр выдувает из лёгких огненный поток, зажигая костёр побольше да помощнее. Трое его помощников-оборотней перекидываются в медведя и волков, а остальные четверо поудобней перехватывают оружие. Бросают косые взгляды на закованных измученных пленников — в их глазах полнейшее безразличие ко всему происходящему.
— Будьте наготове, — старый седовласый краснолюд басит своим подчинённым. — Места эти проклятые, твари тут разные обитают — ночь будет тяжёлой.
— И почему мы остановились именно здесь на ночлег?! Не могли до ближайшей таверны дойти?! — другой краснолюд, молодой и горячий, заводится с пол-оборота, но тут же тушуется под тяжёлым взглядом предводителя.
— Ты сам слышишь, что говоришь? — рыжеволосый эльф, сидящий рядом с юнцом, хмыкает снисходительно, натачивая кинжал. — В таверну, как же. Что б нас сразу же повязали низовики? Или тебе напомнить, какую награду дают за наши головы в Империи? А до ближайшей базы клана Хозяев ночи ещё два дня пути.
— Именно поэтому заткнись и не отвлекай нас, — эльфа прервал саламандр, обходя разведённый огонь и садясь рядом с ним.
«Как будто вас это спасёт, смертники», — тихо прошелестел ветер, скрывая чужие мысли, и хищник затаился, выжидая момент.
Ночное небо затянули облака, скрывая растущую луну. Холод костлявыми руками обнимал каждого путника, отчего все они старались держаться ближе к огню. Порывы ледяного ветра пронизывали до костей, не давая уснуть, но усталость и сонливость всё равно чугунной тяжестью наливали головы, отчего их то и дело клонило вниз. Алые глаза затаившегося хищника предвкушающе сверкнули.
Время пришло.
Выпад резкий, стремительный — горящий костёр только и успевает блеснуть на гладком лезвии. Кровавые брызги взлетают вверх, и тело с глухим стуком падает наземь — в глазах рыжего эльфа застывает странная смесь безмятежности и удивления. Сидящий рядом с ним юнец-краснолюд подпрыгивает на месте, хватаясь за меч и резко оборачиваясь. Только для того, чтобы встретиться взглядом с чужим взглядом, пылающим алым — клинок отточенным движением проходится вдоль молодого тела, и убитая жертва подаётся назад, падая прямо в костёр.
Хищник скалится довольно, обнажая ряд острых белоснежных зубов — кровавая пляска начинается.
Оборотни рычат, одновременно бросаясь на неожиданного противника, но он гибко изворачивается, уклоняясь. В его руках танцуют клинки, и бурые волки жалобно скулят, захлёбываясь собственной кровью. Принимают обратно человеческий облик, остекленевшим взглядом глядя в ночное небо.
— Проклятье, — старый краснолюд сплёвывает в ярости, пятясь назад к напуганным пленникам, что жмутся друг к другу, пытаясь согреться и спрятаться от опасности. — Только вампирской ищейки нам здесь не хватало, — бормочет себе под нос, наблюдая, как налетевшая, словно ураган, женщина разбрасывает в стороны его сообщников, словно те слепые непослушные котята.
— Ничего, посмотрим, как эта вампирская гнида сейчас запоёт, — саламандр набирает полную грудь воздуха, выдыхая его сокрушающим всё на своём пути огненным потоком. И когда огонь рассеивается, самодовольно ухмыляется: — Это оказалось даже легче, чем я думал.
— Да ну? — холодный голос отдаёт табуном ледяных мурашек по спине, а взгляд алых глаз отзывается в скованных мышцах физически ощущаемой болью.
Клинок входит в чужой живот словно нож в растопленное масло, вспарывает его, оставляя саламандра корчиться в предсмертных муках. «Пора заканчивать», — проносится быстрая мысль, которую перекрывает отчаянный крик. Вампиресса реагирует на него мгновенно, резко поворачивая голову, и видит, как последний из её врагов в суетливой исступлённости добивает и без того едва живых пленников.
— Так не достаньтесь же вы никому! — басистый голос громовым рокотом раздаётся над головой последнего невольника, и тяжёлая секира замахивается над ним, но…
— Возомнил себя палачом и вершителем чужих судеб? — холодные тонкие пальцы смыкаются на горячей толстой шее, с лёгкостью, на первый взгляд не свойственной такому хрупкому телу, поднимая старого краснолюда над землёй. Высокая худая фигура заслоняет собой тощее тельце пленного, а взгляд пылающих алых глаз впивается, кажется, в самую душу. — До последнего мнишь себя имеющим право забирать чужую жизнь и торговать ею? — бледные губы кривятся в жёстком оскале, в то время как пальцы сильнее сжимаются на чужой шее.
Краснолюд выпучивает глаза, пытаясь сделать вдох, хватается за руку своего палача, впивается отросшими грязными ногтями в бледную кожу, раздирая её, дёргает ногами, а тело бьётся в конвульсии, из последних сил пытаясь получить желанный глоток воздуха. Дёргается особенно сильно, а после, когда глаза закатываются окончательно, обмякает безвольной тряпичной куклой, и женщина без малейшего сожаления отпускает его. Смотрит презрительно сверху-вниз, и повисшую тишину нарушает слабый всхлип.
Вампиресса оборачивается на него — в её взгляде тень сочувствия сменяется непомерным удивлением, когда перед своими глазами она видит худенькую грязную напуганную девочку-краснолюдку. Ей лет десять, не больше, она прижимает к себе тоненькие, как спички, ножки, обнимая их такими же тоненькими ручками. Дрожит всем телом не то от страха, не то от холода и смотрит на свою спасительницу огромными голубыми глазищами.
— Ты вампир, да? — шепчет почти что одними губами. Сглатывает боязливо и спрашивает обречённо: — Ты спасла меня, чтобы съесть, да? Выпить мою кровь? — в красных глазах женщины мелькает искреннее изумление, и тишину ночи разрывает громкий смех.
— Ты себя видела, мелкая? — отсмеявшись, весело фыркнула вампиресса. — Да я об твои кости все зубы себе переломаю. Вот если бы ты была такой, как этот мужик, — на этих словах она не глядя пнула тушу только что убитого работорговца, — тогда это был бы совершенно другой разговор. А так… — внимательно следя за реакцией девочки, которая облегчённо вздохнула, женщина едва заметно улыбнулась себе под нос. Сорвала с плеч свой плащ, набрасывая его на ребёнка, и малышка тут же закуталась в него, как в кокон.
