Гришин задумался. Хорошее предложение. В самом деле, этот Игорь Марков может меня обмануть и убежать, но теперь, куда же он может деться? Правда, я могу поплатиться за доверчивость жизнью. Но что, если он говорит правду? Это дело и вправду имеет привкус чертовщинки. Да и сенсопатные таланты у него настоящие. Что ж рискнём. Подстрахуемся, как можем, и рискнём.
Илья набрал номер своего коллеги по работе, ближайшего друга Феди Лунёва. Вкратце обрисовал ситуацию, заставил его всё тщательно записать, взял слово начать действовать не раньше, чем через два часа, и только если он не позвонит раньше, и, не слушая тревожные возгласы, отключился, не забыв перевести мобильник на беззвучный режим.
К избе освобождённого от наручников маньяка он вёл под конвоем. Игорь хромал впереди, а Гришин с пистолетом, нацеленным ему между лопаток, размеренно двигался в трёх метрах позади. Дошли быстро и пяти минут не понадобилось. Домик врос по окна в землю. Кривой, неказистый сарай, в таком и дождь-то пережидать западло, не то, что жить. Правда, свет в избушке был. Благородства убогому инвентарю внутреннего убранства дома загоревшаяся жёлтой грушей пыльная лампочка не прибавила, лишь точнее высветила застарелую нищету. Одна комната, печка голландка, кровать, покосившейся стол, табурет, белый стул с высокой плетёной спинкой, полка со щербатой грязной посудишкой. И главное – два одинаковых зеркала высотой в человеческий рост, в тяжёлых чёрных рамах. Антикварные зеркала, что было видно по тщательно продуманным деталям орнамента и синеватом отпечатке времени на самих зеркалах – особенно в углах, стояли друг напротив друга, отражая повторяющуюся бесконечность заключённую в отражениях беспредельных коридоров. И по всей избе, на полу, подоконнике, полке, столе стояли свечи белого воска.
– Убедился? – Игорь обвёл взглядом комнату, указывая на то, что он не врал про ритуал. – Теперь оставь меня одного. Можешь дежурить под окнами. Второго выхода отсюда нет. Даже можешь подпереть входную дверь. Бежать некуда.
– Посмотрим.
– Делай что хочешь, но лучше не подсматривай. Я сам не знаю, чем это может мне или тебе грозит, но чувствую будет правильно, если я встречусь с демоном один на один. Дверь ты завалишь, погреба здесь нет, – можешь убедиться, – а в единственное окошко я при всём желании не пролезу.
Гришин, не выпуская из рук оружия, обошёл избу, заглянул во все углы, проверил стены, пол, потолок, убедился, что просто так сдриснуть из развалюхи не удастся. Пока он обшаривал всё кругом на предмет тайников, Игорь присел на единственный стул, вплотную придвинув его к зеркалам.
– Я ухожу, буду ждать во дворе. Дверь я подопру. Станет плохо – кричи, я услышу. И не думай со мной играть. В тёмную избу я не войду и пока не увижу тебя сидящем напротив двери – тоже. Усвоил?
Игорь ничего не ответил: пуля прошла навылет, прошив икру насквозь, повязка из разорванного надвое рукава его рубашки, наложенная им ещё там, на месте драки, после того как мент ему поверил, теперь больше давила, чем помогала и облегчала боль. Вообще нога дёргала, горела, отекала воспалением. Нужно было спешить. Следователь ушёл, оставив его одного. Послышался шум – это, значит, следак завалил дверь, запер его. Игорь встал, щёлкнул крышкой зажигалки; появился синий язычок газового пламени. По очереди зажёг свечи, выключил верхний электрический свет, сел, постарался сосредоточиться.
Рана мешала, отвлекала на себя внимание. Желание освободиться оказывается выше. Он успокаивается: боль на облаке уплывает из тела под потолок избушки и там застывает коричневой, ворчащей дождевой тучкой. Впрочем, Марков сразу забывает о ней. Встав между зеркалами, всматривается в отражения себя, убегающие в тёмную бесконечность. Пляшут язычки кошачьих зрачков свечных огоньков, множатся в зеркалах, играют, тают. Рот Игоря открывается и закрывается сам собой. Что-то начинает происходить. Раздаётся подвывающий оперным ветром чистый голос, выходящий из нутра Игоря, но ему не принадлежащий, он высок и глубок, как у розовощёкого юнца девственника, и мрачен, как у столетней старухи – потомственной ведьмы. Окончания слов тонут в лёгкой вибрации хрипотцы. Игорь напевно выдыхает:
Свеча горит, смерть призывает
Одно мгновенье в сорока
Ворота скрежет открывает
Петля хватает дурака
В гробу мертвец глаза откроет
Рога покажет хитрый чёрт
Под окнами волчок завоет
И прежний будет утром мёртв
Заклинание, самосотворённое волей самодеятельного мага, действует. Желание выше возможностей. Талант побеждает невежество смерти. Отражения в зеркалах потеряли глубину, огни свечей погасли, силуэты Игоря уплотнились, соединившись в два целых двойника, плывущих в непроглядной темноте впереди и сзади, в двух параллельных зеркалах. Игорь не увидел, а скорее почувствовал, как его отражение, в зеркале, стоявшем позади, больше не отражало спину, оно, повернувшись лицом, уставилось ему в затылок. Марков развернулся и оказался нос к носу с отражением перевёртышем. Теперь и отражение в первом зеркале взбунтовалось, не захотев слепо следовать за движениями хозяина и покорно отражать его спину, оно осталось на месте без движения. Произошло разделение на фальшивое и настоящее. Только вот, где какое? Понять было нельзя.
Игорь, встал боком между двух зеркал, повернувшись лицом к слепому грязному оконцу. Отражения в зеркалах не сдвинулись ни на сантиметр, продолжали стоять друг напротив друга и переглядываться. Больше они не повторяли движения Маркова. В границах зеркальных рамок распускались цветы тьмы, отражения утонули во мраке и поверхности зеркал, очистившись от отражений, окончательно потемнели. Они больше ничего не отражали, став бездонными ямами, в которые легко угодить, но невозможно выбраться. Безразмерные мешки, готовые вместить, вобрать, всосать, впотеть весь мир.
Жуткую тишину склепа нарушил прозвучавший полной смертельной тоски жалобой деревянный скрип. Игорь медленно, с понятной опаской, обернулся. Воздух избы сгустился, свечи закоптили чёрным салом, обливаясь кровавыми слезами изменённого потустороньем воска. В комнате потемнело, завоняло клопами.
На белом стуле сидел двойник Маркова. Вальяжно расположившись, закинув ногу на ногу и пристально уставившись на Игоря. Демон обрёл форму и был этому вовсе не рад.
– Уходи. Ты – это не я, – сказал Игорь.
Игорь заставил себя сделать маленький шажок по направлению к демону. Двойнику его смелость не понравилась, передернув в омерзении плечами, он ответил:
– Я – это ты. Это ты не я. Ты здесь лишний и должен уйти, – говорил он сверхубедительно, поверить ему было легко и просто. Сопротивление же провоцировало боль, душевные муки параноика, пребывающего в осенней стадии обострения душевной болезни. – Родовая ошибка бессмысленное меканье пятнышко на роговице. – Скороговорка, без остановок и знаков препинания, огненными каплями гнева разбивала, плавила сопротивление мыслей разума Игоря. – Не мешай мне. Ты исчезнешь, получишь по заслугам, я останусь и смогу убивать, как и сколько я того захочу. Тебя ждёт покой, иди, иди, иди. Никто не сможет меня остановить. Убирайся прочь из моего тела!
Каждое слово, выплюнутое демоном, толкало Игоря назад; под этим натиском он, незаметно для себя, отступал к правому зеркалу. Стоило ему дотронуться до его поверхности, и он бы исчез, растворился во тьме, упал бы в омут и не смог бы вернуться. Истинная личность перестала бы существовать; демонический двойник с извращённой радостью паука занял бы его место. Тризна на костях – праздник серийной смерти. Игорь понял и ужаснулся уготованной для него участи. Оттолкнувшись от страха, используя весь свой талант, переламывая ситуацию, продираясь сквозь толщу наложенных проклятий, он разорвал сковывающие его цепи щупалец зла и пошёл в контратаку:
– Тебе не запутать меня, демон. Ты надел меня, как маску. Покажись! Я вижу – под ней скалиться гнилой череп, полный могильных червей твоего мозга. Изыди, тварь!
