Со злостью отдирает и швыряет устройство. Потускневшая железка откатывается в угол и звякает.
В кромешной тьме под руками ощущается холодный каменный пол. Разогнувшись, Рион нащупывает шершавые стены, проходится по периметру, на ощупь, и заключает, что находится в квадратном замкнутом помещении, а точнее, в плену. В плену у неизвестных и неизвестности.
3
Мира резко открывает глаза. Она кричит и задыхается. В ушах звенит. Пижама прилипла к мокрой спине. Она осматривает комнату, будто оказалась в ней первый раз. Одеяло и подушка валяются на полу, простыня – скомкана. Через открытое окно врывается ветер и колышет гардину. В комнату просачивается утренний легкий свет, придавая белым стенам приятный нежный оттенок. Предрассветная тишина и прохлада постепенно возвращают в реальность. Эхо гнетущего сна отступает в подсознание, оставляя тупое оцепенение.
Прошло четыре года, а кошмары до сих пор терзают разум. В тот роковой вечер кар, падая, столкнулся еще с несколькими мостами, сработавшими как амортизаторы, позволяя относительно мягко приземлиться. Мира отделалась ушибами и сильным испугом. Отец сломал ногу и несколько ребер. Мира думала, что после происшествия все изменится, отношения наладятся, семейные разговоры больше не будут сводиться к взаимным упрекам. Ведь не сложись все так удачно, последними их словами друг другу могли бы стать желчные претензии. В больнице между ними произошел трогательный, но серьезный разговор, они обещали друг другу: отец – быть внимательней и обходительней, Мира – ответственней и собранней. Некоторое время так и было. Но все перечеркнул телефонный звонок.
Голографик показал лицо лысого усатого старичка.
– Теодор, ты решил уравнения?
Мира слушала разговор, прислонившись к дверному косяку. Отец шаркал по комнате от окна до кровати и обратно.
– У меня все готово, – ответил он.
– Можем бросить до парсека?
– Не надо рваться. Начнем с одного светового.
– Энергии хватит и на большее. Ты знаешь, я пересчитал кое-что и понял…
Даль подошел и закрыл дверь.
Как всегда, подумала Мира, будто научная заумь – табу для непосвященных.
До боли выгнув шею, Мира прислонилась ухом к двери и слушала дальше.
– Ты о чем? – сказал Даль, уходя вглубь комнаты. – Сколько объяснять? Пятое измерение не свернуто внутри континуума, а континуум вкручен в пятое!
Собеседника не слышно.
– Господи, Костя, ты два плюс два сложить-то хоть сможешь? Через метрический тензор Римана, конечно. Мне тебя из соски кормить что ли?
Костя бубнил что-то в ответ.
– Делай, что хочешь! Но чтоб через четыре года преобразователь был! Это крайний срок! О снабжении я позабочусь!
Через неделю Миру приняли телепортатором в компанию «Две стороны». Она вернулась поздно вечером с радостной вестью, но дома никого не оказалось. Шкафы открыты, вещи разбросаны. Мира подобрала несколько оборванных по краям листов бумаги с расчетами – Теодор Даль всегда считал на бумаге – и среди них нашла короткую записку: «Улетел на Луну. Не жди. Квартира – твоя. Живи, как хочешь».
Взметнув занавески, веет влажной прохладой. Кожа покрывается мурашками. Мира обхватывает и трет плечи. Из звуков вокруг – только ранний птичий щебет с улицы. Она подходит к окну и прислоняется к раме. Из маленькой квартиры налево открывается вид на бескрайний Атлантический океан и далекие плавучие молниевые конденсаторы, обеспечивающие острова энергией, направо – панорама просыпающегося города.
– Пожалуйста, прекрати ко мне приходить, – говорит Мира отцу из снов. С утра голос звучит с хрипотцой. – Я не скучаю! Ты всегда был несправедлив! Я тебя ненавижу! Ненавижу, слышишь?
Никто не слышит.
Но становится легче.
Издалека приходит звук – долгий хлопок, за ним – ударная волна. Мира думает, что это забивают сваи на соседнем острове, скоро там возведут новый город.
Шлепая босыми ногами по плитке, Мира идет в ванную. В душевой автоматически включается нейтральная вода. Оживляющая жидкость вымывает из головы сегодняшний кошмар, как и все предыдущие.
Щелчком выключается вода. На мутной стенке душевой кабины мигает табличка «суточная норма». Выругавшись, Мира тянется за полотенцем, чтобы стереть остатки мыла и замечает: капли ползут по руке вверх. Она встряхивается, и вода, оторвавшись от кожи множеством бусин, повисает в невесомости. Вокруг шарики отрываются от пола, стен, парят в воздухе, соединяясь, разлетаясь, отражая и искажая пространство.
Время замедляется. Предметы удаляются по мере приближения. Тело будто подхватывают волны, качает взад-вперед, сначала корпус, затем голову. Твердая поверхность исчезает из-под ног. Мира парит в воздухе среди множества зеркальных сфер. Звуки затихают, углубляются. Контрастность цветов нарастает. Пальцы касаются больших мерцающих капель. И в этот момент оглушает пронзительный звон. Мира инстинктивно зажимает ладонями уши и больно ударяется о мокрый пол душевой кабины.
За четыре года не научилась контролировать переходы. Как же это на тебя похоже, Мира, думает она, валяясь в луже.
Умный дом возвещает томным женским голосом:
– Пора на работу.
– Знаю! – огрызается Мира. – Сгинь!
Через полчаса она стоит в коридоре в ожидании лифта, облокотившись о стену и поглядывая на стрелочку. Когда створки разъезжаются, приходится втискиваться в плотно набитую кабинку – минус жизни на маленьком перенаселенном острове. Но континенты теперь – заповедники, научные стационары и агроландшафты, туда нельзя.
Под потолком красное табло показывает 8:03. Моргает. 320С. За три часа температура подскочила на пятнадцать градусов. Стоящий рядом толстый мужчина постоянно оттягивает воротничок рубашки.
– Душновато сегодня, – замечает он. – Может, клим-кон барахлит.
Аномальной жары не было уже сто с лишним лет, со времен изобретения климат-конструктора. После последней экологической катастрофы, страшной засухи, продлившейся двадцать лет подряд и унесшей жизни почти миллиарда людей, человечество научилось контролировать фотосинтез и управлять климатом и погодой в любой точке планеты.
Матильда рассказывала, как работает система кислородной фермы: огромные резервуары, связанные в мировую сеть, – жидкие солнечные панели, два миллиона квадратных километров фотосинтетически активной поверхности каждая, заполнены цианобактериями, которые секвестрируют углерод из атмосферы и осаждают в форме известняка. Метаболическая активность водорослей контролируется химическим путем. Влияя на распределение температур по земной поверхности, можно контролировать и другие параметры: давление, ветры, испарение. Больше нет неопределенности, где нужен дождь – там пойдет дождь. Где хочется солнца – будет ясно. Стабильное комфортное будущее.
Но сегодня чересчур жарко. Воздух колыхается как при пожаре. Над океаном произвольно собираются облака. Под козырьком остановки Мира обмахивается кепкой. Ноги в джинсах накаляются. По шее стекает пот и мочит ворот белой футболки. Люди причитают.
Подлетевший грави-бас набит плотнее, чем лифт. Чтобы залезть, приходится вдавить массу тел. Кому-то далеко внутри наступают на ногу, тут же вспыхивает скандал. Двери сдвигаются со скрипом. Работает кондиционер, но воздух не охлаждается. Пассажиры интенсивно дышат.
Мира прилипает лбом к стеклу и смотрит на проносящиеся мимо фасады, прикрытые голографической красочной рекламой, стараясь забыть, что вокруг куча озлобленных людей, объединенных ненавистью друг к другу, к сегодняшнему утру, к завтрашнему дню и ко всему на свете.
Автобус минует изваяние Пьера, широкоплечего, горбоносого и кудрявого, держащего в вытянутой руке флюгер, и влетает на фешенебельный Первый Западный проспект. Через пару минут Мира выходит с чувством великого облегчения и спускается на гравитационной платформе на землю.
Через дорогу в облака упирается зеркальный зиккурат, по форме напоминающий ракету. Над широкой входной дверью белые буквы складываются в название – «ТелепорТранспортная компания – Две стороны».
