Войдя в пещеру, она прикрыла глаза, доверившись слуху. Звук капели, лёгкое поскрипывание ледяных сосулек, тонкий запах фекалий летучих мышей. Осторожно ступая, разведчица прислушалась. Воздух переполнялся тишиной. Вдруг кромешную пещерную тьму разбило отражение слабо мигнувшего сияния. Неровный, прерывистый всполох пробежал по обледенелой скальной стене и растворился в темноте.

Прижавшись к холодной стене, девушка пошла вперёд. Впереди обозначился поворот, за ним взору предстал небольшой грот со сводчатым потолком и неглубоким озерцом посредине. У края воды поблёскивал разгорающийся костёр. Трещали влажные сучья, пахло топлёным жиром. Над пламенем, на корточках склонился Меченый. Сгорбленная спина, выдавленные худыми лопатками высокие горбы на кольчужной рубахе. Поодаль стоя спал конь Чёрный. Меченый подкладывал в костёр просохшие еловые ветки, от чего звук горящего дерева то усиливался, то слабел. Сквозь тихое потрескивание охотничий слух северянки различил густой злобный рык. Долгий, непрерываемый даже дыханием. Так рычит притаившийся сенгаки.

Северянка медленно повернулась. Замерла, когда рык стал чётче. Всмотрелась в темноту. Напрасно. Пещерная мгла скрыла ощущение пространства. Лишь тусклое мерцание костра освещало неровным светом участок вокруг него.

Меченый подбросил горсть сухостоя, и пламя, жадно облизывая ветви оранжевыми языками, вспыхнуло ярко и сильно. В темноте блеснули зелёные глаза. Рык усилился, и охотница увидела, где притаился нелюдь. Она напряглась как взведённая пружина. До побелевших костяшек сжала рукоять клинка.

«Сейчас», — мысленно приказала себе.

Всё произошло в доли секунды. Над уступом показалась маленькая плоская голова с длинными, блестящими от слюны клыками, и сенгаки взметнулся в прыжке. Охотница бросилась наперерез, выставила клинок, метя в розовое беззащитное брюхо. Сталь вошла как в воду, разорвав его напополам. Когти задней лапы, зацепившись за капюшон, повалили Като на камни, и вонючая горячая жижа залила её лицо. Туша рухнула замертво, придавив северянке ноги. Она с трудом протёрла лицо. Внутренности сенгаки — сплошной студень. Над ней склонялся Меченый. Он с силой вздёрнул её на ноги.

— Цела? — осмотрел со всех сторон. — Ты как здесь оказалась?

— Надо умыться, — отстраняясь и не видя ни Меченого, ни дрожащего в стороне коня, ни мёртвого сенгаки, девушка пошла к воде. Смыв с лица мерзость, почувствовала, как наливаются усталостью ноги, как дрожат пальцы рук.

— Тебе стоит вернуться, — услышала за спиной.

— Ты не скажешь спасибо за спасение? — говорить было трудно из-за гадкой жижи, забившейся в нос.

— Спасибо… и всё же, возвращайся.

Услышала, как сзади ковыляет Меченый, волоча за собой ногу. Вскочила, с вызовом развернулась и шагнула навстречу:

— Будешь указывать, что мне делать?!

— Като, послушай… — он попытался взять её за руку.

— Не прикасайся ко мне! — северянка озлоблено оттолкнула протянутую ладонь.

— Зачем тебе со мной?

— Не твоё дело. В Кустаркане меня ждёт мой командир Поло.

Лицо девушки горело. Меченый с силой ухватил её за плечи, привлёк к себе и прижал так, что перехватило дыхание.

— Пусти… — выдавила она сквозь зубы.

Жаркое дыхание обдало её кожу. Бездонные глаза, словно два пустых синих колодца, вглядывались ей в лицо. Горячие губы коснулись сухих губ, и долгий, испепеляющий, проникающий в глубины сознания поцелуй лишил её воли, обжёг так, что кончики ушей полыхнули, зарделись вселенским огнём. Пытаясь оттолкнуть наглеца, она упёрлась ладонями в его грудь, но сильные руки крепко сжимали дрожащие плечи.

— Угарт, научи меня своему языку, — попросила Гертруда.

— Ни к чему тебе геранийский, — возразил Праворукий.

— Это ещё почему?

— Твой дом — Отака.

— И поэтому мы идём в Кустаркан? — улыбнулась принцесса.

— Там есть то, что поможет переправить тебя домой.

— Помнится, ты обещал отвести меня в Гесс.

— Ну… — Праворукий не знал, как начать сложный разговор.

— Я всё знаю, — тихо прошептала девушка, тронув ладошкой его стальную руку. — Мне всё рассказал Альфонсо.

Она не расплакалась. Продолжала тихо сидеть, укутавшись в широкую меховую безрукавку, подобрав под себя ноги, руками обхватив острые коленки. Бледное лицо, чуть подрагивающие ресницы. Она держалась мужественно, изо всех сил стараясь не заплакать.

— Сначала дядя Йодин… теперь мама.

Девочка столько пережила за это время, что слёз не осталось совсем.

— У тебя есть я, — сказал Праворукий, подумав, что это вряд ли её утешит.

Принцесса взрослела на глазах и уже не была похожа на ту, какую увидел в кузнице карлика-горбуна.

— Спасибо, — кивнула, высоко подняв голову.

Стойкость всегда была отличительной чертой рода Конкоров. Когда свергли Кровавую династию, Угарту шёл пятый год. Позже, взрослея, он слышал разные слухи, но правда заключалась в том, что дед Гертруды, грозный Тихвальд походил на своего добродушного брата Лигорда как огонь на воду. «Сила и могущество» — начертано на гербе Тихвальда Кровавого. «Доброта и знание» — девиз Лигорда Отакийского. Стойкая, с ясным бесхитростным взглядом, внучка обоих Конкоров удивительно гармонично совмещала в себе и твёрдость родного деда, и добросердечность двоюродного. Наконец юная наследница братьев-королей объединила их два девиза в один.

— Бедная мама… — чуть слышно одними губами произнесла принцесса.

Надолго замолчала, и пока Праворукий подбирал слова поддержки, попыталась улыбнуться:

— Ну что, научишь геранийскому? — улыбка получилась не очень. — Хочу рассказать Корвалу, как прекрасна моя страна.

— Могу сказать одно — там теплее, чем здесь, — сказал Праворукий.

— А ещё там хорошие люди.

— Видел я, что сделали эти хорошие люди в Омане.

— Я разберусь с этим, когда встречусь с маршалом Гарсионом и генералом Оберином. Этого так не оставлю. Не верю… что-то не так. Отака не воевала больше двадцати лет, и её армия создана исключительно для защиты границ. Не будь два года назад набегов Хора, не будь необходимости усмирить кровожадность и междоусобицу здешних наместников, вряд ли мои земляки находились бы сейчас по эту сторону Сухого моря. Мать хотела покончить с соседскими войнами, и объединить Сухоморье как было до Раскола.

— А вместо этого…

— Мой дед Лигорд говорил: война — это когда молодые умирают за прихоти стариков. Дед любил людей и был мудрейшим правителем со времён Раскола, — и улыбнулась, вспоминая: — Добрейшим, как каждый любитель вкусно поесть.

— Вижу, ты обожала его.

— Очень. Дедушка Лигорд заменил мне всех умерших дедушек и бабушек, а дядя Йодин Гора родного отца. Я обоих любила. Как и маму… У меня была прекрасная мать. Она обещала дедушке Лигорду чтить мир, и я не верю, что всё произошедшее — её рук дело.

— Как видишь, с вашим приходом мира не случилось.

Словно пытаясь отогнать невесёлые мысли, принцесса дёрнула головой, разбросав по плечам каштановые волосы, и чуть слышно, но с металлической ноткой в голосе попросила:

— Пообещай, что больше никогда не будем говорить об этом?

— Ладно, — ответил Праворукий.

— Пока не разберусь, и о возвращении говорить рано. Альфонсо сказал, нужно выждать. Он поможет. Одного не пойму, зачем мы идём с синелесцами?

— У каждого свои цели. У нас свои, у них свои. Они надеются, что ты поможешь им найти золото. Нам же нужны деньги, чтобы нанять корабль.

— Если научишь меня геранийскому, я расскажу им, что есть вещи гораздо важнее золота. Расскажу о философии Эсикора, о гуманизме, о мудрости книг, о поэзии, об отакийской культуре и науке.

— Боюсь, им будет неинтересно. К тому же, для них всё отакийское — враждебное.

— Говорю же, не верю. Я искренне полагала, что мы несём мир и просвещение. В Отаке, которую знаю я, достойнейших людей большинство. Учёные и философы, ваятели и живописцы, поэты и сказители. Такая она, страна моего деда Лигорда. Ты же был там и видел всё собственными глазами? Хотя, наверное, достойные люди есть всюду. Как хочется, чтобы и здесь жить стало не хуже, чем в моей родной Килле. Убеждена, синелесцы поймут меня, надо лишь суметь объяснить. Я отакийка по отцу, по матери я здешняя, и хочу, чтобы и геранийцы жили достойно. Наверное, в большинстве своём все они тоже хорошие люди. К примеру, такие, как ты, Угарт.