– Когда моему телу и сознанию было лет пять, я думал, что мастер Игла приходится мне матерью.

– А теперь? – спросил брат-утешитель.

Б теперь Мертвец просто это знал. Он хранил в коробке из-под красок её вещи: носовой платок, пуговицу и приготовленное для него печенье, отвратительное на вкус, но такое ароматное.

В ту ночь весь Дом Слёз спал крепче обычного. Спали под действием успокаивающих чар даже самые буйные пациенты – те из них, которые давно потерялись в лабиринтах своего разума. Спали и те, кто был в ясном сознании, но для кого жизнь в этом гнилом месте, лишённом естественного течения магии, была мучительна. Спали целители – удивительные люди, настоящие подвижники магической науки, которые действительно пытались облегчить жизнь обитателям Дома Слёз. Ещё бы забыть, что многие из них проводили бесчеловечные опыты во время не так давно закончившейся войны… Но не стоит о прошлом: в конце концов, благодаря тем временам они накопили знания, которые теперь позволяли если не спасать, то продлевать и делать сносной жизнь страдающих всевозможными магическими недугами. Одних калечили, других лечат…

Дом Слёз спал. Его обитатели забылись в нервном сне, пытаясь хоть на время вычеркнуть, отменить сегодняшнее событие – смерть своего собрата. Первую смерть на территории Дома со времени его основания. Им ведь обещали, что здесь, за кованым забором, среди цветочных аллей и высоких дубов, им не придётся страдать вовсе или лишь в малых, терпимых дозах. Их обманули, лишили последней надежды. А ведь всего за месяц до этого целители и пациенты вместе праздновали победу, неожиданную и оттого драгоценную – исцеление мистера Кайена из ордена Света. Его привезли сюда несколько лет назад, лишённого ног, рук и зрения. Из Дома Слёз он ушел на своих двоих, и взгляд его был остёр, как прежде, а может, и ещё острее. И рука его, как и прежде, была сильна, и магия его слушалась, а ведь целители считали, что приращённые конечности и новые глаза будут работать только здесь… И вот, пожалуйста – будто в противовес этому нежданному и необъяснимому чуду, в Дом Слёз пришла смерть.

Наверное, это было нечестно со стороны чуда – дать надежду, а потом отобрать, но жизнь такова: где прибыло, там и убыло… Дом Слёз спал, придя в себя после сегодняшних похорон, не спал только Мертвец. Он редко спал – это действие требовало от него недюжинной силы воли, качаться на волнах сна ему скорее не нравилось. К тому же он имел отвратительную привычку проходить в чужие сны и застревать в них надолго… Мертвецу это не нравилось. Бродить ночью по Дому одному было скучно, и Мертвец жёг один осветительный шар за другим, повергая кастеляна в горестные подсчёты убытков. А ещё он чувствовал, что всё вокруг меняется. И ему это не нравилось.

Толпа, окружившая молельню, возбуждённо галдела. Кто-то крикнул: «Мертвец», подбадривая его. Кто-то, наоборот, выкрикивал имя его противницы. Мертвец помахал приятелям рукой, покрепче уцепился за черепицу босыми пальцами ног. Копьё, которое он держал в руках, двигалось будто само по себе, не давая нападавшей на него светлой леди ни секунды передышки. Впрочем, она в передышке и не нуждалась. Её меч, Серебряная Рыбка, мелькал так же быстро, как и копьё Мертвеца.

– Что-то ты сегодня не в форме, Ладонна, – усмехнулся он, обнажая крупные, чуть желтоватые зубы. – Ещё ни разу меня не проткнула. Весь день песьеглавцу под хвост.

– Нет у меня хвоста! – тут же обиженно пролаял Рик, химероидное существо на основе человека. Единственное в своем роде чудовище – как и они все, в общем-то – каждый по-своему. Один из многочисленных осколков последней войны.

Мертвец шутовски ему поклонился.

– Кто там разберёт, Рик, где у тебя заканчивается шерсть, а где начинается хвост.

Рик обиженно рыкнул, запустил в приятеля куриной костью, но не попал, хоть и отвлёк немного.

Поединок Мертвеца и Ладонны, леди из ордена Света, привлек под стены храма почти всех обитателей Дома Слёз – тех, разумеется, кто не скорбен разумом. А нет: мастер Герайн, к примеру, тоже тут, хотя, конечно, его привел азартный брат-утешитель, который за ним присматривает.

Герайна усадили на складной стул, вручили ему бумажку – на каждой стороне написано «переверни». Мастер Герайн старается, вертит листок. Ему бы, наверное, понравилась такая шутка: все маги разума с большим прибабахом. Разумники и природники прибабах этот растят и пестуют, тёмные и светлые пытаются изображать из себя нормальных людей… Но больше занимаются самообманом, конечно. Это его брат-утешитель издает поддерживающие выкрики, вытирая блестящую лысину платком. Даже некоторых неходячих принесли или прикатили на каталках братья и сестры-утешители. Светлые, конечно, болеют за Ладонну – свою леди, навеки застрявшую внутри магических доспехов. Ещё один осколок недавно закончившейся войны.

Пока Мертвец раздумывал, Ладонна исхитрилась и чуть было не перерубила его копьё пополам. Он показал ей язык:

– Ты что-то бледна сегодня – плохо спала, дорогая?

– Б ты что-то мёртв сегодня! – огрызнулась Ладонна.

Черепица заскрипела под её коваными сапогами. Мертвец усмехнулся. Его такие шутки не задевали. Он учил и себя, и других шутить над своими невзгодами, во всём видеть что-то ещё, помимо повода для вечного траура. Да, он был нежитью, но нежитью разумной и в перспективе – полезной. Маги заставляли его скрюченное, навечно младенческое, как казалось, тело расти. Развивали и его разум. Мертвец был низок, тощ, и глаза его смотрели, не мигая – светло-серые, почти белые. Он был уродлив и гордился этим. Быть уродом среди уродов – было его девизом.

Ладонна выбила у него копьё, он продул всухую. Ну и ладно. Пусть светлая порадуется. Мертвец, регулярно подслушивавший, о чём говорят целители и утешители, знал, что для леди придумали новую экзекуцию: ставший частью её тела доспех будут спиливать. Это было все равно что вытаскивать черепаху из панциря. И черепаха ничего не имела против, несмотря на боль. Она очень хотела вернуться к нормальной жизни, к нормальному человеческому телу. Мертвец не знал, что такое нормальность. Его домом был Дом Слёз, его миром – Бездна. Он знал, что люди считают нормой: две руки, две ноги, два глаза, рост между полутора и двумя метрами, никакой шерсти, кроме волос, бровей, ресниц… Никакой жажды крови, разумеется, когтей и клыков, нечленораздельной речи и прочего, прочего, прочего. В Доме Слёз отсутствием этого могли похвастаться разве что братья и сестры – целители и утешители. Среди пациентов ни одного такого не встретишь.

Мертвец спрыгнул с шестиметровой высоты, мягко приземлившись на плоский, поросший мхом камень, обернулся, подбадривая Ладонну. Она тоже приготовилась к прыжку. Не столь изящному, конечно, и очень громкому: доспехи гремели, кажется, даже когда она стояла неподвижно.

– Пстановитесь! – выкрикнул чей-то голос. Мертвец обернулся.

О, конечно, отец Леннард – «Ленни», как его называли за глаза все знакомые Мертвецу от трёх до трёхсот лет включительно. А мастер Игла называла его «мой хороший». Когда думала, что никто не слышит.

Он стремительно шагал по дороге, и полы серой рясы развевались в такт шагам. Ладонна всё же не удержалась на ногах из-за тяжёлых доспехов и села на траву. Он удостоил светлую леди только кивком, а все внимание сосредоточил на Мертвеце.

– Вы не ушиблись? – кажется, он единственный обращался к Мертвецу на «вы».

Мертвец осклабился.

– Да меня с любой высоты ронять можно! Тем более, здесь, в Доме Слёз.

Отец Леннард изменился в лице.

– Не стоит… – сказал он, – ниоткуда падать, я верю вам на слово.

За его спиной два брата-утешителя поднимали с земли Ладонну. Пластины доспеха скрипели и, кажется, где-то заели – Ладонна никак не могла разогнуться. Настроение её испортилось, и никакая победа тут помочь не могла. Птец Леннард даже не обернулся на её ворчание о том, что невежливо стоять в двух шагах от мучающейся дамы и не помочь ей. Пт Мертвеца-то, якобы, она ничего иного не ожидала, но уж сердце-то жреца должно быть полно сострадания…