— Милли, что случилось? — поинтересовалась я.

— А, ну их. В секретариате пристали с расспросами. «Сийрина вам какого повара: молодого или в возрасте, женщину или мужчину?», — с сарказмом передразнила кого-то.

— Всё равно какого, — ответила, — главное, чтобы вкусно и разнообразно готовил. «Сийрина, а учителей тебе постарше или помоложе?», — скривилась дочь. — Я не подавала заявку на учителей. «А нам кажется, что именно ты подала заявку на молодых учителей». И смеются.

— Молодые? — спросила я.

— Студенты на практике, — посмеиваясь, ответил Петрикс, а Милли фыркнула, словно кошка.

Теперь едем на рынок. Проехали через весь наш квартал, спустились вниз по радиальной широкой дороге, свернули в сторону и проехали по кольцевой дороге два квартала. Снова спустились вниз между двумя нижними кварталами к воротам в высоком крепком заборе из половинок брёвен, поставленных стоймя. Этакий мощный частокол. Ворота были открыты. В них можно было проехать на территорию рынка.

Рынок был огромный, шумный. То и дело разносился звериный рык. Занимал рынок площадь в полквартала среднего яруса. Третью часть площади занимал рынок колясок. Варьян, как единственный среди нас знаток норнисов, поднялся на ноги, взял у возницы управление коляской на себя и стал высматривать нужную нам, как он считал, породу. Оказывается норнисов несколько видов.

В первом загоне были огромные, в полтора раза больше того, на котором мы ехали. Чёрного цвета с проблесками белых перьев и белым «плюмажем» самцы и в белой «шапочке» самки. С короткими мощными ногами.

— Это тяжеловозы. У дяди было несколько таких. На них перевозят тяжёлые грузы, камни, брёвна, — объяснил нам.

Проехали мимо норнисов, как тот, на котором ехали мы.

— Варьянчик, а почему мы проехали мимо этих норнисов, даже не посмотрели? — поинтересовалась Милли.

— Потому что нам нужен лучший, — ответил спец по норнисам.

— Варьян, а чем этот плох? — поинтересовалась я.

— Этот для городов. Он не годится для дальней дороги. Выносливости не хватает. Устанет быстро. Долго бежать не сможет. Он даже не пробежит до половины среднего кольца, без пассажиров, а с пассажирами тем более.

— А мы собираемся участвовать в гонках? — спросила, улыбнувшись.

— Всё может быть, — пожав плечами, глубокомысленно произнёс Варьян. — К следующему загону мы тоже подъезжать не будем. Нортон, это норнисы дяди.

— А ты как узнал? — Нортон внимательно посмотрел на указанный загон.

— У воротины стоит его старший работник.

— Варьянчик, так у тебя зрительная память сохранилась, — воодушевилась я. — А имена не помнишь?

— Нет.

— А вон те? — указала пальчиком Милли.

— А те надо посмотреть поближе, — оживился Варьян. — Дальше будем идти пешком. Сийрина Милли, отпускай коляску.

Варьян первый спрыгнул с козел и поспешил к загону с норнисами. Загон был гораздо меньше предыдущих. Я подождала, пока Милли рассчитается с возницей, и мы направились за Варьяном. Паренёк спешил к загону, словно боялся упустить самого лучшего норниса. Эти норнисы были прекрасны. Они не были похожи на того, лилового, коего я увидела в первый день пребывания в этом мире. Хотя и видела его издали. Они не были похожи и на привезшего нас сюда.

Изящные, стройные, тонконогие. Их можно было сравнить с породистыми рысаками. Светло-фиолетового окраса, с белой шеей. Белые короткие, на вид жёсткие пёрышки перетекали на грудь, растекаясь вширь и образуя треугольник вершиной вниз, и уходили тонкой лентой на живот. У самцов белый «плюмаж», у самочек белая шапочка. Они переговариваются звуками, нето рычащими, нето воркующими. Если записать воркование голубей, обработать, усиливая звук и воспроизвести запись через мощные колонки, то получится нечто похожее. Но это не всё. Ещё они орут, словно пытающиеся перерычать друг друга леопарды. От этого их утробного «мгр-р-р-ря-я-у» волосы дыбом встают. И это что? Лучшие?

Я наблюдала, с каким восторгом Варьян смотрел на этот зверинец из птицеящеров или ящероптиц. Мощный клюв с наростом на конце, раскрываясь, обнаруживал частокол острых зубов. Форма клюва напоминала гусиный. Да такой зверь заорёт ночью, будешь пятый угол искать.

— Сийра Лео, — окликнул меня Варьян, — подойди сюда, — призывно взмахнул рукой.

Мы вчетвером двинулись на призыв специалиста по норнисам. Нас ожидал сюрприз. Рядом с Варьяном стоял Стефан ду Вудворд, непосредственный командир наших телохранителей собственной персоной в служебной форме. Подошли, обменялись приветствиями, парни поручкались.

— Лео, как тебе эти красавцы? — поинтересовался, поведя подбородком в сторону гужевой скотины.

— Жуть, — ответила я. — Разозлится — голову откусит без усилий.

— Они травоядные, голов не откусывают. Согласись, красивые же.

— Орут уж жутко. Они же ночью спать, наверное, не дают, — не выказала я своего согласия с оценкой красоты норнисов.

— Они ночью спят. А орут потому, что волнуются и между собой отношения выясняют.

— Стеф, у вас лошадей нет, что ли? Только ездовые птицы? На австралийских страусов эму очень похожи.

— За свою жизнь здесь я не видел ни одной лошади. Норнисы не совсем птицы. Я эму только на картинке видел, когда в школе географию проходили. У них, помнится, хоть недоразвитые крылья есть, а у этих даже намёка нет.

— Как у вымерших птиц моа. Их аборигены истребили.

— Ты же видишь, какие у норнисов зубы?

— У гусей тоже зубы есть. Сколько раз об них пальцы до крови обцарапывала, когда головы опалённые на холодец промывала.

— У гусей зубы мелкие.

— По клюву и зубы.

— К старости у норнисов шея оголяется и чешуйками покрывается.

— У нашего петуха к старости на зобу все пёрышки вылезли, и голая шкура покрылась тоненькими мягкими белёсыми лепёшечками, словно чешуйками. Сам-то уже не в состоянии был потомство производить, но молодых двух петухов в строгости держал. Да и на лапах у кур чешуйки.

— А зачем вы его так долго держали?

— Голосистый был, кукарекал красиво.

— Но эти ещё и рычат, как звери, — продолжал настаивать Стеф на родстве норнисов с ящерами.

— Я слышу, как они рычат. Как южноамериканский нанду, словно тигр или лев, мяукающее рычание. Да и эму тоже рычат, — не сдавалась я.

— Так и пытаешься доказать, что норнисы — птицы. У них мозг более развит. Норнисы понимают команды, запоминают свои клички.

— Гуси тоже дрессуре поддаются, — не уступала я. — Помню, в детстве в нашей деревне у деда Ефима Киреева петух был по кличке Прапор. Так он на кличку только и откликался и никаких «цыпа-цыпа» не признавал.

— Тебя не переспоришь, — засмеялся Стеф, приобнимая меня за плечи. — Иди с Варьяном в загон, выбирай «птичку».

— Почему это я? — попятилась от изгороди. — Ты смерти моей хочешь?

— А кто же? Не Милли же? Кто у нас животновод? Тебе придётся хозяйкой над норнисом быть. Признает главной, так потом ко всей семье привыкнет. Не бойся, ступай, прояви героизм, — тихонько посмеиваясь, Стеф продолжал подталкивать меня к входу в загон.

Смирившись с участью, обречённо отдала переноску Милли, посмотревшей на меня сочувствующе. Мысленно перекрестилась и вместе с Варьяном шагнула к воротине, где стоял хозяин. У ног его стояла корзина с какими-то белыми корнеплодами, напоминающими формой морковь, килограмм на пять, и с морковной ботвой. Он вручил мне «морковину» и открыл воротину. Мы вошли.

Это удачно я кроссовки надела в расчёте, что много ходьбы будет. А то в туфлях бы сейчас попёрлась в загон. Варьян спокойно шёл не спеша, присматриваясь к животным, выбирая. И как он их различает? Все одинаковые. Разве что самцы и самочки отличаются. Я брела следом за Варьяном, не отставая. Моё внимание привлекла особь в стороне от стада (или стаи?) и орала благим матом. Она вытягивала шею вперёд, словно гусь и издавала своё «мгр-р-р-р-ря-я-яу-у». Я направилась к ней. Подошла. Ростом выше взрослого мужчины, более двух метров. Точнее, выше меня на полметра, да ещё плюс длинная шея с крупной головой и мощным клювом. «Птичка» продолжала надрывно орать.