– Юрий, у нас на борту двое гражданских, один из них ранен, так что не вздумай выкинуть свой любимый взлет на десятикратной перегрузке!

– Вас понял, не больше трех, пристегивайтесь!

Женщина проверяет, как Ольга устроилась, остается довольна увиденным, и занимает противоположное кресло. Насосы откачивают из шлюза воздух, диафрагма расходится в сторону, запуская в колодец разогретую до шестисот градусов ядовитую атмосферу, гул двигателей переходит в надсадный рев, еще секунда, и Отец Народов отрывается от стартовой площадки, резко задирает нос и устремляется к низким облакам. Пробивая исключительно плотную атмосферу, челнок трясется, как брошенная в ручей консервная банка, шпангоуты издают противный звук сжимаемого металла, пару раз гаснет освещение. Так продолжается полторы минуты, затем грохот отступает, тяга двигателей резко падает.

– Мы на орбите, движемся к точке рандеву, стыковка через двадцать семь минут. Можете отстегнуть ремни, выпить и закусить.

В бортах челнока прорезаются иллюминаторы, через которые Ольга видит то, отчего уже успела отвыкнуть – звездное небо. По правому борту медленно удаляющийся грязно серый диск второй планеты солнечной системы. Двигатели продолжают работать, сила тяжести треть земной.

– Ну, чтоб мне никогда сюда не вернуться, – произносит Воронова и отстегивает ремни. Женщина тем временем снимает шлем, и Ольга впервые видит ее лицо. На вид хирургу около тридцати пяти, у нее красивое русское лицо с сильным подбородком и пристальными серыми глазами, которые внимательно оглядывают девушку. Женщина поправляет тугую длинную косу, затем отстегивается от кресла и идет проверять старика в медицинской капсуле.

– Так, он успешно перенес взлет, сейчас это главное. Ты как?

– Нормально.

– Есть хочешь? Пить?

– Чуть позже. Сейчас меня интересует другое – кто вы, и что это за корабль, с которым мы стыкуемся через двадцать пять минут?

Хирург садится в кресло, достает стакан-термос, делает пару больших глотков черного кофе, переводит дыхание и продолжает разговор своим спокойным мелодичным голосом.

– Капитан третьего ранга Елена Чернова, а ты у нас Ольга Воронова, бывший энсин. Итак, Ольга – Елена, Елена – Ольга, вот и познакомились, очень приятно. Я корабельный врач на «Большевике», том самом корабле, на который мы сейчас и направляемся. Слышала про такой?

Естественно, Ольга слышала про этот корабль, нет такого космонавта, который не знал бы про Старого Большевика.

Тишина. Как всегда, по пробуждению ее ждет тишина. Но это другая тишина, не та, что в тюремной камере, вырубленной в скальной породе. Там тишина мертвая, неподвижная. Здесь же тишина живая, и жизнью ее наполняют многочисленные машины, неустанную работу которых можно даже не слышать, но ощущать всем телом. Тишина, невесомость и данные, идущие непрерывным потоком на обработку ее подсознанием, снова как на Высоком Доме, еще до того, как она получила сигнал SOS поздно ночью третьего января. Все, как и должно быть, она там, где должна быть – в космосе, на борту боевого корабля, в постоянной матрице. И все же, несмотря ни на что, Ольга открывает глаза медленно, с осторожностью, в приливе несвойственного ей иррационального страха – вдруг прекрасный сон растает, и она увидит над головой базальтовый потолок, с прожилками кварца и оливина, знакомыми, как линии на ладонях?

Светлое серо-голубое синтетическое покрытие, за которым броня. Девушка не в тюремной камере, а в крошечной каюте, лежит на верхней койке и может потрогать серо-голубую поверхность рукой, она приятно шероховатая на ощупь.

– Осторожно, потолок низкий.

Русский язык с сильным акцентом. Товарищ Фрунзе предупреждает ее с нижней полки.

– Спасибо, я помню.

Воронова парит в сантиметре над койкой, пристегнутая широким эластичным ремнем, что неудивительно – Большевик закончил разгон и лег на курс к Земле, двигатели молчат, невесомость. Боевой корабль – это не космическая станция с постоянной силой тяжести: привычной гравитации здесь не будет, надо привыкать, обновляя рефлексы и снова сживаясь с космосом после длительного простоя. Привыкать к невесомости, привыкать к перегрузкам, и к тесноте тоже привыкать.

– Свет!

Светильник заливает каюту теплым желтым светом. Ольга переводит дыхание, отстегивает ремень, аккуратным движением переваливается через койку и подтягивает себя к замку. Несколько раз нажимает – бесполезно, круглый люк отказывается открываться.

– Ольга Воронова, прошу открыть люк, – произносит девушка, и люк уходит в сторону, открывая доступ в узкий вертикальный туннель. Туннель напоминает большую гофрированную трубу, стены облицованы тем же мягким шершавым пластиком, что и в каюте, с обеих сторон тянется ряд едва выступающих скобок штормовой лестницы, чувствуется дуновение ветра от системы вентиляции. В воздухе повисает красная стрелка, указывая вниз, к кормовым отсекам Большевика.

– Вас понял. Фрунзе Анастасович, я до кают-компании прогуляюсь?

– Не возражаю, я пока еще посплю.

Она проскальзывает в трубу и спускается, двигаясь вниз головой и цепляясь кончиками пальцев за скобки, люк за ней закрывается. Миновав несколько задраенных отсеков, Ольга оказывается у перекрестка, где стрелка велит свернуть в боковой туннель, пройдя который она попадает в просторное, наполненное светом помещение с большим панорамным окном, за которым привычная тьма и маленькая Земля в правом нижнем углу. В центре кают-компании воздвигнут широкий стол, за которым в гордом одиночестве сидит, окруженная раскрытыми экранами, рыжеволосая девушка в ярко-красном комбинезоне, длинные волосы свободно парят вокруг головы, словно языки пламени на ветру.

– Доброе утро.

– Здрасьте, – лениво отвечает рыжеволосая, ни на мгновенье не отрываясь от экранов. Воронова проскальзывает мимо нее и скрывается за люком из матового стекла, ведущего в душевой отсек. Она была здесь вчера и снова спешит вернуться, вдоволь натосковавшись по настоящей воде за долгие месяцы. Воды немного, она строго дозирована и расходовать надо с умом, но ничто не мешает Ольге получить максимальное удовольствие. Как же ей этого недоставало…

По возвращении рыжеволосая по-прежнему не удостаивает ее ни единым взглядом. Ольга спокойно переносит радушный прием, и садиться за стол.

– Э-э, простите, а как насчет завтрака?

В обращенной к ней секции стола открывается технологический лючок, через который Воронова вытаскивает пакет стандартного рациона.

– Я надеюсь, вы умеете есть в невесомости?

– Да уж как-нибудь…

Ольга старается завтракать как можно медленнее. Во-первых, чтобы насладиться настоящей едой, по которой она соскучилась не меньше, чем по водным процедурам. Во-вторых, ей необходимо использовать все свободное время, чтобы хорошенько обдумать ситуацию, поразмыслить есть над чем.

На борту частного военного корабля Большевик она уже почти сутки. Сразу по прибытии Воронова и товарищ Фрунзе были доставлены в медицинский отсек. Ольге еще не приходилось видеть космической операционной высшего класса, предназначенной для оказания экстренной медицинской помощи раненным в бою членам экипажа, многое здесь для нее в новинку. Доку бы понравилось.

Вторым блюдом в рационе идет горячее мясное желе с бобами и красным перцем. Выдавливая содержимое тюбика, Ольга вспоминает, как каптри Чернова еще раз тщательно обследовала старика, выискивая возможные «закладки» и запрограммированные патологии, могущие сработать в его теле через определенный срок как бомба с часовым механизмом. Убедившись, что жизни товарища Фрунзе больше ничего не угрожает, она переключила свое внимание на Ольгу, устроив ей сеанс диагностики. Электронный микроскоп, рентгеновский аппарат, зонды внутреннего обследования, многочисленные анализы – Елена работала в матрице, напрямую подключенная к корабельному компьютеру, которого она называла Владимиром Ильичом. Этот самый Ильич тщательно анализировал собранный материал, не забывая отпускать саркастические комментарии. Не сразу Ольга поняла, что они не только изучают ее здоровье, но и одновременно ищут подтверждение личности.