Некоторые люди просто не умеют изъясняться кратко. Мира жалеет, что спросила о проекте. Еще чуть-чуть, и он начнет освещать свою биографию, начиная с утробы.

– Хорошо, мистер Альмокера, я поняла. Когда перемещаемся?

– Сейчас.

Изоляция сводит с ума. Дни утекают в прошлое в темноте и тишине. Жутко хочется пить, есть, и вновь увидеть цвета и образы. Изредка тяжелая железная дверь открывается и откуда-то из мрака, расплескиваясь и скребя по полу, подъезжает миска с водой или скудной похлебкой. Собрав остатки сил, Рион рвется в темный проем и получает сильный удар током в солнечное сплетение. В себя приходит на том же холодном полу камеры.

Первое время он разговаривает с собой, кричит, царапает стены потухшим эллипсоидом, пытаясь извлечь любой звук. Ходит кругами. Упражняется. Сбивает костяшки о стену.

Мир замыкается.

Устав говорить, Рион молча тонет во тьме.

Все чаще посещает мысль, что реальность не снаружи, а внутри, кроется в черепной коробке набором проекций. Давящая точечная боль между бровей превращается в третий глаз, смотрящий на разрастающуюся в сознании бездну. Бездна поглощает мысли и эмоции, превращая их в беспросветный черный туман.

Бессмысленно держать меня здесь до самой смерти, утешается он, им что-то нужно.

Личность распадается на фрагменты. Из мозаики выпадают частички, и через пустоты свищет холодный ветер забвения. Грань между сном и былью становится неразличимой. Барьер, отделяющий «мир» от «я» – ломается. То, что смотрело из глаз, теперь врастает в стены и пол, расширяется, как черная дыра, жадно поглощая и смакуя жалкие сигналы внешнего бытия.

Первые дни Рион отмеряет по чашкам с водой, которые после попытки к бегству появляются и исчезают, пока он спит. А как не спать? Или нет никакой чашки? Это иллюзия? Вскоре он теряет чувство времени. Да и зачем время, если вокруг бесконечная ночь?

Когда существование-в-себя приближается к точке невозврата, раздается шорох – первые посторонние звуки, помимо редкого скрежета двери, которые он слышит за неизвестно сколько времени. Они как живительная влага наполняют мозг. Внешняя жизнь постепенно возвращается. Рион концентрируется, пытаясь определить источник. Шорохи усиливаются, нарастают волной. С шумом распахивается дверь.

В камеру впускают рвущий глаза свет. Двое киборгов хватают его под мышки и волокут, упирающегося, в коридор. Ледяные металлические руки оттягивают голову и вкалывают в шею больную золотистую сыворотку. Взгляд туманится и меркнет.

Жизнь возвращается в другом месте – в сером прямоугольном помещении, освещаемом ультрафиолетовыми лампами. Слева широкий гермозатвор, справа – ряды узких столов, на которых лежат неподвижные гехенцы с механическими конечностями.

Спохватившись, Рион привстает и осматривает себя. Одежду сняли, тело обернули в какую-то белую тряпку, ноги на месте, но вместо рук – протезы из темной стали, сильные и подвижные, доходящие до плеч. В месте стыка пульсирует тупая боль. Кое-где запекшаяся кровь.

С правой стороны кто-то сипло, но равномерно дышит. Обернув тряпку вокруг шеи, Рион идет к соседнему столу.

– Свет Маэцу!

В полнейшей прострации смотрит в потолок Лаен. Ему заменили ноги. Руки лежат на груди. Спокойное восковое лицо ничего не выражает, лишь периодически моргают остекленевшие глаза. Рион трогает его за руку.

– Ты слышишь меня? – Лаен не реагирует.

Тогда Рион несильно хлопает брата по щеке. И дергается. Лаен выставляет вперед руку и сухими пальцами впивается ему в горло.

– Пусти! Пусти! Идиот!

Инстинктивно схватившись протезами за руку, Рион не рассчитав силы, ломает ее в двух местах. Обмякшая конечность падает и, слегка покачиваясь, свешивается со стола. Лаен возвращается в отстраненное состояние.

Рион ошарашено пялится на механические руки, затем с отвращением – на обезличенное существо, бывшее раньше его братом, и разворачивается. С другой стороны мерно спит в летаргии фигуристая девушка.

А что если Има где-то здесь? Невозможно даже думать, что девочку шестнадцати циклов, почти ребенка, могут заточить в каземат, превратить в полумашину и лишить рассудка. Он шагает между рядами, осматривая безмятежные лица. Имы Кайа среди них нет. Но это ничего не значит, таких палат может быть множество. Их определенно множество…

Рион подходит к двери – ни рычагов, ни ручек, ни панелей, открывается снаружи. А еще снаружи попискивают голоса пришельцев. Он подбегает к столу, ложится и, выдохнув, максимально расслабляя мышцы лица, притворяется спящим.

Пришли за ним и Лаеном. Стаскивают со стола, кладут на каталку и везут. Рион считает повороты. Направо. Налево. Направо. Еще раз направо. Остановились, открывают дверь. Лаена катят дальше. Рион не может больше терпеть и открывает глаза. Такое же серое помещение, только в разы меньше, полное разных приборов, между которыми снуют мелкие роботы, отдаленно напоминающие фагов, виденных в древних книгах предков. Один держит в тонких лапках протезы ног.

Два пришельца на разных концах комнаты копаются в оборудовании.

Это единственный шанс. Рион поднимается с каталки и бесшумно прыгает на спину ближайшего пришельца. Киборг сгибается, пытаясь его сбросить. Второй кидается на помощь, но он не успевает. Рион валит противника на пол, обездвиживает, обхватив ногами туловище, мертвенной хваткой стальных рук отрывает голову. Вовремя заметив нацеленный бластер, рефлекторно закрывается. Луч скользит по металлу, оставляя опаленный черный след.

Схватив оружие с пояса убитого, он стреляет в ответ. Киборг отшатывается. Вскочив с пола, Рион, обуянный ненавистью и страхом, расстреливает заряд, подходя ближе и ближе. И отчаянно отбрасывает заклинивший бесполезный бластер.

Пришелец, секунду назад бывший мертвым, выпрямляется и неестественно смеется. На броне лишь небольшие вмятины и трещины.

– Наивное животное, думаешь, что можешь убить нас? – говорит киборг. – Даже его, – он указывает головой в сторону напарника, – ты просто повредил.

Не отводя глаз, Рион пятится и толкает дверь – дверь заперта. Тем временем киборг медленно приближается. Через трещину в броне мерцает голубой свет. Сердце.

– Брак! – говорит машина и приставляет бластер к голове Риона. – Почему ты не в коме?

Одного сильного удара хватает, чтобы пробить изуродованный корпус. Прочно схватившись за энергоблок, Рион отпихивает пришельца ногой. В руке остается сияющий куб, оплетенный проводами. Внутри происходят превращения, похожие на термоядерные реакции в недрах звезд. Сияние слабеет и вскоре гаснет.

Расковыряв скрюченные пальцы убитого, Рион вытаскивает заряженный бластер, методично пристреливает роботов и палит в электронный замок на двери. Створки разъезжаются, пропуская в пустые промозглые коридоры.

Сжимая оружие, Рион ищет выход. В любой момент из-за угла могут показаться пришельцы. При каждом звуке, будь то гулкая одинокая капля или странное скомканное эхо, тело сжимается, а сердце стучит в горле.

Через несколько минут хождений по лабиринту попадается лестница, ведущая к закрытому люку. Рион собирается лезть наверх, но недалеко впереди открывается дверь. В коридор выходят два пришельца и направляются в противоположную от лестницы сторону. Борясь с собой, – идти или нет? – Рион идет туда. Держась стены, он подбегает и заглядывает внутрь.

Лаен.

– Очнись! – тряся брата за плечи, сдавленно кричит он. – Давай, очнись! Ты же тогда среагировал!

Лаен с тупым выражением смотрит мимо.

– Я тебя не оставлю! – Рион бросает куб, зажимает бластер между шеей и подбородком, и, взяв Лаена за руки, тащит к лестнице. – Ты спас меня в Зораке! Мой черед.

Добравшись, он, стягивает тряпку, привязывает Лаена к себе, обмотавшись вокруг торса и шеи, и начинает восхождение.

– Ну и туша же ты, братец! – пыхтит Рион. Лаен – крепкий парень, а вместе с протезами весит как корабль Прибытия.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».