Когда журналисты называли «Обувную компанию Сондерса» «Галактической Империей», это было лестью лишь отчасти.

Фредерик Сондерс Первый, очень способный технолог и ещё более способный бизнесмен, начал свое восхождение с удачной женитьбы. Что ж, не он первый, не он последний. Много их было таких – пришей-пристебаев при любимых папочкиных дочках. Но Фреду Сондерсу показалось недостаточным числиться принцем-консортом, в чью зону ответственности входит лишь обеспечение появления наследника. Он хотел быть королём – и стал им.

Возможно, ему сопутствовала удача. Возможно – и даже вероятно – удача складывалась из фантастической работоспособности, безжалостности к себе и другим и неординарного делового чутья. В воспоминаниях современников представал человек, годами спавший по два-три часа в сутки и редко выкраивающий время, чтобы появиться на днях рождения своих детей. Но дело двигалось.

Оно двигалось столь успешно, что в момент выхода на давно заслуженный отдых Фредерик Первый передал Фредерику Второму уже три компании, работающие под одной маркой. А дальше… дальше крохотный камешек, сброшенный когда-то с горы, породил лавину. Теперь почти на любой планете (в столице – уж обязательно), почти на любой, хотя бы отчасти цивилизованной, крупной космической станции можно было увидеть магазин с огромной черной «S» над входом.

Следовавшие некогда моде, сейчас Сондерсы стали её законодателями. Огромные исследовательские комплексы без устали создавали новые материалы, перспективные дизайнеры скупались на корню. «ОК „Сондерс“» выпускала всё: бальные туфли и армейские ботинки, пляжные сандалии и болотные сапоги, домашние тапочки и фермерские башмаки, бутсы для футболистов и пуанты для балерин. И на каждой стельке стоял знаменитый на всю Галактику логотип. За одним исключением.

Сколько бы позиций ни выпускала компания, только одна разновидность обуви именовалась собственно «сондерсами». И только на их задники крепилась шелковая (в случае мужской обуви – кожаная) черная аппликация, оставляя стельку без каких-либо пометок. Вернее, разновидностей было превеликое множество: при достаточном (феерическом применительно к одной паре туфель или ботинок) количестве свободных денег вы могли заказать что угодно. Именно заказать. На строго определённые ноги.

Квалифицированный замерщик за отдельную плату прибывал к вам на дом. Или – что тоже вполне практиковалось – вы приходили в назначенный день и час в ближайший магазин «Сондерс». А потом вы получали ОБУВЬ. Только так, прописью.

«ОК „Сондерс“» и лично президент, неизменно носивший имя Фредерик (сейчас делами заправлял Седьмой), ГАРАНТИРОВАЛИ. Они гарантировали, что ваши ноги никогда не замёрзнут и не вспотеют. Что не будет ни мозолей, ни натоптышей, ни, Боже сохрани, потёртостей. Что вы не поскользнетесь ни на льду, ни на полированном мраморе, а горящие угли не прожгут подмётку, и битое стекло не прорежет её. Что хитрая, исключительно для вас разработанная система супинаторов, учитывающая каждый изгиб стопы и каждую особенность каждого пальца, не позволит вашим ногам устать. Что туфли не свалятся с вас при беге и не начнут жать, если ноги вдруг отекут.

Первая смена набоек и подметок производилась за счёт компании. Тщательно изучив особенности именно вашей походки, специалисты подбирали структуру и конфигурацию материалов таким образом, чтобы следующий ремонт потребовался не раньше, чем через год. Потому что компания «Сондерс» гарантировала, что обувь прослужит вам очень, очень долго.

Рис Хаузер видел как-то рекламный ролик. Сначала юная девушка танцевала на своем выпускном балу – в «сондерсах», конечно. Потом к алтарю шла невеста – в них же. Потом счастливая мать принимала поздравления по случаю окончания колледжа сыном. Потом почтенная, очень почтенная старуха протягивала юной девушке девственно-белую коробку и говорила, приподнимая юбку и вертя ступнёй: «Твои первые „сондерсы“, дорогая. Свои я ношу до сих пор». И если это и было преувеличением, то лишь самую малость.

Желающие подделать «сондерсы» находились крайне редко: существовала уйма куда более дешёвых и безболезненных способов самоубийства. Как-то раз Рис поинтересовался (с профессиональной точки зрения) системой контроля и ненавязчивой, но крайне эффективной слежки, разработанной компанией. Впечатлений хватило надолго.

Единственным – зато крайне существенным – недостатком «сондерсов» была их цена. Пара самых простых туфель стоила наравне с подержанным внедорожником средней руки. И как-то так сложилось, что «сондерсы» стали символом не только финансового благополучия, но и старомодных семейных ценностей. К примеру, любовникам и любовницам их не дарили. Это было попросту не принято. Дать денег на покупку туфель или ботинок? Сколько угодно. Подарить их же? Никогда.

«Сондерсы» дарили отцы детям, дедушки внукам, почтительные сыновья и дочери – родителям. Преподнесённые в день помолвки, «сондерсы» говорили о серьезности намерений куда громче любого, самого выгодного для одаряемой персоны, брачного контракта.

А сейчас Рис Хаузер видел «сондерсы» на официантке.

Ножки вместе с их обладательницей исчезли из поля зрения, скрывшись за неохватной центральной колонной, в которой за рядами бутылок прятался лифт для персонала, а Рис всё ломал голову над тем, где рыжая могла разжиться такой обувкой. Он так глубоко задумался, что чуть хрипловатый, убийственно сексуальный голос прозвучал за спиной совершенно неожиданно:

– Серхио, работаем приму!

Одновременно с этим лицо Бернадетт стало таким, словно её заставили хлебнуть уксуса.

Обернувшись, Хаузер нос к носу столкнулся с хозяйкой так заинтриговавших его туфель. Нос как нос. Рыжие стрелки, обрамляющие огромные светло-карие глаза с вертикальными зрачками и практически без белков, были куда интереснее.

Девица приветливо кивнула ему как старому знакомому, одновременно что-то строча на дисплее браслета – такого же простого и почти такого же дорогого, как её «сондерсы». Карточка на левой стороне груди сообщала, что её зовут Мелисса.

Музыка, струящаяся сверху, изменилась, став весёлой и слегка торжественной. Колонна лифта раскрылась, выпуская наружу нескольких официантов, каждый из которых держал на обеих руках по подносу с бокалами, наполненными шампанским. Последним, к удивлению Риса, из лифта вышел сам Том-Старший, тоже с подносом, на котором был, правда, только один бокал.

Этот поднос тут же оказался в руках рыжей, немедленно направившейся к столику, за которым в полном одиночестве сидел пожилой господин с рассеянно-счастливым лицом. Рису стало невыносимо любопытно, что такое могло случиться у самого Гершеля Бримана, из-за чего официанты и бармены разносят по бару «Вдовушку», да ещё и сам хозяин припожаловал. Впрочем, долго ждать не пришлось.

Громкость музыки упала до «пианиссимо», разговоры стихли. А девица, остановившись прямо напротив старика, негромко, доверительно и одновременно весело произнесла:

– Мистер Бриман! Одна маленькая птичка чирикнула мне, что сегодняшний вечер настоятельно требует шампанского!

Седовласый банкир прищурился, морща великолепный, занимающий пол-лица нос, и слегка склонил голову набок:

– Когда-нибудь, хатальтула[5], ты обязательно расскажешь мне, где летают эти твои маленькие птички!

– Когда-нибудь – обязательно, мистер Бриман, – официантка присела в умопомрачительном с точки зрения любого нормального мужчины реверансе, – если взамен вы расскажете мне, где летают ваши!

Вряд ли с человеком, входящим в «Платиновую тысячу» Галактики, часто разговаривали таким тоном люди из обслуги, но старый чёрт, похоже, только развеселился.

– Однако твоя птичка права, – ухмыльнулся он, принимая почтительно (и чуточку насмешливо) поданный бокал. – Этот шлемазл[6], мой младший зять, таки соорудил Рахиль сына, а мне внука!