И если вчера от радости я как-то об этом не задумывалась, то сегодня приуныла. Даже Тоня это заметила и за ужином принялась выгораживать Тимура: такой он занятой, такой весь в себе, что кажется, ему на всех плевать, а на самом деле…

Но мне от её попыток стало только тоскливее. И ведь я понимала, что должна быть ему признательна, что ни на какие претензии права не имею. Что ничего он мне не обещал. Что это вообще редкое благородство — помогать кому-то по старой памяти ну или из сочувствия, а не с расчетом, чтобы потом быть вместе. Только мне не хотелось такого благородства. Мне хотелось бы больше вот такого расчета, хотя и глупо это, конечно. Да, человек — существо наглое, конечно. Получил одно, пусть даже самое желанное, успокоился и вот уже хочет другое. Мне это не нравилось, но ничего поделать с собой не могла.

Тоня и Оленька уснули, только мне не спалось. Я себя накручивала: наверняка Тимур у этой Юли. Оставил нам свой дом, а сам не ночует. Как ещё это объяснить?

А потом всплыли его слова, когда он придумал пожениться: «Суд выиграешь и разведемся…». Я тогда настолько была поражена предложением, что не вдумалась полностью, а теперь всё встало на свои места. Суд выиграли, он помог, чем мог — пора и честь знать. Потому он и уходит, потому и избегает меня, потому и замер, окаменев, когда я его поцеловала. Потому что есть Юля. Ну а мне он помогал просто как давний друг.

Тут же наперекор всем доводам вспомнилась та ночь, когда он мне потом деньги сунул. Нет, лучше бы и не вспоминалась…

Ближе к полуночи я накрутила себя до такого состояния, переворошив вообще всё, что между нами происходило и давно, и недавно, и в конце концов поняла: не могу так. И не хочу. Не хочу его жалости, не хочу быть ему помехой. Пусть живет в своем прекрасном доме сам, с Юлей, с кем угодно.

Ну а я… я начну жизнь заново. Для начала, пока у меня осталось десять дней отпуска, съезжу к родителям в Зареченск. Олю они уже полгода как не видели. Про суд — ни сном ни духом. Но это я намеренно им не сообщала. Зачем? Мама и развод с Игорем пережила с трудом, даже в больнице умудрилась полежать по этому поводу. А узнай она всё остальное… ой даже думать не хочу.

Зато сейчас можно с родителями спокойно повидаться, все обдумать, всё решить, остыть от всей нервотрепки…

Не знаю, какая шлея мне под хвост попала, я ведь обычно умею сдерживать истеричные порывы. Но тут не усидела. Схватила сотовый и накатала ему сообщение:

«Тимур, хотела с тобой поговорить, еще раз поблагодарить заодно, но, видимо, так и не дождусь. Поэтому пишу так. Спасибо тебе за всё. Завтра утром я вместе с Олей уезжаю. Пока на десять дней, потом — видно будет…».

И скорее отправила, пока меня окончательно не одолели сомнения. А как отправила, так тотчас стало стыдно. Почему хотя бы утра не дождалась? К тому же, теперь мне казалось, что по сообщению видно, что я на самом деле чувствую, что обижаюсь и психую, словом, снова выгляжу как дурочка. Потом решила: да чего уже? Обратно сообщение не вернешь. Пошла спать.

Только опять лежала в кровати без сна, пялилась в потолок, представляла, как завтра уедем… И всё?

А потом вдруг услышала внизу шум. Затаилась. Да, точно, кто-то там внизу ходил. Выйти или нет?

Пока я размышляла, шаги приблизились. Сердце, екнув, бешено заколотилось. А когда дверь начала тихонько приотворяться, оно едва из груди не выпрыгнуло. В диком напряжении я вглядывалась в его силуэт.

Тимур остановился в проеме, наверное, привыкал к темноте. Потом шагнул ко мне, присел на край кровати. Шепотом, чтобы не разбудить Олю, спросил:

— Спишь?

— Пытаюсь.

— Поговорить хотел.

— Я сейчас спущусь.

Тимур кивнул, поднялся, вышел, а я перевела дух…

Тимур

Я никогда не видел Марину такой — даже не перепуганной, а… слова-то такого не знаю. Человек на грани — вот как это называется. Её аж трясло от нервов. И мне, рядом с ней, даже немного неловко было, потому что всё заседание я лично попросту скучал. И поглядывал на часы, прикидывая, когда вся эта тягомотина закончится. Мне не было пофиг, просто я другого исхода и не ожидал.

Марина же, едва мы вышли из зала заседания, прямо там же, в коридоре, расплакалась. Не навзрыд, но все же стояла, зажав рот ладонью, и роняла слезы. Затем горячо благодарила юриста, ну и меня. Меня — даже дважды. Сразу и потом, уже дома. Кинулась мне на шею, поцеловала, при Тоне, при дочке своей. А меня от нечаянных-то прикосновений моментально ведет, а тут… И всё так неуместно, не вовремя. Я лучше ничего не придумал, как уйти.

Потом сомневался: может, зря ушёл? Может, лед тронулся? Да нет, это ж она просто от благодарности так. Юриста вон тоже обняла, мне это, кстати, не понравилось. Спасибо, хоть целовать его не стала.

Нет, всё правильно, что ушел. Сейчас она в эйфории. А мне от её «благодарности» сорваться недолго, она же потом, когда успокоится, скажет: воспользовался ситуацией, а ведь обещал…

Домой я не поехал вообще. Снял номер в отеле. Тем более нашел, чем себя занять — надо было просмотреть записи с камеры из подъезда Лысого. Сам он как сгинул.

Был — и нету. Я уже пробил все места, где он прежде мелькал. Домой к нему наведался — тоже глухо.

Думал провернуть тот же номер, что и с тем нарком — расспросить соседей лысого, но те на все мои вопросы лишь бессмысленно хлопали глазами. Один лишь мужик, который жил за стенкой, припомнил с трудом, что несколько раз видел лысого, но даже как его звать — не в курсе.

В подъезде на входе имелась камера. Управляющая компания неохотно — немного надавить пришлось, — но все же поделилась записями. Вот полночи в отеле я и смотрел на перемотке, кто там входил, кто уходил. Чуть не отупел, но мой Лысый разок все-таки мелькнул.

Ровно три дня назад сел этот ушлепок в свою бэху и всё, не возвращался больше.

В общем-то, вариантов масса. Мог вполне рвануть в командировку. У порноделов, интересно, бывают командировки? Ну или на отдых. Ну или навестить приболевшую бабушку, да мало ли. Три дня не срок. Только вот ждать невтерпеж. Меня чуть не разрывало от желания скрутить эту суку, а ничего не попишешь — придется дожидаться, когда он снова объявится.

Сидеть в дозоре у меня не было ни времени, ни желания, так что снарядил на это дело одного знакомого. Договорились, что тот сразу позвонит, если вдруг что.

На следующий день после работы я снова отправился в ту же гостиницу. Едва успел принять душ, как пришло сообщение — от Марины. И меня тотчас как подорвало с места. Она уезжает? Зачем? Куда? Какого черта?

Хорошо хоть выбрал гостиницу в том же районе, так что всего через четверть часа добрался до дома. Только все уже, по ходу, спали. В квартире было темно и тихо. Стоило, наверное, потерпеть до утра с выяснениями, но я не мог. Я на месте-то усидеть не мог. Уезжать она надумала!

Стараясь не шуметь, поднялся на второй этаж, зашёл в их спальню. Секунду-другую привыкал к темноте. А потом понял, просто почувствовал — Марина не спит. И не ошибся. Когда позвал её поговорить, она прошептала: «Сейчас спущусь».

Честно, я знать не знал, да вообще не имел ни малейшего понятия, о чем нам разговаривать. Отношения выяснять — вообще не мое, не люблю, не хочу и не умею. Но я очень сильно, прямо до отчаяния, не хотел, чтобы она куда-то уезжала.

Марина спустилась минут через пять. В коротеньком шелковом халате, едва прихваченном поясом. С распущенными, чуть спутанными волосами. Правда, у неё самой сна — ни в одном глазу. Присела в соседнее кресло. Халатик сверху топорщился и расходился в стороны, слегка оголяя ее грудь, и мне стоило неимоверных усилий не смотреть туда, в этот манящий вырез.

— Тимур, — тихо произнесла она полувопросительно.

— Ты серьезно собралась уезжать? — оборвав её, перешел я сразу к главному.

— Да.

— Куда?

— В Зареченск, к родителям.

— С чего бы вдруг? Ты туда даже не собиралась!