Шум рынка с лёгкостью заглушал мысли любого, кто ступал на эту истоптанную землю бесконечной торговли. Высохшая пыль поднималась сплошной стеной, не позволявший видеть окружающих и в десятке шагов. Дервиш поклонился Валиде и растаял в душащем тумане среди прочих суетящихся людей, голоса которых и сливались в пугающий гул пчелиного улья. Хандан не на шутку растерялась, уж точно не так представляла себе она невольничий рынок, всё должно было быть чище, приятней, а между тем вокруг были только, казалось, пираты с засаленными волосами и пожелтевшей одеждой, твёрдой от соли. Рабы были худые и безбожно грязные, с опущенными глазами, в которых не было тоски или отчаяния либо незатухающего огня мести, совсем ничего, непостижимая пустота.
— Нам сюда, Госпожа, — Хаджи-ага, заметив растерянность Хандан, указал ей дорогу, но она медлила под впечатлением ото всей мерзости рынка. Ей хотелось сесть обратно в кибитку и тотчас отправиться во дворец, оставить позади весь кошмар и забыть… навсегда… и всё же в мире есть вещи, от которых не спрячешься за высокими стенами, так и от этой грязи не отмыться простым мылом.
Проталкиваясь через толпу вслед за Хаджи-агой, Хандан задыхалась от пыли и смрада, который сильнее резал нос, ужасная, отвратительная вонь гнили и мочи заставляли её морщиться, упрятывая лицо в плащ. Никогда не вернётся она сюда. Никогда.
Наконец, перед ней возникли женские силуэты, такие же измождённые и умученные, как и мужские. Первый же торговец, заприметивший Хаджи-агу, дал знак своим девушкам подняться, за ними последовали единой волной остальные и с других кораблей.
Хаджи-ага разъяснил, что хочет видеть танцовщиц, которые непременно должны были присутствовать среди прочих. Одна за одной девушки по велению хозяев выступили вперёд и начали изображать странноватые движения, неумело имитируя восточный танец. Хандан указала аге на понравившихся, и они подошли ближе, теперь оставалось только выбрать самых симпатичных и здоровых, всего-то оценить живых людей, как товар. Вот они — несчастные рабыни султана, о существовании которых он и не знает, и они не знают о нём. «Вот то, чему ты служишь, Хандан, ты тоже причастна к их мукам, а теперь ты купишь их», — думала про себя Валиде, примечая в одной из девушек собственные черты, причём схожесть между ними то появлялась, то таяла, в зависимости от наклона головы.
Где-то сзади раздался неистовый женский крик, скорее отчаянный рёв, привлекший внимание всех торговцев и рабынь. Из пыли показалась процессия, следовавшая за тремя мужчинами, волочащими следом затрёпанную женщину, которая, однако, поднялась на крепкие ноги и продолжила путь. Закованная в цепи, она сохраняла удивительное достоинство, вышагивая, очевидно, последний раз в своей жизни. Хандан встретилась с нею глазами, чёрными, смолистыми, куда глубже глаз Халиме, в них была злость, ненависть, бесконечная гордость. Но её лицо… Разбитая губа, сиреневый синяк на скуле… Хандан уже видела в точности такие травмы… на себе…
Что-то больно укололо Хандан в самое сердце, но затем в уме блеснула мысль, отказаться от которой было невозможно. Дервиш был виноват перед нею, а теперь есть шанс заставить его вновь пережить ту самую ночь, может даже полнее и насыщеннее. Так он простит ей все на свете, даже предательство, даже то, чего Хандан ещё не сделала, но непременно сделает. Вот она — власть. Дервиш начал забывать о своей оплошности — так пусть вспомнит и не забывает впредь.
— Женщина — пират, гроза морей! — в шутливой манере начал её, должно быть хозяин, — Дениз Хурра!
По площади разнёсся глухой хохот.
— Не желаете ли приобрести её? А? Дениз Хурра! От такого трудно отказаться!
— Да, кто же совладает с ней? — выкрикнул кто-то из оживившейся толпы, сгущающейся с каждой секундой.
Гул на рынке становился громче с каждой минутой, из пыли постоянно приходили люди, так что скоро их головы тянулись бесконечной равниной. Стражники помогли Хандан протолкнуться к самому небольшому пьедесталу, где в цепях заставляли стоять женщину, которая обладала достаточной силой, чтобы сражаться с мужчинами и побеждать их, держать в страхе десятки экипажей, вести за собой сотню людей. В этой женщине слились две удивительные возможности для Хандан: напомнить Дервише о его ошибке и навсегда, навсегда, избавиться от стражи и Хаджи-аги, заменив их верным человеком, даже больше — понимающим её существом. От таких подарков судьбы не отказываются.
Однако стоило понимать, что Дениз не будет вести себя, как обыкновенная рабыня, смирно и покорно, необходимо было с ней договориться, заплатить дважды — ей и человеку, пленившему её.
— Сможешь ли ты служить мне, — крикнула Хандан Дениз, оказавшись наконец рядом с ней, — Захочешь ли?
— Что ты предложишь взамен? — дерзко бросила Дениз, изумлённой Хандан, будто бы она и не была закована в цепи.
— Будто бы у тебя есть выход?
— Смерть — тоже выход.
На этом толпа поглотила Хандан и быстро вытеснила за пределы площади, где всё сборище таяло в пыльном облаке.
— Хаджи-ага, она нужна мне, — жёстко сказала Хандан, руками обтирая лицо, — во сколько бы нам это не обошлось!
— Но Госпожа…
— Я всё сказала, Хаджи-ага! Иди!
Дениз оказалась на редкость сообразительной женщиной, она быстро обдумывала любые предложения и в итоге сторговалась на корабль и сдельное жалованье через пять лет, хотя уже становилось ясно, что возвращение в море для неё была лишь мечта, от которой в душе она успела отказаться: с переломанной правой рукой в атаку не идут, да и возраст давал о себе знать.
Путь во дворец оказал должное влияние на Дервиша, ради чего Хандан всё и затеяла. Он, в отличие от Хаджи-аги, легко угадал побои, которые сам же и наносил, пойдя на поводу у Госпожи, и всё время провёл в глубоких раздумьях далёких от привычной политики. Оставалось только уповать на судьбу, которая и теперь должна была помочь Валиде снова вернуть прежнее расположение соратника.
Хандан долго просидела в хамаме, удостоверяясь, что ни малейшей пылинки с рынка не осталось на её чистой кожи, за одно смывая оставшуюся в сердце грязь. Она с великой радостью отправилась бы спать, но оставалось ещё одно нерешённое дело, которое стоило бы оставить навсегда в прошлом.
Лекарша не говорила, что Сабия останется жива, ровно как и не утверждала обратного, оставляя решение судьбы девушки за Аллахом. Но это не избавляло Хандан от необходимости вынести приговор наложницам.
Вскоре, Хандан уже стояла в главной комнате девушек, куда созвали весь гарем без исключения. Вот они и перед ней — две виновницы трагедии и три свидетельницы. Кто заслуживал наказания? Никто? Все?
— Вам есть что ещё сказать? — обратилась к заплаканным и уставшим от своих слёз девушкам, не произнесшим ни единого звука в ответ. — Что ж, хорошо. Моё решение окончательно. Вы двое отправляетесь в старый дворец к Сафие-султан в услужение, на три года, если Сабия умрёт, и на год — если выживет. Вам дадут самую омерзительную работу. Дальше ваша судьба в руках Сафие-султан. Вас троих, — она указала на свидетельниц, — я выдам замуж в течение месяца. Повторюсь, моё решение окончательно.
Но никто и не думал спорить, Хандан немного даже обиделась на подобную покорность, оттого что была полностью готова к любому сопротивлению, но, как известно, неприятности случаются только когда мы их не ждём.
========== Ради покоя в гареме ==========
— Неужели, прямо никогда и ни с кем не хотелось, вот никогда, после смерти султана, — шутливо и удивлённо спросила Дениз, сидя на резном столе, подаренном венецианцами.
Она небрежно поправила кудрявые короткие волосы, постоянно пушившиеся, тёмные и жёсткие. Точёное сильным морским ветром лицо пылало здоровьем и бодростью, так не свойственными обычным обитательницам гарема. Ей было около сорока лет, тридцать из которых она провела на корабле. Дениз была высокого роста, гармонично сложенная, полногрудая и необыкновенно грациозная. Последнему способствовали сильные мышцы, она легко переступала с ноги на ногу, почти летая, умела бесшумно подкрадываться даже ночью. Поначалу Хандан сочла её слишком мощной для женщины, но затем изящество дикой кошки покорило Валиде.
