Памяти Евгении Ладыжец…

Предисловие

Я не смогу изложить историю нашего знакомства – каковым оно было, что этому предшествовало – хотя бы потому, что не помню. В памяти не осталось даже смутных воспоминаний – скорее лишь знание того, что это свершившийся факт. Оно состоялось еще в моем далеком детстве – лет шести-семи от роду – и, по сути своей, было косвенным. Некоторое время моя семья, тогда успешно ведущая предпринимательскую деятельность, арендовала у этой женщины гараж, находящийся в соседнем дворе, у самого забора детского сада, в который меня водили, – вот и все, что я знаю об этом.

Вторично наши пути пересекутся спустя долгие годы, когда мне будет под тридцать, ей – около восьмидесяти. Это была не случайная случайность, я верю! На тот момент судьба давно не жаловала. Ни на материальном, ни на любом другом поприще. Отца уже несколько лет не было в живых. Мы с матерью, оставшись вдвоем на целом свете, что ни на есть выживали как могли. Борьба с бедственным положением в конечном итоге привела ее на работу в отделение почтамта, обслуживающего наш микрорайон. Я часто приходила помогать. О пожилой неходячей женщине, проживающей на закрепленном за мамой участке, которой, в силу ее физического недуга, нужно заносить всю корреспонденцию в квартиру, я была осведомлена. И впервые встретившись с ней уже будучи взрослым человеком, конечно же, не узнала. Мне скажут позже, кто есть кто.

Мы жили на одной улице, более того, всего через дорогу друг от друга. Ее маленькая однокомнатная квартирка на первом этаже была довольно темной и имела весьма скромное убранство. Разумеется, я и не ожидала увидеть богатства и роскоши в интерьере, зная о хозяйке жилища, но почему-то она приводила меня в уныние еще с порога, – и так каждый раз, – здесь было как-то неуютно. Наверное, это из-за постоянного полумрака и громоздкой мебели казалось, что не только потолок давит тебе на плечи, но даже стены зажимают тебя как в тиски. Смягчали угнетающую обстановку лишь небольшая дружелюбная собака и толстый «независимый» кот.

Женщина была одинокой и гостей принимала нечасто, по крайней мере, я их редко заставала. Она много лет не выходила на улицу: с возрастом не осталось сил и в руках, чтобы перенести свое тело с постели в инвалидную коляску. Возможно, поэтому ее общительность порой граничила с назойливостью. Она никогда не жаловалась на свою жизнь, но очень любила о ней рассказывать. Часами… Сложно однозначно ответить, какой она человек… Историю, которую я пропишу в этой книге, – ЕЕ историю, – я слышала многократно, из первых уст, и многократно мое мнение о ней сменялось подобно тому, как день сменяется ночью. Однако я не преследую цель показать ее положительные или обличить отрицательные качества и уж тем более не преследую цель вызвать к ней всеобщую слепую жалость. Нет! Почему же я все-таки пообещала себе написать о ней? Все проще! Было то время, то место и те обстоятельства…

Звуковая дорожка 1

– Раз, два… Проверка записи… Звук отличный… Пишем!

«Пишем!», точно команда режиссера «мотор!» на съемочной площадке, прозвучало так твердо и уверенно, – со знанием дела, – что ему, казалось, мгновенно покорилась и умолкла даже лохматая черно-белая сучка, обычно прерывающая беседы своим звонким дружеским лаем. В квартире стало тихо. Женщина приподнялась в постели, подложив подушку под спину. На всякий случай я установила диктофон у самого изголовья. Голос моего респондента был слабым и негромким, а разговор долгим, поэтому я все время переживала, что что-то пойдет «не так», и каждую минуту поглядывала на экран устройства.

– Тетя Женя, давайте начнем традиционно – с ваших метрических данных.

– Родилась я четвертого марта тысяча девятьсот тридцать седьмого года в Кустанайской области в небольшом городке – административном центре Джетыгара. Но прожила там недолго – до тридцать девятого года. Потом у меня была другая семья…

– А та, в которой вы родились, какой была? Рабочего класса, интеллигенция? Чем занимались родители?

– Ой, я затрудняюсь ответить… Я только знаю, что тогда отец работал на золотодобывающей шахте. В тридцать девятом году пустился в бега – «нашкодничал». И ловеласом был таким же, как и мать. – Тут женщина смущенно засмеялась. – Это я уже по рассказам людей говорю… Но мы его любили больше, чем ее. Мы – это я и старшая сестра. Младшую сестру, Эльвирку, которая погибла, – попала под электричку в Новосибирске в юности, – я никогда не видела. Я покажу тебе ее фотографию. Я даже точно не знаю, какого она года рождения, потому что меня там уже не было. Вообще, мать старалась как-то обо мне не распространяться после того, как отправила меня на лечение в клинику в Москве.

– А как ваше отчество будет?

– Степановна я! А фамилия – Ладыжец! Всю жизнь! Я свою фамилию никогда не меняла. Да я и замуж-то ни разу не выходила… Но любовники были – не жалуюсь! Уж не знаю за что, но меня любили! – Последние две фразы она произнесла так по-детски игриво, что я почувствовала внутри, неловко признаваться, легкий отголосок зависти, и этот едва уловимый отголосок меня сильно огорчил.

– Наверное, потому что вы очень хороший, светлый человек, что нынче большая редкость! К сожалению! – сказала я, сама не веря в то, что говорю. Боже упаси, мое неверие ни в коем случае не касалось мною же данной ей характеристики, нет! Просто к этому времени я, увы, уже не верила в большую и чистую любовь только за красивую душу.

– Да, я с тобой согласна… Знаешь, как мне обидно бывает… Редко, но бывает! Вот соседка… Трудно ли ей зайти самой, а не ждать, когда я позвоню, и спросить: «Тетя Женя, может, вам что-нибудь нужно?». И так, кстати, все! И вроде бы хорошие отношения – у меня к ним, у них ко мне, – но только до звонка. Позвонила – не отказывают…

– Но сами не предлагают? – предугадывала я.

– Но сами не предлагают.

– Я вас понимаю. Я давно перестала звонить кому-либо… А зачем? «Особо стеснительные» просто не снимают трубки, остальные – вечно заняты…

– Я всегда свободна! Звоните в любое время! – поддержала Евгения, услышав грусть в моем голосе, искренне улыбаясь, от души, укутав меня мягким и теплым взглядом, точно пледом в студеный вечер.

– Родни – не счесть! – не унималась я. – Ближней, дальней! И по материнской линии, и по отцовской! Большинство из них здесь, в городе. А мы с мамой вдвоем… Знаете, если вы родственникам «в тягость», то что говорить о соседях…

– Веришь, у меня по папе тоже много родственников. У него одного только пять сестер было, а сколько там всех остальных – до утра перечислять хватит. И они тоже не стремились принимать хоть какое-то участие в моей судьбе. Хотя многие из них очень хорошо устроились в жизни и при желании, точнее, при наличии родственных связей не только по бумагам, без особых усилий могли бы хоть как-то меня поддерживать. Вот возьмем одних, самых таких… устроенных – одну из теток моих с ее мужем. Мне приходилось с ними сталкиваться в Москве еще в молодости. Они жили как сыры в масле. Отец там такой важный был, «шишка», – в Министерстве работал, потом в Китае. Я точно не знаю кем, но помню его одетого по военной форме… Как она ему была к лицу! Где-то сохранилась его маленькая фотография, я найду! Так вот, у дочерей их – самые престижные университеты за плечами, отдельные квартиры, приличные должности… Но мы с ними дружны особо никогда не были. Они все меня стыдились!

Женщина закопошилась. Достав из ящика старого книжного шкафа, стоящего вдоль кровати и вплотную к ней, толстый полиэтиленовый сверток со снимками, она принялась тщательно их перебирать, вероятнее всего, отыскивая тот, о котором только что вела речь. Я молча наблюдала за ней. Я заметила, как менялось ее настроение в зависимости от того, кто запечатлен на том или ином фото. Одни она быстро отбрасывала в сторону с некоторым, как мне показалось, пренебрежением, на других задерживалась, с интересом рассматривая, будто прежде не видела или видела много-много лет назад.