— Я хорошо заплачу, если окажете мне помощь, сержант. В Омане надо найти одного человека, хм… — то ли от дорожной пыли, то ли от смущения Микка Гаори прокашлялся в кулак. — Девушку. Может так случиться, что она еще в городе.

Когда со стороны степи повеял легкий бриз и жаркий день сменился прохладой, стало ясно — море близко.

За два года войны Уги так и не побывал в Омане, хотя войска дважды брали город, изгоняя Монтия, и столько же оставляли его под упорным натиском островитян. Нынче порт вновь принадлежал наместнику, оказавшемуся на редкость цепким в отличие от покойного толстяка Лири.

Шагая Уги прикидывал, чем займется став городским жителем, но на ум не шло ровным счётом ничего. Сержант донимал парня, пытаясь выведать планы:

— Подумай хорошенько, какой из тебя горожанин? В ремёслах и коммерции ты профан, зато мечом орудуешь славно. Это ли не знак свыше о предназначении?

— Кроме длинного меча у меня есть ещё кое-что длинное, — парень хитро подмигнул. — Зачем работать? Женюсь. Найду одинокую лавочницу, истосковавшуюся по мужской ласке. Вот прибудет ей счастье.

Дрюдор раздосадовано махнул рукой.

— А я наймусь поваром в харчевню, — мечтательно произнёс Долговязый. — Оманская кухня славится на всё Сухоморье. Солдатские каши стряпать невелика наука, а готовить настоящую еду, вот это дело.

— Если мы с жёнушкой откроем заведение, возьму тебя поваром, — подмигнул Уги.

Купаясь в собственных мечтах, кашевар продолжал:

— Особо хочу научиться заморской кухне. Слыхал южные блюда такие, что ежели разок попробуешь, запомнятся надолго. Знаю один рецепт: молодого ягненка свежуют в полнолуние и режут равными кусками. Затем мясо вымачивают в молоке, после в старом красном вине и уж потом жарят на раскаленных углях без открытого огня на специальном вертеле. Посыпают отакийским жгучим перцем, свежей зеленью, и подают на тонко раскатанной кукурузной лепешке. За один такой ломоть счастья душу продать можно. А какие напитки доставляют отакийские торговцы. Вы бы только знали! Черные, обжигающие с дурманящим ароматом. Наши фруктовые взвары и крапивные настойки рядом не стояли. Не успеешь залить кипятком эти маленькие скрюченные листочки, как они тут же распрямляются и источают такой душистый аромат, что голова идет кругом. Я как-то целое жалование отдал за мешочек таких сухих листочков. Запаривал по одному весь прошлый поход, а длился он не меньше трёх полных лун. До сих пор помню тот запах.

Долговязый блаженно зажмурился и с силой вдохнул вечерний морской воздух.

— А ещё говорят, оманская пристань сплошь усыпана диковинными фруктами, привезенными из-за моря, и пьяные матросы пинают их башмаками.

— Ну, это ты загнул, — возразил Уги, — не могут пьяные матросы такого делать. Слышал, уж ежели матрос начинает пить, то напивается так, что его выносят на пристань и швыряют в кучу конского дерьма. А оттуда пинать ногами что-либо не с руки.

Не обращая внимания, кашевар продолжил:

— А какими южными пряностями торгуют оманские купцы! Таких изысканных вкусов не пробовали многие столичные богачи…

— Да заткнешься ты, наконец, заноза тебе в бок?! — прорычал Дрюдор, давясь слюной.

— И то, правда, — подхватил Уги, — что-то жрать захотелось от таких разговоров. Не сделать ли привал?

— Эй, капитан! — окликнул сержант Микку. — Команда не прочь перекусить.

— Согласен, — кивнул юноша.

Путники сошли на обочину в густо разросшийся терновник и принялись развьючивать лошадь. После трапезы, с набитыми вяленым мясом животами, разомлевшие от нескольких чарок, лениво распластавшись на сухой траве, сонно уставились в сереющее небо.

— Го-го! — крикнул немой, и с завидной ловкостью перемахнув через куст, удивительным образом растворился в сизой вечерней мгле.

Длинная стрела с оперением из рыбьих перьев-плавников, пригвоздила к земле подол Миккиного сюрко. Мелко задрожала и замерла. Вторая прошила сержантов бурдюк, и вино, брызнув теплым фонтаном, залило тому глаза. Коротко свистнув, третья сбила шляпу с Долговязого. Четвёртая, выбив из лезвия фламберга металлический звон, рикошетом скрылась в кустах.

Дюжина всадников, в разноцветных халатах и широкополых шляпах, сдерживая взмыленных лошадей, стремительно окружала привал. Стрелы в огромных, с туго натянутыми тетивами луках целились путникам прямо в головы.

Уги подхватил меч. Мускулы под дубленой кожей вздыбились буграми. Дын-н-н — тетива издала характерный звук. Стрела со свистом впилась в землю рядом с носком его нового сапога.

Перекрикивая лошадиное ржание, лучники отрывисто горланили на непонятном языке. Среди них выделялся двухметровый старик-великан с обожженным лицом. Кроме лука на его седле висел складной арбалет и колчан с болтами, а грудь украшал медальон из красной меди с изображением молодого месяца. Этот отличительный знак говорил о многом.

— Не стоит испытывать судьбу, — сделав примирительный жест, Дрюдор опустил секиру. — Это те, кто нас пятерых сумеют насадить на одну стрелу.

Это были наёмники-островитяне — жители многочисленных островов, разбросанных по всему Сухому морю, вплоть до самой Отаки — виртуозно владевшие луком и арбалетом, и за два года войны на деле показавшие, на что способны.

Охраняя исключительно подступы к порту, за границы провинции Ом они не заходили, но слухи о морском народе с его смертоносными стрелами и арбалетными болтами дошли даже до Гелейских гор. Эти странные многословные люди наотрез отказались от Оманских казарм, построенных для них Монтием, предпочитая жить на палубах своих кораблей в просторных, потрепанных штормами парусиновых шатрах.

Питались вольные мореходы исключительно рыбой, умели опреснять морскую воду и поощряли многоженство. Их богиня Луна дарила приливы рыбакам, наполняя неводы во время отлива жирной рыбой, и всегда освещала их легким остроносым парусникам путь домой.

Исключительное стрелковое умение жителей островов пришло со времён, когда их предки совершали пиратские набеги на торговые отакийские корабли. Уже тогда, при взятии судна на абордаж, высоко ценилось умение с борта корабля метко поразить цель на палубе неприятеля.

Островным пиратам объявили войну, и за быстрыми юркими судами стали охотиться сторожевые королевские корветы южан. Но это ни к чему не привело. В морских погонях сторожевики горели от огненных стрел преследуемых, как сухой хворост. Среди отакийских моряков ходили слухи — чтобы попасть огненной стрелой с такого огромного расстояния, пираты продали души самому Морскому Дну. Длинные луки островитян состояли из двух широких металлических дуг и стреляли такими же длинными стрелами с оперением из рыбьих плавников. Позже островитяне стали применять арбалеты и достигли в их использовании небывалого мастерства. При абордаже арбалетные болты поражали капитана и старших офицеров, стоящих на капитанском мостике охраняющего купеческое судно сторожевика, и команде ничего не оставалось, как сдаться без боя.

Пиратский разбой всерьез подрывал развитие торговли, а война с ними лишь усугубила ситуацию. Тогда богатая и развитая Отака решила с пиратами договориться. Оказалось, что платить за безопасность морских переходов намного выгоднее, чем снаряжать суда, с завидным постоянством сгорающие без остатка.

В то далекое время, когда на море буйствовали островные пираты, купцы Герании ещё и не помышляли о морской торговле. Когда же их первая галера с трюмами, забитыми лесом и железом, покинула пристань Омана в направлении отакийского Дубара, от пиратов остались лишь легенды, наводящие ужас на юнг и портовых девиц. Морские разбойники ушли в небытие, но их умение передалось по наследству, и не было стрелков в Сухоморье лучше этих широкоплечих ясноглазых людей.

Впереди показались огни рыбацкого поселка. Уги обернулся и искоса посмотрел на конвоиров. Те ехали молча, плавно покачиваясь в высоких южных седлах. Стрелы в их колчанах глухо стучали о дно наконечниками из костей копья-рыбы. Островитян Уги видел впервые. За всю войну ему, к счастью или нет, так и не довелось повоевать против чужеземных наемников Монтия, хотя он, как и каждый в королевском войске был наслышан об их умении.