А память о войне отзывается всегда неожиданно. И потому я смело могу говорить, что она всегда при мне. Когда я вижу кусок хлеба, брошенный на землю, сразу вспоминаю блокаду и своё тогдашнее ощущение, что никогда больше не удастся досыта наесться.

Случается, страх свой на той войне вспоминаю. Никогда не забуду, как под городом Тарту прямо на нашу батарею шли фашистские танки. Шли в лоб. Это нечто другое, чем, скажем, бомбёжка. Километр с небольшим оставалось до них. Вроде бы приличное расстояние, только когда у тебя на глазах стремительно увеличиваются стальные махины, понимаешь, какое это крохотное расстояние – тысяча метров. Сколько лет прошло с той поры, а и сейчас во сне, бывает, вижу: фашисты наступают, а мы зарыты в землю и никто не стреляет. И в поту просыпаюсь. С каждым годом возвращаться в свою фронтовую молодость всё грустнее и тяжелее. Сколько моих фронтовых побратимов уже ушли из жизни…

…Во время войны нам выдавали на самом деле не 100 фронтовых граммов, как об этом все пишут, а 42 грамма спирта, которые мы пополам разводили водой и получалось как бы сто водки. Но что такое здоровому мужику рюмка. И мы всем отделением устраивали очередь, наподобие того, как в трудовых коллективах функционировала так называемая «чёрная» касса. Сегодня весь спирт выпивал один, завтра другой, и так всё отделение проходило через очередь. На поверке, когда вызывали в стельку пьяного солдата, отделенный выкрикивал: «Очередь!» Это командирами воспринималось нормально. Расследовались лишь случаи, когда очередников оказывалось два и больше, то есть, как и в криминале, групповуха преследовалась.

…Я тебе так скажу: проходными ролями в кино никогда не пробавлялся – не было необходимости. Всецело поглощённый работой в цирке, я отвлекался на съёмки лишь в тех случаях, когда мне нравился материал. Конечно, не обходилось без издержек, но в большинстве случаев своей работой в кино я доволен. А снимался у многих режиссёров – Гайдай, Кулиджанов, Бондарчук, Ролан Быков, Тарковский, Герман.

– Нет ли у вас чувства неудовлетворённости тем, что в каких-то ролях не удалось сняться?

– Как сказать. Поначалу, например, я сожалел, что отказался сняться у Столпера в роли Серпилина. А увидел Папанова – Серпилина и понял: я бы так не смог. Была возможность сыграть роль Юры Деточкина в «Берегись автомобиля», ведь это я рассказал Рязанову и Брагинскому такую историю. Не получилось. Не думаю, что без моего участия фильм пострадал. Я даже не в претензии на то, что авторы фильма нигде не обозначили того момента, что идея-то моя. Нет, тщеславие у меня развито слабо. И, может быть, поэтому прихожу к не очень для себя утешительному выводу: на роль Лопатина мне не следовало бы соглашаться…

Помнится, когда я такое услышал из уст Юрия Владимировича, чуть было не потерял дар речи. Ведь фильм «20 дней без войны» по К. Симонову тогда с оглушительным успехом прошёл по экранам страны. Игра Никулина и Гурченко критикой была признана великолепной. И вдруг такое необычное признание главного героя…

– Понимаешь, в чём тут дело, – продолжал Никулин, – Герман работает «под хронику», его картины предельно проникнуты духом того времени, о котором идёт речь, и это достойно всяческих похвал. Но нас-то с Людой Гурченко, с нашей элементарной узнаваемостью, люди никак не соотносят с той порой. Это просто невозможно. Тут хоть наизнанку вывернись, но всё равно у зрителя останется пусть и крохотное, но недоверие. Надо было Герману найти на главные роли артистов с периферии, и тогда бы его «документализм» сработал по полной программе…

Можете себе представить, читатель, какую журналистскую стойку я тогда взял. Сенсация плыла в руки! Однако Никулин быстро остудил мой профессиональный порыв. Герман, сказал, человек хороший и профессионал сильный. Со временем он сам поймёт, что допустил ошибку. А я, поскольку соблазнился ролью, не имею права задним числом казаться умнее, чем есть на самом деле. И вообще, может быть, я ошибаюсь…

Как и всякий мудрый человек, Никулин почти всегда сомневался, не рубил сплеча, был терпеливым и снисходительным.

Всем известно, что Юрий Владимирович любил макароны с котлетами и анекдоты. Рассказывал последние виртуозно и мастерски. Среди моих знакомых таким умением могут похвастаться разве что Аркадий Арканов и Леонид Якубович. Но оба они всегда преклонялись перед мастерством Никулина. Причём главное достоинство Никулина-рассказчика состояло в том, что он всегда вспоминал нужную байку в нужное время. А ещё умел сказать точно в цель и свою собственную юморную находку. Вот никулинские словесные меткости, что называется, не в бровь – в глаз, записанные мной в разные годы:

«Мужику надо пить вино, чтобы сохранить свой железный мужской организм. Если пить только воду – железный мужской организм заржавеет».

«Я за всю жизнь свою лишь раз снялся в заграничном фильме – “Андрей Рублёв”. Лет двадцать его только за рубежом и показывали».

«Чаплин – автор цитат всех комедий всех времён и народов».

«Раневская была посредственной актрисой. Утверждают, что, когда она уходила со съёмок, о ней никто даже не сплетничал».

«Сейчас все помешались на евроремонте. И я придумал: “Евроремонт тульских самоваров”».

«В жизни старость только раз бывает. Как и восемнадцать лет».

«На мой юбилей цирковые заказали торт в семьдесят пять свечей. Я им сказал: зря вы, ребята, так старались. Мне уже столько лет, что игра не стоит свеч»…

Когда я стал редактором журнала «Вестник противовоздушной обороны», то предложил Никулину вести рубрику анекдотов. Почти не раздумывая, он отклонил моё предложение. Необыкновенно совестливый и щепетильный человек, Никулин стал доказывать, что из этических соображений не может пойти на сотрудничество, поскольку в то время вёл подобную рубрику в «Огоньке» Виталия Коротича.

– Ну, ты сам подумай, зачем мне на два фронта работать. Не ровён час, ещё скажут, что я деньгу заколачиваю.

Стал я убеждать артиста, что такие подозрения никому даже в голову не смогут прийти.

– А потом, Юрий Владимирович, кто ж вас осудит за то, что хоть как-то скрасите службу воинов – своих однополчан.

– Пожалуй, ты прав. И Толе Вобликову будет приятно, – согласился Никулин и почти три года добросовестно давал байки для журнального юмористического раздела, носившего название «Мы с Никулиным вдвоём…». Более того, сам предложил для победителей нашего конкурса эрудитов в качестве призов – билеты в свой цирк, и несколько счастливцев такие билеты получили.

За долгие годы нашего знакомства Никулин всего лишь раз отказал в моей просьбе. Точнее даже, просьба исходила не от меня, а от командования Войсками ПВО, которое решило поздравить артиста в день его семидесятипятилетия.

– Извини, – сказал с виноватой миной на лице, – но ничем не могу помочь. Если бы старшим на этом мероприятии был Лужков, я бы с ним переговорил, мы давно приятельствуем. Но тут Черномырдин хозяин, а с ним я не на короткой ноге. Да и неудобно как-то. Скажут: Никулин сам за себя хлопочет.

Когда мы презентовали в Доме кинематографистов женский выпуск «Вестника ПВО», Юрий Владимирович сильно занемог. Зная об этом, я даже не стал его вторично просить посетить наше торжество. Каково же было моё удивление, когда Никулин, бережно поддерживаемый женой, появился в дверях Дома кино. В перерыве Татьяна Николаевна рассказала:

– Я не хотела его пускать. Не послушал меня. Наглотался лекарств, велел подать парадный пиджак с орденами и медалями и заставил собраться. Надо, говорит, ребят поддержать, да и Вобликову обещал, что приду.

Выходил на сцену, поздравлял сотрудников журнала и всех воинов ПВО. Несколько анекдотов рассказал. Слушая его, я аж прослезился. Ну кто бы ещё из артистов с куда меньшей славой повёл себя так по-человечески замечательно и трогательно! После банкета, где Юрий Владимирович, приняв рюмку, уехал, я рассказал обо всей истории с болезнью Никулина главнокомандующему нашими Войсками ПВО генерал-полковнику Виктору Алексеевичу Прудникову. Тот попросил у меня рабочий телефон артиста и на следующий день выразил Юрию Владимировичу благодарность от себя лично и от всех воинов ПВО.