Она подняла руки и пару раз ими взмахнула, точно крыльями. Одинокий прикроватный торшер, затопивший нас желто-оранжевым светом – цвета бархатцев, словно кинопроектор, перенес все ее движения на книжный шкаф, ставший преградой на пути к стене и изламывающий тени об полки в безобразные формы. Женщина посмотрела на их очертания и с тоской тихо констатировала:
– Эх, не те уже пальцы, не те кисти…
В подъезде раздался оглушающий грохот. Стук в металлическую дверь был такой неистовой силы, что, казалось, вибрация передалась всей каменной кладке. Мы молча переглянулись. Столь лирическое отступление было грубо прервано, вмиг перекрыв поток наших грез. Я дезориентировалась в пространстве собственных мыслей, застряв между фантазиями и действительностью. Евгения же, в отличие от меня, быстро сосредоточилась. Она опять подхватила разговор, постепенно повышая голос:
– Я никому об этом не рассказывала. Не с кем было поделиться своими мечтами, своими страхами… Однажды на паром, на котором переправлялся наш госпиталь, с неба упала бомба. Я спала в самой дальней каюте, и во время эвакуации меня там забыли. Обнаружилось это только тогда, когда медсестра, отвечающая за больных детей, пересчитала нас по головам. А судно уже тонуло! Меня спасли буквально в последние минуты… Я много лет боялась гула пролетающих самолетов. Я просыпалась от него по ночам, лежала и с замиранием сердца ждала, что сейчас бахнет… Когда я поселилась здесь, уже взрослая, я тут в магазине купила книгу, над которой ревела и по сей день реву. В ней описывается история одного мужчины, который в годы войны потерял семью. Он несколько лет разыскивал ее, но безуспешно – уже и надеяться перестал… Потом устроился работать в детский дом и там нашел своего сына. Забитого мальчика, над которым все издевались. Я на обложке этой книги написала: «Этих детей в детские дома определила война. А за что меня туда определила ты?». И почтой отправила ее матери. Угадай, что она мне ответила? Она, живущая в собственном доме, имеющая большое хозяйство: коров, которые поили ее молоком; курей, которые кормили ее яйцами! В то время как я моталась по всей стране с сотней сироток, как гастролер с труппой, укрываясь от бомбежек, и раз в сутки ела одну кашу! Она ответила: «Ты не знаешь, что такое голод! Ты не знаешь, что такое война! Поэтому не тебе мне что-то указывать!».
– М-да, – плавно протянула я. Многозначительное и в тот же час однозначное «м-да» как исчерпывающий комментарий на все, что считала из ряда вон выходящим.
– Я хотела забрать у нее эту книгу, когда приезжала к ней в гости в Новосибирск, но не нашла. Я уверена, что она ее уничтожила, чтобы ее дети от второго брака не увидели эту надпись! А ведь я никогда ее ни в чем не упрекала, пока она не начала упрекать и оскорблять меня! И немногие в курсе, что я родилась здоровой! Я из-за нее такой стала! В двухлетнем возрасте! Я была очень активным ребенком, а она, не желая возиться со мной, бросала меня на больную родственницу, от которой я и подцепила эту заразу! В итоге: я росла, а ноги нет.
– М-да, – неконтролируемо повторила я, заполнив короткую паузу.
– Мать всю жизнь считала меня бестолочью! – прикрикнула женщина, убедившись, что ее внимательно слушают. – Она мне это говорила открыто, в лицо! Когда я встревала в беседы, вот даже за обеденным столом, она мне рот затыкала. И ее второй муж этим не брезговал. Благодаря ей все относились ко мне как к малограмотной дуре! Да, я не окончила школу! У меня только семилетка, заочно. Но у меня еще и училище, как бы там ни было! Да, нет дипломов, нет никаких подтверждений. Но я выучилась! Я читала много газет, журналов, книг! Язык, слава богу, хорошо подвешен… по-разному, но по-русски! – пошутила она, прищурив глаза и лукаво улыбаясь. – Вообще, находилась я у нее в доме всегда на правах приживалки! Как совсем посторонний человек! Она же старалась скрывать меня от людей, но деваться было некуда – кому-то же нужно присматривать за ее младшими детьми. И я стала им нянькой, и они меня любили! Это уже потом у нас разладилось… Мать постаралась…
– Тетя Женя, а почему Крым? Почему вы для жизни выбрали именно Евпаторию? Вы же много где бывали?!
– Ой, это правда! География моей биографии – о, как складно! – покрывает практически весь Советский Союз. Когда нас, детдомовских, привезли сюда в сорок пятом году, мне город жутко не понравился. Маленький, серый и меланхоличный. Я помню, как первые дни плакала, так мне хотелось обратно в Москву. Но пять лет, которые я здесь провела, можно назвать самыми счастливыми. Я до сих пор с трепетом и большой благодарностью вспоминаю то время и людей, которые меня окружали. Врачи и медсестры, воспитатели и учителя – все были так добры к нам. Они устраивали утренники и пионерские костры, привозили кино и приглашали артистов. У нас была своя черная радиотарелка! Чуть позже я осознала все прелести здешнего климата, близости моря… Кстати, мой переезд сюда тоже та еще авантюра! Незадолго до этого я как раз сделала операцию на ноги. Вся нижняя часть тела была закована в гипс, и я стала совсем беспомощной. Матери не было проку от меня в таком состоянии, и Галя, моя старшая сестра, приютила у себя, пока я не восстановлюсь. Жилось там, конечно, не сладко, и должного ухода я не получала, но все-таки не на улице! Галя днями пропадала на работе, вечера проводила с новоявленным мужем, который всячески пытался от меня избавиться, постоянно провоцируя скандалы. В целом, вел он себя по-хамски, никого и ничего не стеснялся. Весь такой из себя: красавец, спортсмен, почти знаменитость… Сестра его холила и лелеяла; кормила, одевала, в техникуме учила… Все за ее счет! А он королем ходил, свысока на всех смотрел! И вот однажды к нам приехала мать – я как раз только гипс сняла – и говорит мне: «Чего ты Гале мешаешь? У нее своя семья! Езжай в Евпаторию! Притрешься, подыщешь там себе жилье, работу!». В общем, наобещала золотые горы и спровадила. Я взяла с собой, сколько смогла утащить – одни летние вещи и пару новых комплектов постельного белья. Устроиться здесь долго не могла, не один месяц. Пришлось продать и то белье, и кое-что из одежды даже. Ну какая мне работа, какое жилье? Где, как я их искать буду? Да, до операции я работала на фабрике, – я умею шить, вязать, – но тут мои навыки сильно не пригождались. Мне кажется, что здешний люд просто боялся брать меня на работу… Мало того что на костылях, еще и бездомная. Ночевала же я где придется! Бывало, то на вокзале, то в здании центральной почты… Иногда, если была возможность, пускали в гостиницу, на раскладушку в коридоре. Так и осень пришла, потом зима… И сколько еще я должна мытариться? Я решила вернуться и написала об этом письмо сестре. Я не знала, что на тот момент она была в отпуске, у подруги в Риге! Это выяснилось позднее! А тогда я в ответ, якобы от нее, на малюсеньком клочке бумаги прочла: «Квартирантов не держим! Если воротишься, будешь жить в общежитии».
– Не вернулись?
– Я купила билет до Москвы и уехала к тетке Жене. Я подумала, что если уже и лезть в общежитие, то лучше в столице.
– А дальше?
– А дальше… Через какое-то время тетка сообщила сестре, что я нахожусь у нее. Мы встретились, во всем разобрались. Она уговорила меня снова попробовать эту затею с переездом в Крым, клятвенно обещая финансово помогать. Даже денег дала на первое время.
– Сдержала слово?
– Как тебе сказать… Ну если она четыре года не удосуживалась выслать мне теплые вещи, которые у нее хранились… О чем тут говорить? Меня здесь люди одели и обули, кто чем мог помогли. А она прислала посылку лишь после моего заявления в прокуратуру! Сразу все выслала! И одеяла, и подушки… Вместе с моей ручной электрической швейной машинкой, которую я покупала и на которую она глаз положила! И обижалась долго, что я так с ней поступила… Четыре года, Таня, четыре года по-доброму просила! Вот тебе и отношение родной сестры!
При данном положении дел… честно, я не удивилась ни поведению одной, ни ответному поступку другой. Разумеется, я об этом промолчала. Не потому, что боялась задеть чувства моей рассказчицы, – это даже нелепо звучит в сем контексте, – а потому, что не хотела и не могла себе позволить углубляться в научные дебри, осуждая или оправдывая человеческую природу. Я задумалась. Задумалась над отношениями в своей семье. Не в семье, которая ограничивается мамой и папой, а в более широком ее охвате – всех тех ветвей генеалогического древа, современником которых я являюсь. Конечно, отношения, держащиеся, на мой взгляд, на родственном этикете, далеки от идеала, но так ли все плохо, когда ты здоров и имеешь крышу над головой?
